На джипе в степь, к фаталистам

Не зная, что Улан-Батор — столица, его вполне можно принять за провинциальный город, но для Монголии это настоящие "каменные джунгли", символ ее деления на две разные страны, два разных менталитета и уклада жизни. Есть города, и есть вся остальная Монголия. Сейчас половина ее 2,5-миллионного населения — горожане.

Улан-Батор — самый "древний" (365 лет) и самый большой город Монголии. Здесь есть все — супермаркеты, рестораны, отели, концертные залы, даже казино, правда подпольные. Центр застроен трех- и четырехэтажными зданиями, вокруг них — целые кварталы многоэтажек. И есть еще "юрточные кварталы" без централизованного водо- и электроснабжения, канализации и прочих удобств. Состоят они не только из юрт: деревянных хибар даже больше. В этом Улан-Баторе живет до 400 тысяч человек, или половина столичного населения, а образовался он стихийно, когда потерявшие скот или работу кочевники потянулись в города.

По прогнозам, доля Улан-Батора в населении страны достигнет половины к 2015 году, в основном за счет мигрантов. Живут они бедно или очень бедно, но это не "вторая Монголия". Здесь городской уклад жизни: люди ходят на работу или подработки, можно, случись что, вызвать "скорую", можно надеяться на улучшение условий жизни. Благо, власти при международной помощи постоянно занимаются благоустройством. Если нет работы, можно надеяться на пособие, в конце концов, заниматься попрошайничеством.

Чтобы увидеть "вторую Монголии", надо ехать в глубинку. И вот позади трубы ТЭЦ, и асфальтовая лента вьется между сопок. Удаление от столицы уже на 30 километров дает себя знать разбитым полотном, отсутствием сигнала на мобильнике, терпким степным воздухом и изобилием хищных птиц. Но асфальт и время от времени проезжающие машины напоминают о времени действия. Это еще не "затерянный мир". И точно — за сопкой открывается городок — сотня домишек, телефонная связь, автозаправка, магазины. Нет, не вдоль асфальтовых трасс, надо искать монгольское "зазеркалье".

Чтобы оказаться в нем, нужно съехать с асфальта. И мой видавший виды "Паджеро" уходит в степь, ориентируясь на распадок между сопками. Перевал взят, и внизу открывается поистине доисторический мир: можно проехать сотню километров и не встретить никакого жилья. Но вот пасущееся стадо, а раз есть овцы, должны быть и пастухи. Как раз те самые кочевники, кто освоил эти суровые края еще в приснопамятные времена. Это и есть "вторая Монголия". Кочует она, между прочим, всего два раза в год — от зимней стоянки к летней и обратно, причем вовсе не за сотни километров. Все остальное время люди сидят на месте, так что каждый скотовод имеет вполне определенный "адрес".

Свое пребывание на этой земле кочевник меряет зимовками. Соответственно, большее значение имеет сезон, а не календарный год. Вообще, когда посещаешь скотовода вне специально организованной экскурсии, забываешь, в каком веке происходят события. Конечно, атрибуты современности прочно вошли в обиход скотоводов: в самой глуши можно увидеть юрты, оборудованные дизель-генераторами; многие крепкие хозяева имеют джипы, телевизоры со спутниковыми антеннами, пользуются спутниковой телефонией; практически каждый имеет огнестрельное оружие.

Но есть то, что неизменно отличает монгольского кочевника от горожанина или сельчанина во всем мире, менталитет. Если в тех же трущобах Улан-Батора человек что-то делает, чтобы прокормиться, — ходит на работу, торгует, ворует, наконец, то скотовод просто владеет территорией и скотом, зачастую лишь созерцая, как те приносят ему доход или убыток.

Весной в степи можно увидеть лежащих на земле погибающих жеребят, у которых затекли мышцы. Сами они встать не могут, но если их поставить на ноги, то жеребята имеют все шансы стать жеребцами. Хозяева этого не делают, объясняя путешественникам: "знать, судьба". Даже корм по большей части не заготавливают на зиму, хотя часть скота может не выдержать бескормицы. И речь идет ни в коем случае не о лени, а о фатализме. В свободное время скотоводы украшают утварь, занимаются резьбой по дереву, чеканкой, ездят в гости. Но забота о стаде сводится к одному: подоить и выгнать в степь. Выживает ровно столько скота, сколько может прокормить здешняя природа.

Все это походило бы на идиллию, если бы не суровая природа — нужно быть очень выносливым, чтобы уживаться с ней в гармонии. Все меньше монголов оказываются на это способны, вот и тянутся в города вчерашние номады.