Питер, бесплатно

Самое захватывающее, уникальное, одновременно самое доступное, простое и естественное развлечение, которое предоставляет этот высокомерный искусственный город всем желающим, - прогулка. Прогулка - его фирменное блюдо и всемирно известный аттракцион. У него есть Невский, Каменноостровский, роскошные набережные по обе стороны реки, есть Дворцовая площадь и Сенатская - места, идеально располагающие к тому, чтобы по ним фланировать. Но и любая другая улица, проулок, мостик и даже проходной двор в городских границах до 1913 года - как будто только на то и предназначены, чтобы по ним гулять: город плоский, геометрически ясный, отутюженный. И когда он именовался Петроградом, Петрополем и Санкт-Петербургом, и когда Ленинградом, не только местных, а и по всей России жителей тянуло называть его Питер. Дескать, есть град, но ведь есть и город, и даже городишко - где не архитектура стоит, а люди живут. И самые увлекательные и вместе самые уютные прогулки - это прогулки по Питеру. Санкта никто, даже если бы захотел, не минует: к Зимнему дворцу, Медному всаднику, Петропавловской крепости и без гида, и без путеводителя выведут ноги. А чтобы пройтись по Питеру, надо в него попасть. Ну например, выйдя с Московского вокзала, не ринуться немедленно вперед, на Невский, а пойти вправо, на Старо-Невский, и с него довольно быстро влиться в Суворовский. (Честно говоря, хорошо бы тут сразу и на троллейбус сесть, доехать до 9-й Советской, а уж оттуда пешком; но Петербург такой город, что в нем любой проспект, не говоря об улице, может быть каждую минуту и с каким-то особенным сладострастием разрыт, да и вообще, как говорил Булгаков, "меня не то удивляет, что трамваи не ходют, - меня то удивляет, что трамваи ходют".)

Ничем в особенности не любуясь, а просто проникаясь сумеречным духом местности, которую питерцы при царе называли Песками, имеет смысл бросать взгляд в регулярно отходящие от проспекта улицы, бывшие Рождественские, после революции ставшие Советскими. Главным образом, чтобы составить общее впечатление. Но если глаза задержатся на первой от угла подворотне 3-й Советской, то знайте, что тут жил молодой человек, изобретатель велосипеда принципиально новой конструкции. Педалей не было, движение сообщалось раскачиванием рулевой колонки вперед-назад. Седок то приваливался к переднему колесу, то отваливался к заднему. Это очень раздражало суворовскую шпану, которая и вообще была сильно настроена против центровых, и во время очередного испытания набросилась силами малолеток, правда, немалыми, на изобретателя и на меня, с ним дружившего. Меня обхаживали трое, его - дюжина. Велосипед не пострадал. С тех пор прошло сорок лет, обстановка радикально переменилась, хулиганов в районе нет. Правда, и велосипеда, похожего на помесь журавля и собаки, нет, а то бы можно было продолжить путешествие на нем. На нет суда нет, продолжайте двигаться своим ходом. Лучше по левой стороне и имея справа в отдалении ориентиром купол Смольного собора. Не смотрите на названия улиц, не сверяйтесь с картой - так и так вынесет вас на Таврическую улицу. Суворовский пойдет правей, а она, под небольшим углом к нему, левей. Впереди увидите много зеленого либо, если зима, много голых веток - это Таврический сад. На углу, когда сад уже вот, улицу перейти (Кирочную: в школе успехом пользовалась шутка, пользуется, думаю, и ныне - "угол Кирочной и Пипирочной"), сверните налево и подойдите к Музею Суворова. На нем мозаика "Переход Суворова через Альпы": адская высота, адская бездна, адское выражение лиц и вообще мрачновато. Зато другая - "Отъезд Суворова из села Кончарского" - повеселей: восход солнца, розовые тона. Ее выкладывал художник Зощенко, отец самого смешного в России писателя, над рассказами которого хохотали: и кто берет его книгу в руки сейчас, хохочет с той же силой - больше, чем над всеми остальными корифеями смеха вместе взятыми. О нем - через несколько абзацев, а пока мой совет почитать его накануне поездки: чтобы узнать о Питере изнутри и самую суть.

Теперь в сад (если в нем кончилась очередная реконструкция), подходим к первой незанятой скамейке, снимаем с плеч рюкзачок, достаем бутерброды, термос и стеганую подстилку из непромокаемого материала, садимся и завтракаем. Во-первых, это делает ваши отношения с городом более свойскими, задушевными. Во-вторых, фраза "когда мы завтракали в Таврическом саду" может впоследствии пригодиться, и не раз. А дальше - побродить по дорожкам, обращая внимание на места глуховатые, заросшие, неласковые, чтобы понять, что такое было все это, весь этот будущий Невский, Английская набережная и Петроградская сторона, когда сюда впервые прибыл царь Петр. И бочком, бочком обратно к Таврической, только уже аллеями, не выходя еще на улицу. А выйдите через калитку против двадцатых номеров. Ничего особенного, дома солидные, неласковые, но отнюдь не уродливые. В одном из них я часто бывал у своего друга, поэта. У него в квартире был балкон, выходивший на сад, а если перевеситься через край, что мы и делали, то направо, на следующем углу, можно увидеть дом с башенкой. Глядеть на нее надо благоговейно: это Башня Вячеслава Иванова, запросто прозванного в духе времени - а время было начало XX века - Великолепным. Башня - ядро, гнездо и пуп тогдашней петербургской культуры. Что Вячеслав одобрял, возносилось к славе, что не одобрял, низвергалось в бездну. Помимо того что поэт, философ и светоч символизма, он был еще мистик. Мой друг тоже был мистик и давал понять, что у него с Вячеславом, к тому времени двадцать лет как лежавшим на кладбище в Риме, есть тайные сношения: то тот к нему ночью сойдет с башни на балкон, то наоборот. По прямой, по воздуху. В Питере это плевое дело.

Теперь за угол направо, опять на Суворовский. Но прежде - короткий взгляд в конец Таврической, на старую водокачку: чуждая окружающим ее строгим зданиям, именно она между тем придает их архитектуре бытовую достоверность и человеческое измерение. Не пропустите Кавалергардскую: в советское время она была переименована, с минимумом фантазии, в улицу Красной Конницы, и на ней в пятидесятые годы жила Ахматова. Да-да, "и топтала торцы площадей ослепительной ножкой своей" - как сказала она о близкой подруге. И автор этих строк, представьте себе, молодым человеком приходил сюда к ней в гости. Сейчас ни торцов, ни ножки, ни красных коней, но знать, что все это было, приятно, не так ли? Как дойдете до площади, к Смольному не переходите, а пройдитесь, на него глядя, по своей, то есть дальней от собора, стороне, и увидите, что по мере продвижения он из массивного становится стройным. Это фокус, придуманный архитектором Растрелли. Можно продвинуться чутьчуть за площадь - чтобы увидеть, издали, Охтинский мост, высшее достижение инженерной мысли к началу прошлого столетия. Обнаженная конструкция, тот же характер обаяния, что у Эйфелевой башни.

И решительно налево: от Смольного (где варили смолу) к Литейному (где лили пушки). По всегда просвистанной ветром Шпалерной. Про название, историю, казармы и проч. прочтете в путеводителе. Просто прогуляйтесь по ней, поглядывая в просветы улиц справа на открывающуюся Неву. А как дойдете до Шпалерной тюрьмы, вспомните о тех, кто в ней сидел, знаменитых и безвестных, казненных и отправленных куда подальше. Тем более что отвлечься от них мыслью вам особенно не дадут: через реку отовсюду видные Кресты, своего рода патриарх тюрем, а по левую вашу руку - Большой дом. Дом, действительно, большой - как небольшой город. Есть слух, что не меньший - под землей. Ну что вы хотите - НКВД, КГБ. Уйму народу надо было принять и туда-сюда разослать. Величественная гранитная архитектура, конструктивизм в действии, напоминает могилы Жертв Революции на Марсовом поле - каковыми и является. Через Литейный до Гагаринской (можете себе представить, в двадцатые годы она называлась Наримана Нариманова!) и направо - наконец на Неву. Большинство приезжающих мчатся на Неву сразу - это нерасчетливо. Нева - королева, неприступная красавица, легендарная дива, а не дежурящая на одном и том же месте профессионалка. Встречи с ней, ее мимолетного холодного внимания надо добиваться, желание увидеть ее должно стать жгучим. Сознание должно совместить то, что она рядом, с тем, что недостижима... И вот она! Все, что про нее сказано в "Медном всаднике", правда! Это живое существо, могучее, своенравное, себе на уме. Парадокс, но город меняется, перестраивается, а эта текучая стихия - ровно та же, что при хозяйничавших здесь медведях или при шведах, или при Пушкине. Город на ней, в самом деле, только бугристая кожа всплывающего тритона. Если вам вздумается перейти на другую сторону и посмотреть на него, к примеру, от Петропавловки, это особенно очевидно: тонкая корочка на ее, как кажется, безграничной воде.

А пока идите - хотите, по тротуару вдоль домов, хотите, вдоль гранитного парапета - к Фонтанке. Но когда, захваченные величием картины, поравняетесь с классическим петербургским домом у мостика, подумайте не о холодной грандиозности стиля, а о коммунальных квартирах, в которые эта классика на семьдесят лет была превращена. В одну из них, в комнату, тесно уставленную остатками тяжелой старинной мебели, библиотеки с золотыми корешками и зимнего сада в горшках и кадках, пришел году в 1955-м студент моей группы К. к студентке моей группы Е., племяннице хозяйки, готовиться к экзамену по начертательной геометрии. В результате чего за следующие десять лет у них родилось семеро детей - все на ту же жилплощадь, потому что студент был иногородний. Событие не историческое, зато объясняющее, откуда берутся питерцы за "желтизной правительственных зданий". Тут уместно заметить, что к иногородним здесь относятся, хотя и несколько свысока, не без покровительности, но в целом доброжелательно. Ко всем, кроме москвичей. Бесстрастная история свидетельствует, что "коренных" петербуржцев образовали жители пятидесяти трех губерний. Так что гордиться перед "другими" особенно нечем. Москвичи же на особом счету, потому что: а) столица - тогда как столица-то, это и невской корюшке известно, Петербург; б) не ценят прославленных петербургских достоинств, главное из которых - прожужжавшая всему миру уши вежливость; и в) на мнение петербуржцев ни по вопросу о Москве, ни по какому другому не обращают внимания. Самое обидное, что не обращают внимания даже на здешнюю неприязнь к Москве. Так что если вы спросите, как куда-то пройти, а вас, исключительно вежливо объяснив, спросят "а вы откуда?", мой совет: скажите уклончиво, что ваша семья из Ленинграда и в Москву была заброшена волею судеб. За мостиком - Летний сад. Надо в него зайти. Но за вход с недавнего времени стали брать деньги: копейки, однако нарушается принцип бесплатности. Поэтому можно влезть в него с парапета моста в самом начале решетки - так мы, кстати говоря, делали в отрочестве, если сад был "закрыт на просушку". Правда в этом случае вам не полюбоваться воронихинской решеткой извне - "самой красивой в мире", как утверждает патриотический местный фольклор. Пенсионеры могут не перелезать, для них вход свободный. И по главной аллее, уставленной барочными статуями аллегорических и мифологических персонажей, или вдоль Лебяжьей канавки, или вдоль Фонтанки, дело вкуса, - от Невы к пруду. У "дедушки Крылова", сидящего в окружении зверей и людей из его собственных басен, можно сделать второй привал, допить чай, доесть бутерброды. По пруду, если повезет, будут плавать два лебедя (сфотографироваться на их фоне). Если повезет приехать осенью и именно во время приличного наводнения, то добираться от калитки до Марсова поля будете по каменному фундаменту решетки, повизгивая от восторга и нестрашного страха и одновременно восхищаясь красочной мрачностью Инженерного замка напротив... По Марсову до Конюшенной площади и мимо храма Спаса на Крови на Екатерининский канал.

Слева пойдет красавец Михайловский дворец (Русский музей), справа - угнетающего вида длинный серый домина, выстроенный при советской власти специально для писателей. Туда мы однажды, когда нам было девятнадцать, пришли с моим другом поэтом-мистиком сказать писателю Зощенко, что мы его любим. Делать это было тогда запрещено, потому что он сам был запрещен. Зощенко открыл дверь и сказал: "Его нет дома", - на что я, жалости тогда не зная, возразил: "Здравствуйте, Михаил Михайлович". Он сказал: "Хорошо, приходите на следующей неделе в два часа". Мы сообщили ему про нашу любовь и попрощались. И только на улице осознали, что такого времени, как два часа на следующей неделе, - нет... Те перь переулком направо на Малую Конюшенную, проходным двором мимо Петер-шуле (каждый второй в этом го роде скажет вам, что он учился в Петер шуле) на Большую и опять же проходным - к Капелле. И по Мойке на Дворцовую площадь. А можно на канал не идти, а через Конюшенную площадь и по мостику через Мойку выйти Мошковым переулком на Миллионную улицу. Прежде чем сворачивать налево, поднимите глаза и увидьте над переулком Петропавловский шпиль с ангелом: в действительности-то он за Невой, но дома Неву заслоняют. По Миллионной, на минуту остановясь рассмотреть ногти атлантов, поддерживающих портик Эрмитажа, и Зимнюю канав ку, над которой Лиза из "Пиковой дамы" (не повести Пушкина, а оперы Чайковского) поет "Уж полночь близится...", выкатываетесь на Дворцовую и - к арке Генерального штаба. И через Невский на Большую Морскую. (Можно направо по Невскому в Александровский сад - чтобы увидеть Адмиралтейство не в лоб, а сквозь деревья; но главное - памятник Пржевальскому с верблюдом, поражающий воображение не верблюдом, а невероятным сходством знаменитого путешественника со Сталиным.) На время умолкаю: просто медленно идем по Морской, поглядывая то на дом Набокова, то на витрины ювелирного магазина, то на роскошную "Асторию", огибаем Исаакиевский собор, пробуем ногой незаасфальтированную землю Конногвардейского бульвара (один квартал, вдоль Манежа), сворачиваем налево на Почтамтскую, а из нее еще раз налево, к Поцелуеву мосту. Слева дворец Юсуповых. Декабрь 1916 года, Распутина кормят эклерами с цианистым калием, бухают топором по голове, увозят, чтобы спустить под лед, а он никак не умирает, - это все здесь. Справа же - Новая Голландия. В мое время попасть туда было нельзя: охраняемый "маричманами" остров, все ворота закрыты, любуйся издали (главным образом, обветшанием). Сейчас, кажется, можно, и очень рекомендую: место исконно питерское, и гений места никуда не девался. Оттуда - к Мариинскому театру, к Никольскому собору и в достоевскую часть города. Все эти Подьяческие, каналы ("канавы"), Римского-Корсакова, Вознесенский, Садовая, Сенная, убитые топором старушки, Сонечки Мармеладовы, Рогожины и Настасьи Филипповны (ближе к Гороховой), Апраксин и Гостиный дворы, низкое небо, чахотка, истерика - на это, если не торопиться, уйдет часа два. Но уже просматривается Невский. (Впрочем, можно сразу за Апраксиным свернуть направо, пройти улицей Ломоносова к площади Ломоносова, ахнуть, увидев включенную во все альбомы вселенной перспективу улицы Росси, и купить в магазине с высокими ступеньками какой-нибудь еды. Во двор магазина не заходите: там вас обругают пьяные грузчики, дети тех, чью лексику мог перешибить своей только приходивший сюда сдавать посуду писатель Довлатов. Перейдите по Чернышеву мосту с цепями через Фонтанку опять на улицу Ломоносова и выйдите к Пяти Углам. Место забитое автомобилями, шумное и вообще не ахти какое, но есть в его тесноте и уютность, и вообще, без Пяти Углов, считайте, что вы города не видели. По пути обратите внимание на Институт холодильной промышленности: здесь учат делать мороженое, а оно в Петербурге, все говорят, самое вкусное в стране... И - налево, по Троицкой или по Загородному к Невскому.) Если же сил на этот последний крюк уже нет, то дойдите до Невского по Садовой. Публичная библиотека, где дедушка Крылов любил подремать на диване в своем кабинете. За ней матушка императрица в цветнике государственных мужей, посильно утешавших ее в несении монарших тягот. Напротив сверкающие - слева Пассаж, справа Елисеевский. Деловые конторы, закусочные, модные лавки. Одна из них все те же сорок лет тому назад была воспета молодым веселым поэтом:

На углу Садовой - в магазине шляп-п
Потерял я голову из-за этих баб-б.
С припевом:
Ой вы груди, белы груди,
Носят женские вас люди.
Поищите этот магазин.

P. S. Если вы приехали на один день, вечер проведите в театре. Любом, в какой есть билеты. На Литейном, на Троицкой их несколько. Актеры везде симпатичные, режиссеры изобретательные, пьесы увлекательные. Тем более что не в них дело. Залы уютные, теплые, кресла мягкие, а вам после таких прогулок надо отдохнуть. В антракте буфет. До Московского вокзала не больше получаса медленной ходьбы.