Имперский пригород

Есть города, облик которых вызывает в воображении понятие “империя”. Париж, Петербург… Вена уверенно войдет в призовую тройку

Не надо даже знать истории — первый взгляд все скажет. Дело и в помпезности архитектуры, и еще больше в промежутках между сооружениями. Как в японской живописи нетронутые плоскости играют столь же важную смысловую роль, что и рисунок, оставляя простор фантазии, так и величественные пустоты меж громадными зданиями неизбежно приводят к идее — не жалко. Не жалко пространства!

Будь то империи, в которых не заходило солнце (Испанская, Британская), или относительно стиснутая в размерах Австро-Венгерская — понимание масштаба одно: земли столько, сколько надо. Не хватит — захватим. Если солнце не заходит, то и городская площадь пересекается за полчаса.

На северной окраине Вены, возле Дуная, в районе Хайлигенштадт, — здание, в котором отрицающий империю социализм времен “красной Вены” (1919-1934 гг.) парадоксально подтвердил имперский стиль. Это Карл-Маркс-Хоф — построенный в конце 20-х муниципальный дом для социально ущемленных. Терракотово-пастельные тона спасают от общего ужаса при виде монстра длиной в 1200 метров с 1300 квартирами. Нынче это просто многоквартирный дом, где и сейчас живут, по австрийскому термину, “пролеты”. Они прекрасно зарабатывают, но пролетарство у них в мозгах, а не в карманах: иначе не выбрали бы такое жилье.

От непомерного Карл-Маркс-Хофа начинается путь в самый уютный пригород империи — Гринцинг. Туда можно приехать любым транспортом, разумеется, но стоит не пожалеть полутора часов неспешного хода через приветливый лесопарк, переходящий в парк формальный. За ним — по улице Штайнфельдгассе, уставленной элегантными виллами венского извода стиля модерн, Сецессиона. В лучшей из них сейчас посольство Саудовской Аравии: как же далеко просочилась ближневосточная нефть. Дальше — по длинной Гринцингштрассе, мимо домов, где четыре года прожил Эйнштейн и где писал “Пасторальную” симфонию Бетховен, в деревенский прелестный уют.

Гринцинг оттеняет центровую Вену: здесь дома в один и два этажа с двориками, в каждом из которых харчевня под высокими деревьями. Они называются хойриге (heurige) — дословно “этого года”. Речь о вине последнего урожая, которое считается heurige до 11 ноября, Дня святого Мартина. Так именуется и само вино, и ресторанчики, где оно подается. В окрестностях Вены около двухсот хойриге, лучшие из них — в Гринцинге.

Особый мир с местными культурными героями. Конечно, большая Вена вторгалась сюда: на здешнем кладбище завещал похоронить себя Малер, он тут и лежит под лаконичным сецессионистским надгробием; на одном доме по Химмельштрассе — мемориальная доска в честь Шуберта, который любил проводить здесь время. Но в двадцати метрах — доска в память композитора Зеппа Фелльнера, прозванного “гринцингским Шубертом”. Своя иерархия, свои кумиры, свои кликухи. Понятно, кто важнее: тут процветал стиль шраммель — нечто игривое в исполнении скрипки, гитары и аккордеона, так славно идущее под чуть игристый рислинг или зеленый вельтлинер.

Усевшись под липой, прихлебываешь вино из маленькой кружечки на манер пивной, а тебе уже несут шницель. Правильный шницель — и более сочный свиной, и посуше и потоньше вкусом телячий — размером больше тарелки, на которой его подают. И снова обозначается имперская Вена: солидная, размашистая, основательная.