← Назад

Бронирования

← Назад

Куда поехать

← Назад

Визы

← Назад

Полезное

← Назад

Обмен опытом

← Назад

Популярные страны

← Назад

Европа

← Назад

Азия

← Назад

Америка

← Назад

Африка

← Назад

Австралия и Океания

Салам, я ваш дуст

Павла Рипинская увидела жизнь иранцев изнутри - она гостила в семье тегеранцев, куталась в чадру в Мешхеде и училась никуда не спешить в Бендер-Ленге. И везде ее принимали как дуста - "друга".

Из-за голов людей в аэропорту Мехрабад уже машет рукой моя подруга Зухра. Я ставлю сумку и поправляю платок – обязательный для персиянок старше 9 лет. Иностранкам никаких послаблений не делают. Даже летом, в сорокаградусную жару изволь париться в брюках и "манто", напоминающем хлопковый халатик до колен. Ничего обтягивающего! Если, конечно, не хочешь, чтобы остановил патруль "Сепах-э пасдаран-э энкелаб-э эслами" – "Стражей исламской революции", играющих в Иране роль полиции нравов. Тогда штрафа не миновать.

Расцеловав меня, Зухра придирчиво осматривает мой "прикид":
– Чего ты укуталась? Будь проще!
Она кокетливо сдвигает платок на затылок и улыбается:
– Ничего не бойся! Я твой дуст!

"Дуст" – друг на фарси. Я смеюсь, а Зухра серьезно советует сделать макияж. Местные девушки не выходят из дома, не изведя килограмма пудры и не накрасив губ. Даже Зухра, которая изучает социологию в Тегеранском университете, кроме родного фарси бойко строчит по-английски, по-арабски и мечтает поехать в Европу. Пока она за границей была лишь однажды, в Саудовской Аравии, когда с матерью совершила хадж – паломничество в Мекку. Это большая честь, ведь пускают не всех.

– Но жить в Европе я бы не хотела. Мой дом тут, ислам – моя религия. Не пойму, почему нашу страну с великой культурой и историей Запад считает средневековым прибежищем террористов?

Почти СССР

Стоящий в чаше гор Тегеран встречает ярким солнцем. На горизонте искрится снежный пик Демавенда – главной вершины Ирана. Серые пятиэтажки, забитые машинами магист-рали, снующие мотоциклы, бородатые таксисты и девушки в летящих черных чадрах… Людей больше, чем в Москве. Шум, смог и полное пренебрежение правилами дорожного движения. Поначалу очень неуютно.

Нынешний Иран – причудливая смесь исламских традиций и "растлевающего" влияния Запада. После Исламской революции 1979 года страна двинулась к светлому будущему по дороге, указанной Кораном.

Заветы аятоллы Хомейни на первых порах соблюдались свято: половая сегрегация, строгие предписания, обязательные религиозные дисциплины в школах и университетах. И само собой разумеется, запрет на аборты. Все это привело к тому, что за 20 лет население страны выросло более чем вдвое.

Три четверти иранцев – люди младше 30 лет. Следовать заповедям и ограничениям в таком возрасте ой как нелегко. И при президенте Хатами правительство пошло на уступки молодежи. Но и муллы-бюрократы, занимающие важные посты, не сдались. Сейчас молодые люди разочарованы: Хатами не выполнил и половины предвыборных обещаний "осовременить" страну. Не смог. В Иране главный вовсе не президент – не Хатами или избранный в 2005 году махровый консерватор Ахмадинежад, – а "непогрешимый" аятолла Хаменеи, сменивший на пожизненном посту Хомейни.

Мы тащимся на такси в обычной для Тегерана пробке по главной улице Валиаср, а с плакатов и стен смот-рят портреты аятолл. Они на каждом углу, как советская "святая троица" – Маркс, Энгельс, Ленин. Разве что с тюрбанами на головах. Вон еще и еще…

Из мечети, похожей на голубую жемчужину, раздается призыв на молитву. Я кручу головой по сторонам.

– Муэдзина ты будешь слышать из динамиков и по телевизору трижды в день, – тянет меня за рукав Зухра. – Главное, чтобы Бог был в сердце. Правда?

Во всех общественных местах отведены для моления закрытые комнатки, устланные коврами. Кстати, опоздание на молитву иранцу простят, а вот невежливость, недружелюбие или оскорбление другого – никогда.

О гостинице и речи нет. Зухра решительно заявляет:
– Одну я тебя не оставлю!

Преступность в Тегеране на порядок ниже, чем в Москве: по паркам и улицам можно бродить по ночам. Просто персы – очень гостеприимный народ. Зазывать в гости – это в крови. Вот и Зухра опекает меня как маленькую, даже через дорогу переводит за руку. Что, кстати, совсем нелишне при бешеном движении – на светофоры и знаки ни водители, ни пешеходы внимания не обращают.

Ложки на софре

На мраморной лестнице пятиэтажки в жилом комплексе на севере столицы ни соринки, на подоконниках – цветы. У дверей Зухра командует:
– Обувь снимай в коридоре!

Ясно почему: полы просторных апартаментов застелены коврами. Мама и сестры Зухры улыбаются и трижды целуют меня – совсем как у нас. Мужчины почтительно пожимают руку.

Еще пара минут, и накрыт традиционный иранский стол – софре. Собственно стола как раз и нет. На ковер стелется клеенка, сверху скатерть, и все усаживаются вокруг. Персы вообще не очень жалуют мебель, обычно ограничиваются шкафами, тумбочками и низенькими столами. Кровать – уложенный на ковер матрас, кресло – вышитые подушки. В домах побогаче, конечно, можно увидеть гостиные – обычно со столами, стульями и диванами в стиле Людовика XIV. Орнаменты и завитушки тут любят.

Все с аппетитом уплетают рис с шафраном и жареное мясо, а я никак не приспособлюсь: вместо привычных ножа-вилки – ложка и вилка. Горячее мясо запивают водой со льдом или напоминающим айран дугом. Чай в самоваре и сладости подали до еды. Когда-то самовары ввозили из России, теперь персы считают их своим изобретением.

– Учти, алкоголь в стране запрещен, – на всякий случай предупреждает Зухра. Ее брат Каве белозубо улыбается:
– Это точно. Ты что будешь – виски?

Каве, младшего в семье, родные считают бунтарем. Наверное потому, что он говорит откровенно – редкость в стране, где следуют пословице: "Предотвратившая беду ложь лучше сеющей вражду правды".

– Мы не террористы и не фанатики. Сами несколько лет назад страдали от терактов. Радикальные группировки подкладывали бомбы в дома, даже в мавзолей имама Резы в Мешхеде! – горячится Каве.Он же посвящает меня в хитросплетения иранского законодательства. В нем прописана смертная казнь за "преступления" вроде супружеской измены, однополой любви и внебрачной связи. Да что там – певицам нельзя выступать на публике. Юношам и девушкам лучше позабыть о романтических прогулках и вообще держаться друг от друга подальше. Десять лет назад старший брат Зухры Камбиз посидел с девушкой на скамейке в парке – и на месяц загремел в тюрьму, где его крепко били. Девушка могла поплатиться свободой за упавший с головы шарф. Теперь стражи исламской революции больше сидят в казармах и точат зуб на Америку. Но привычка к осторожности у иранцев осталась.

В этом я убеждаюсь уже на следующий день, когда мы с Зухрой осматриваем главные достопримечательности Тегерана – роскошные шахские дворцы Нииверан и Саадабад с чудесными садами, Музей ювелирных изделий с лучшим в мире собранием драгоценных камней, Тегеранский музей современного искусства, горный парк Джамшидийе… Заодно я слушаю продолжение лекции про половую сегрегацию, охватывающую все стороны жизни. Школы раздельные, в университетах студенты и студентки сидят в разных концах аудиторий.

Практические занятия я прохожу в городском транспорте. Салон автобуса перегорожен: мужчины впереди, женщины позади, вход через разные двери. (А в каждом поезде метро – два особых вагона "для женщин, которые не хотят ездить вместе с мужчинами".) Я хочу с мужчинами и тяну Зухру за собой в автобус:
– Да что случится-то?
Она обижается:
– Я за тебя отвечаю, – и уходит на женскую половину.

Затаив дыхание, жду, когда водитель вызовет "полицию нравов". Два пассажира мужского пола с любопытством поглядывают на смелую иностранку. Через несколько остановок шофер все же подходит и ласково просит занять место в женском салоне. Что ж, со своим уставом в чужой монастырь…

Усвоить правила поведения мне нужно быстро – через пару дней мы отправимся в поездку по стране. Без братьев – я и Зухра. Она говорит:
– Я люблю Тегеран. Но по сравнению с Исфаханом, Ширазом, Мешхедом, он некрасивый. Каждый из этих городов когда-то был столицей. Там настоящая старина.

В чайхане

В Исфахане иностранцы в диковинку. Но их явно любят. Пока мы идем по старинному мосту Си-о-се-поль ("Мост 33-х арок"), нам кричат "хэллоу" и пытаются заговорить на английском. Порой местные чересчур навязчивы, но это по доброте душевной. На главной площади имени имама Хомейни блистают желто-синими изразцами великолепные купола двух мечетей – Шейха Лотфоллы и Имама, а продавцы зазывают под тенистые своды базара. Нас с Зухрой окружают школьницы, приехавшие на экскурсию в старинный дворец Али-Капу.

Девчонки хотят со мной сфотографироваться. Одна малышка подскакивает от нетерпения и лопочет: "Ты из Японии?" У Ирана со Страной восходящего солнца тесные связи.

Наконец у меня просят автограф, и я чувствую себя кинозвездой. Смущенно проталкиваюсь вперед. Зухра хихикает, и мы скрываемся в соседней чайхане. Увидев двух девушек без сопровождения мужчин, хозяин, худой и симпатичный, как все иранцы, явно напрягся. Но, разглядев иностранку, белозубо улыбается:
– Чаю? Сохан?

Сохан – это экзотическое лакомство: твердые коржи из масла, шафрана, сахара и ростков пшеницы щедро посыпают толчеными фисташками и укладывают в круглые жестяные коробки. Оторваться невозможно!

Хозяина зовут Мохаммад. Чайхану он унаследовал от отца и держит уже много лет. Разговор переходит на семейные темы, и я совершаю непростительную ошибку:
– Скажите, а у вас сколько жен?

Зухра "на автомате" переводит вопрос на фарси, тут же ахает и закрывает рот рукой:
– Что ты! – шипит Зухра. – Это же оскорбление! Двоеженец – все равно, что пьяница или наркоман. У приличного человека больше одной жены быть не может. Мы же не арабы…

В России многие считают Иран арабской страной. Да, с арабами иранцев сближает география, религия, письменность. Но язык, культура, самосознание – свои. Оппозиционеры, живущие в эмиграции и высказывающие свое мнение с безопасного расстояния, до сих пор не могут простить арабам обращения страны в ислам. Ну и ирано-иракскую войну -1980–1988 годов здесь, конечно, помнят: в Иране она унесла более 500 тыс. жизней.

К понятию "время" вообще относятся своеобразно. Для перса тысяча-две лет – не срок. Многие на полном серьезе вздыхают по "золотому зороастрийскому времечку", когда Персия владела половиной мира. Захват страны мусульманами из Аравии (в середине VII века) называют началом упадка. Но все не так просто: расцвет культуры, философии и науки Ирана пришелся на исламскую эпоху. Персы творчески переработали ислам, создали великолепные архитектурные и художественные памятники.

– Э-э-э! – распевно кричит зазывала у входа в чайхану. Ясное дело – рядом знаменитый восточный базар. Золотые ряды, серебряные, чеканка, керамика, расписанные вручную шкатулки из верблюжьей кости... Мастера работают прямо в лавках. Хочешь, при тебе сделают медную сковороду или диковинный изразец. Утром народу на базаре много – через несколько часов наступит жара, и многие лавки закроются на традиционную "сиесту". Мы ведь на юге.

Хочу чадру

А пора ехать на север – в Мешхед, святой для мусульман-шиитов город, где стоит мавзолей имама Резы. Это единственный из 12 святых для шиитов имамов – прямых потомков Мухаммеда, похороненный на территории Ирана.

Имам Реза скончался в 817 году при весьма странных обстоятельствах. Еще сохранялось противостояние халифов-суннитов – владык страны – и имамов, остававшихся неформальными лидерами шиитов. Халиф Аль-Мамун решил преодолеть раскол, пообещав женить имама Резу на своей дочери и таким образом сделать его своим прямым преемником. Обещание Мамун сдержал. Но то ли испугался растущей популярности своего зятя у народа, то ли политическая конъюнктура изменилась – после свадьбы Реза оказался фактически под домашним арестом. И через несколько месяцев скончался. Шииты уверены, что его отравили. Так или иначе, но Мамун устроил зятю царские похороны и велел построить достойную гробницу.

Увы, немусульманам вход в мавзолей закрыт. Но если очень хочется...

Тетя Зухры, Марьям, влажно блеснув черными глазами, улыбается:
– Завтра пойдем! Придется тебе, дочка, чадру надеть. Иначе нельзя!

Марьям вырастила троих детей, всю жизнь была домохозяйкой. При этом ее сложно назвать матерью семейства, "чье место на кухне". В руках Марьям – все финансы семьи, именно она принимает решения. Устроившись на подушках, она вздыхает:
– Раньше-то женщины не работали. Не принято было, раз муж содержит. А теперь? В университетах девушек больше, чем парней. Женщины и в правительстве есть, и среди кандидатов. Какой-нибудь Саудовской Аравии это и не снилось...

Выдавать дочь замуж Марьям не спешит, хотя закон позволяет жениться и на 14-летних девочках. На деле в городах редко кто выходит замуж до 27 лет. Сначала надо сделать карьеру, оглядеться. Да и подыскать пару в "разделенном" обществе непросто. Хорошо, если подруга представит своему брату или твой брат приведет в дом приятеля. Все по рекомендации. На улице в Иране не знакомятся. Мы допоздна болтаем с Зухрой и ее подругами. Я начинаю понимать: отрицая навязанный муллами "показной" ислам, сами иранки очень щепетильны в вопросах нравственности. Неписаные законы действуют эффективнее правительственных запретов. Схема давно отработана и никогда не меняется: после того как молодые встретятся и оценят друг друга, они устроят "вечеринку" для отцов семейств, семьи начнут дружить домами... А там и до свадьбы недалеко. Хотя подружка Зухры Фатима просидела "в девках" до 30 лет:
– А что делать? – говорит она. – У Мустафы ни квартиры не было, ни машины, ни золота. У нас невесте положено привозить в новый дом только мебель и бытовую технику.

Наутро мы собираемся к могиле имама. Для меня Марьям достала белую чадру. Носить ее учат с детства. В накидке до пят (лицо чадрой не закрывают) я, сделав пару шагов, наступаю на "хвост" и едва не падаю. Застежек нет, покрывало придерживают руками, а оно так и норовит сползти с головы. Для многих персиянок чадра – каждодневная форма одежды. "Ворон", завернутых в черную ткань, особенно много в провинции: люди там религиознее. А кто-то просто стремится спрятать под чадрой расползшуюся фигуру. Или прикрыть небогатый наряд.

...Минареты и купола шиитской святыни покрыты листами золота. Внутри тоже все сияет и переливается. Пусть мавзолею не один век, но нынешнюю роскошь он обрел лишь в последние 10–20 лет – его считают одним из лучших архитектурных комп-лексов страны.

Во внешнем зале и в Священном дворе молятся целыми семьями, но к могиле святого женщины и мужчины подходят отдельно. Рыдает какая-то пожилая женщина, целует полы и двери, рвется к решетке надгробия... Зрелище смущает – но и трогает. От Зухры знаю – имам Реза исполняет желания и исцеляет страждущих. Я тоже загадываю желание, но не могу удержаться от вопроса к стоящей рядом потрясающей красоты девушке. Опустив ресницы, она тихо переспрашивает:
– За кого молюсь? За отца, за братьев, за мужа. И сын у меня маленький. Зачем мне молиться за себя? Я мечтала сюда попасть всю жизнь – теперь мое желание исполнилось.

Иранцы искренне, как дети, верят в чудеса. Они открыты, дружелюбны и неисправимые оптимисты – живут по формуле "пока гром не грянет". Если сделать что-либо уже поздно, будут плакать и горько жаловаться на судьбу, потом успокоятся… И так до бесконечности.

Не спеши…

Наше путешествие по Ирану продолжается. Мы добрались до Бендер-Ленге, города на берегу Персидского залива. Декабрь – а тут жара. На набережной носятся дети, их мамаши пьют чай в чайхане под роскошным навесом. Сюда приходят посудачить, обсудить последние новости. В Бендер-Ленге можно встретить араба, африканца, индуса, перса-бендери – так называют южан из портовых городов. Здесь не ведают о ритме жизни шумных иранских столиц. Городок застыл под зимним жарким солнцем. Даже речь у местных жителей медленная, задумчивая. Спешить некуда, и здесь всегда найдут минутку для неторопливой беседы.

Даже тегеранцы, у которых всегда наготове шутка про жителей других провинций, ничего плохого про них сказать не могут. Бендери – добрый и работящий народ. Днем всегда готовы зазвать к себе на чашку чая или помочь советом. А вот ночью... Заметив, как кто-то спешно сгружает на берег подозрительного вида ящики, лучше пройти мимо и не оглядываться. Контрабанда в портовых городах Ирана цветет буйным цветом. Каждый выживает как может.

Вечером следующего дня, когда заканчивается обязательная в этих краях шестичасовая "сиеста", мы наблюдаем, как заходящее солнце окрашивает стены глиняных домов в светло-желтый цвет. На общем фоне выделяются бадгиры – "ветровые башни", древнее подобие кондиционеров: благодаря особой конструкции они охлаждают горячий воздух, и внизу прохладно даже при пятидесятиградусной жаре.

Но пора назад, в Тегеран. А мне еще дальше на север – в Москву.

В аэропорту Зухра плачет:
– Ты еще приедешь, милая?

Мне тоже не по себе. Я уже привыкла к улыбкам, расспросам, шумным базарам, а больше всего – к удивительно медленно текущему здесь времени. К жизни без сумасшедшего ритма. Как сказала бы Зухра: "И ты достигнешь цели. Не спеши..."

Смотрите также

Спецпредложения авиакомпаний

09.03 Аэрофлот Москва - Тегеран от 17 600 руб
03.03 Jazeera Airways Москва - Тегеран от 21 364 руб
Анонс самых интересных материалов

Какие продукты и почему отбирают у туристов?

Как выбрать пляжный курорт в России: путеводитель, советы

8 правил выживания в постсоветском отеле

Страны безвизового или упрощённого въезда для граждан РФ

Таможенные правила ввоза алкоголя

Таможенные правила России

Виза в США - так ли это страшно?

Документы для биометрического паспорта

Как декларировать деньги в аэропорту и на других пограничных пунктах