На велосипедах по Гималаям-1

Китайский город Урумчи иногда называют воротами в Тибет. Отсюда через Синьцзян-Уйгурский автономный район КНР можно добраться до самой, на мой взгляд, загадочной страны на земле – Тибета. Путь нелегкий, но настойчивых странников вознаградит сторицей.

Однако летели мы в Урумчи в компании не мечтательных странников, а армянских коммерсантов. Для большинства пассажиров в салоне самолета авиакомпании S7 Урумчи – не ворота в Тибет, а базар. В этот город съезжаются торговцы со всего бывшего Советского Союза. Русская речь на улицах слышна почти так же часто, как уйгурская или китайская. Вывески большинства магазинов – на трех языках. Безупречным этот "коммерческий русский" не назовешь, но догадаться о смысле торгового предложения можно: "Комплектное оборудование для самогонящего пива", "Питье молочного продукта, пакуя оборудование", "Выдувной аппарат бутылки – мороженая машина"...

Но проблемы пивоварения, производства тары и расфасовки продуктов нас не занимают. У нас своя забота – колеса. Для велоэкспедиции по Гималаям как минимум нужны велосипеды. А их-то у нас и нет – в последний момент подвели московские спонсоры. Оставалось уповать лишь на то, что качество китайских велосипедов окажется "не слишком китайским". В противном случае наше путешествие по Гималаям растянулось бы надолго или вообще могло бы не закончиться.

Поблуждав по городу, нашли магазинчик, где нам на заказ собрали два вполне приличных велосипеда. Пожилой интеллигентный хозяин, как мог, постарался нам объяснить, что и как регулировать и что делать в случае возможных поломок.

Слух о том, что двое русских собираются на велосипедах в Тибет, уже разнесся по городу. В магазине к нам подошел молодой китаец. Он давно мечтал о таком путешествии и искал компанию. Показал свой шикарный велосипед с разными навесными устройствами, назначения которых мы так и не поняли. Кроме того, парень запасся картами местности и составил подробный график поездки. Вот так, основательно, должен готовиться к походу профессионал. Веломаршрут по Тибету считается самым сложным и опасным в мире. На этом фоне мы выглядели зелеными новичками, плохо понимающими, с какой стороны браться за насос и для чего нужны переключатели скоростей. Мы не представляли всех трудностей пути, но знали точно, что поедем. Парень пообещал с нами связаться, но в итоге так и не позвонил.

Выйдя из магазина, мы наткнулись на предсказателей, расположившихся рядком на улице Гуанмин. Они выглядели очень эффектно в своих средневековых китайских нарядах. Интересно, что приготовила нам судьба в ближайшие месяцы?..

Мы не стали спрашивать – все равно ответят по-китайски...

Поезд Урумчи–Кашгар набит под завязку людьми и пузатыми перетянутыми веревками баулами. Кто-то спит прямо на полу, кто-то жует, кто-кто курит, кто-то играет в карты. Ехать больше суток. Упакованные велосипеды трясутся в багажном вагоне, мы трясемся в общем – экономим, как всегда. Спать можно, лишь уронив голову на столик и уткнувшись в грудь дородной уйгурки.

Ее дети, наполнив пластиковую бутылку водой, играют ею в волейбол. Время от времени бутылка падает на головы дремлющих пассажиров. Посмотрев на эти забавы, какой-то парень начинает швыряться мусором и попадает в проходящего полицейского. Тот без лишних слов хватает хулигана за шкирку и вытаскивает из вагона. Становится спокойнее.

Проводница периодически выгребает из-под лавок мусор, но это ведет только к временным успехам. Общий вагон – это безостановочно действующий цех по переработке конфет, лимонада, сигарет и упаковок китайской лапши в горы пластиково-бумажных отходов...

Вылезаем в Кашгаре, откуда начнем свой поход. Город известен уйгурским рынком, старинными мечетями и статуей Мао Цзедуна, одной из самых больших в Китае.

Исторический центр Кашгара – один большой базар. Седлами, меховыми шапками, острыми уйгурскими ножами, цветными тканями торгуют все, кому можно, и даже те, кому нельзя. За торговцами, не имеющими лицензий, азартно гоняются полицейские на микроавтобусе. Нарушители разбегаются, толкая перед собой пятиметровые тележки, увешанные всякой всячиной. Возможно, они даже родственники, и вечером кум пойдет к куму забирать свое барахло, а с утра каждый займется своим делом – одни будут нарушать закон, другие ловить нарушителей.

Женщины в Кашгаре укутаны в паранджу, по улицам прохаживаются подметальщики в белых, как у врачей, халатах и респираторных масках, в интернет-кафе можно выбрать компьютер с китайскими иероглифами или уйгурской вязью.

На всех перекрестках жарят шашлыки. Если сказать тюркское "рахмат" вместо китайского "се-се" – наградой вам будет ослепительная улыбка продавца.

Первая же пробная поездка заканчивается тем, что на Юрином велосипеде рвется цепь. В ближайшей мастерской ее чинят быстро – с помощью булыжника и ржавого гвоздя. Но после такого "лечения", всего за 1 юань, нужно искать веломагазин и ремонтироваться заново. Вот и первое знакомство с инструментами. Ага, что это? Гаечный ключ, отвертка, выжимка для цепи… Понятно. Можно ехать!

По краям дороги тянутся степи. Люди в селах приветствуют нас, на остановках подходят пощупать велосипеды – транспорт, не самый обычный для этих мест. Поначалу любопытствующие стесняются. Но стоит самому смелому подобраться поближе, и толпа зевак нарастает со скоростью лавины.

Интересуются, американцы мы или пакистанцы? И очень радуются, когда говорим, что русские. Кто-то даже знает несколько русских слов: "Русские?! Хорошо! Молодец! Павел Корчагин!"

У обочины тормозит блестящий "бьюик", и целое семейство выскакивает из него на дорогу, чтобы снять нас на видеокамеру. А потом, подкупив нас четырьмя бутылками питьевой воды, снимается с нами вместе.

Даже местные ослы, коровы и верблюды оглядываются – вот такая мы диковинка.

Сидя на обочине, отдыхаем от трудов, распечатав купленную в Урум-чи пачку изюма. На пачке по-английски написано "Элитный изюм в форме сосцов кобылицы". Поэтичное, чисто уйгурское сравнение.

В городке Янгигисар издавна делают острые уйгурские ножи. Раньше спросом пользовались кривые мечи.Сейчас они вышли из моды, зато маленькие перочинные ножички китайские туристы раскупают дюжинами.

После Каргалыка начинается трасса G-219, она же За-пад-но-тибетская дорога, долго остававшаяся закрытой для иностранцев. Тибет всегда был обособлен и не слишком радушен к приезжим. В свое время за влияние на этот регион боролись две империи – Британская и Рос-сийская. А если бы наши победили, появились бы в итоге новые республики – Синьцзянская и Тибетская ССР? Тогда в Тибете сегодня говорили бы по-русски.

Чем дальше едем, тем спокойнее реагируют на нас жители. В их глазах можно прочесть: "А-а, городские... Там еще и не такие встречаются!"

Дорога идет то вверх, то вниз. Вниз катить легко, а вверх – попробуйте-ка! Изо всех сил жму на педали, уговаривая велосипед: "Ну, пожалуйста, родной... Ну, давай!" Но китайский велосипед делает вид, будто не понимает по-русски, и на очередной горке норовит встать как вкопанный. Приходится слезать и толкать его.

И вообще это не самый интересный отрезок нашего путешествия. Синь-цзян-ская эк-зотика постепенно уходит – тибетская еще не появилась. Промежуток занимает унылая действительность с грязными придорожными кафе, где руки надо мыть в тазике, которым уже попользовался десяток предшественников, а навесные потолки сплетены из весьма странного материала – этикеток от лимонадных бутылок. Зато в этих кафешках всегда найдутся термосы с кипятком и зеленый чай.

Но Тибет понемногу приближается. Все чаще попадаются едущие навстречу тибетские грузовики: их кабины украшены свастиками, а радиаторы – белыми шелковыми шарфами-хадаками, такие преподносят ламам в знак почтения.

Пейзаж меняется. Горы все те же, но формы другие и краски невероятно сочные. Однако эта красота коварна, слабого может и убить. Перевал Чи-раг-сал-ды пользуется дурной славой – здесь периодически погибают туристы, а несколько лет назад отправился в мир иной отряд китайских солдат. Правда, сам перевал мы благополучно миновали, даже поднялись выше и остановились на ночлег в деревушке Сумжи на высоте 5080 м. Там-то нас и настигла горная -болезнь.

Три дня я пролежал в забытьи. В сознании зацепились только две картинки. Первая: улыбающееся семейство тибетцев заглядывает в нашу палатку. Вторая: в холодной темноте Юра пытается надеть на меня свитер и засунуть в спальный мешок.

На четвертый день я пришел в себя. Состояние было отвратительное: голова болит, говорить не могу, думать не могу, ходить не могу... Полчаса ушло на то, чтобы надеть кроссовки, зашнуровать их уже не получается. Цепляясь за все что можно, я сумел отойти от палатки на несколько метров. На этом моя вылазка закончилась – сил больше не было.

К счастью, появились военные с местной базы – их позвали те самые улыбчивые тибетцы. Народно-освободительная армия Китая взяла на себя заботу обо мне. Я дышал кислородом из подушки, глотал разноцветные таблетки, лежал под капельницей, выпил три флакона глюкозы, мне делали уколы. K вечеру, поддерживаемый Юрой, уже мог ковылять и даже съел пару ложек риса.

Выяснилось, что на следующий день с базы до города Али поедет грузовик. Юра рассказал, что на второй день нашей болезни через деревушку проезжали русские автостопщики и чем-то военным не понравились. После этого тибетцы перестали приносить нам воду и булочки. Я ничего этого не помню.

Юре тоже пришлось несладко, но он оставался в сознании все эти дни. Однако к вечеру горная болезнь накрывает и его. Юра начал громко жаловаться неизвестно кому: "Мне тоже плохо, и хоть бы одну пилюлечку дали... А ему – три кислородных подушки, капельницу, уколы..." Хотя таб-летки китайцы Юре тоже предлагали, но он отказался.

Перед рассветом по двору бродит жутковатый призрак, размахивающий длинными рукавами армейского бушлата. Солдаты призрак обезвреживают, бушлат отбирают. Под ним – вконец замерзший Юра...

Утром солдаты забросили в кузов забитого армейским барахлом грузовика наши рюкзаки и велосипеды. Трогаемся. Мы сидим в тентованном грузовике на мешках. У меня на коленях – тяжелая сумка с фотоаппаратурой. Скоро все покрываются толстым слоем пыли. Юра острит: "Экспедиция GEO – на пыльных мешках по Гималаям…"

А я открываю в себе странные особенности. Стоит закрыть глаза – вижу катящиеся по наклонной плоскости цветные шарики, узоры и разные предметы, повторяющиеся до бесконечности. Могу "заказать" изображение любого предмета, и оно тут же появляется – объемное и яркое.

Кажется, в моем характере тоже произошли перемены: появилась властность, которой прежде у себя не замечал, да и креативность резко усилилась. Пока мы трясемся в грузовике, успеваю придумать несколько бизнес-проектов, десяток лекций по литературе и географии, а также подробнейший план строительства собственной империи, причем в активе у меня лишь синьцзянский нож и кучка оборванных крестьян.

Когда мы останавливаемся на ночлег в городке Руток, я уже владею несколькими замками и как раз составляю свод законов, предусматривающих жестокие кары за неповиновение императору (то есть мне). Но в реальном мире я пока с трудом переставляю ноги. Плохо работает вестибулярный аппарат. Чтобы не упасть, хватаюсь за разные предметы и за Юру. Ступни потеряли чувствительность, как будто онемели. Шевелить ими могу, но ощущения странные. Несмотря ни на что, мы с Юрой решаем продолжать экспедицию.

Доезжаем до Али. Город встречает нас ярким солнцем и связками ритуальных флагов лунгта на ближайшей горе. На рассвете мы поднимаемся на нее, смотрим, как местные жители зажигают на алтаре ароматные палочки и разбрасывают разноцветные листочки с мантрами...

Унылая деревушка Али превращается в современный город с отелями, банками и интернет-центрами. Повсюду идет строительство, но большинство новых зданий, улиц и площадей пустуют. Похоже, что город ждет переселенцев. Но откуда?

На совершенно пустой главной площади Али стоят помпезные монументы, изображающие коренных жителей – тибетцев. Как известно, отношения между Китаем и Тибетом очень непростые. После подавления восстания в Лхасе в 1959 году около 100 тысяч тибетцев во главе с Далай-ламой XIV вынуждены были покинуть родину. Лидер тибетцев давно мечтает вернуться домой, пусть даже не в качестве светского руководителя своего народа. Ему 71 год, он мечтает умереть на родине, как может об этом мечтать заброшенный на чужбину пожилой человек. Борьба за независимость Тибета становится историей?

В 2008 году в Китае пройдут Олимпийские игры. Готовятся к ним с невиданным размахом, Китай хочет громко заявить миру о своих успехах. Ходят слухи, что перед Олимпиадой правительство сделает эффектный жест: все тибетские беженцы будут амнистированы и смогут вернуться домой. Они поселятся в новых комфортабельных домах, а их парламент займет грандиозное, с иголочки, здание. Новая благоустроенная жизнь положит конец сепаратистским настроениям, и самые шумные критики Китая ничем не смогут омрачить Олимпиаду. Если так, это будет мудрый ход китайских властей, а в жизни Тибета произойдут значительные перемены. Но в любом случае упрямые тибетцы не спешат в объятия цивилизации, предпочитают жить так, как жили их предки.

Вот возле фотомастерской стоит группа крестьян, приехавших в Али сняться на документы. С ними переводчик, немного говорящий по-китайски. Лица тибетцев намазаны жиром, на головах высокие разноцветные меховые шапки с "ушами", к поясам подвешены мечи в ножнах. Даже таким колоритным персонажам приходится проходить обязательную пас-портизацию – указ властей. Кстати, с каждым днем становится все холоднее. В любимой штормовке, в которой я объехал Латинскую Америку, уже не походишь. Но не выбрасывать же. Кому бы ее подарить? На перекрестке прямо на мостовой сидят тибетские работяги в неопрятной одежде, респираторных масках и с лопатами в руках. Подкатывает девушка на мотороллере, что-то кричит – толпа мгновенно вскакивает на ноги. Но работу получает лишь один счастливчик. Остальные потерянно топчутся на тротуаре.

Подхожу к ним, демонстрирую куртку и начинаю ее расхваливать. Естественно, по-русски. Но нужда заставляет быть сообразительными. Пока остальные стоят раскрыв рты, один из парней, как заправский регбист, бросается ко мне и хватает куртку. Теперь будет расхаживать по Тибету с гордой надписью "Экспедиция GEO".

Выезжаем из Али в сторону священной горы Кайлас. но вот незадача – цепь Юриного велосипеда опять рвется и вдобавок ломается задний переключатель. Решаем, что Юра вернется в Али, а потом догонит меня. Груженый булыжниками самосвал увозит моего спутника, и я остаюсь один.

Весь день отчаянно кручу педали, пока хватает энергии. В какой-то момент меня обгоняет трактор с прицепом. Решаю по примеру местных прицепиться к нему – и лечу на асфальт… Но, видимо, духи Тибета берегут меня – отделываюсь парой царапин и рваными штанами.

Усаживаюсь отдохнуть на обочине. Возле меня тормозит другой трактор, едущий в обратную сторону. Тибетец в темных очках и со связкой амулетов на шее спрашивает, не нужна ли помощь. Общаемся при помощи жестов, но все же я понимаю, что в нескольких километрах впереди есть какие-то постройки. Там можно поставить палатку, стены защитят ее от ветра. Что ж, учтем... Напоследок тракторист спрашивает, нет ли у меня фотографии Далай-ламы. К сожалению, нет: китайская таможня относит подобные изображения к категории запрещенных. Водитель скорбно вздыхает и отправляется дальше.

Асфальт после Али быстро закончился, и уже три дня я отчаянно борюсь с бездорожьем, периодически оглядываясь назад  не появится ли Юра. На четвертый день сил ночевать в палатке уже нет, и я решаю добраться до показавшейся в стороне деревни. Уже темнеет, и я второпях несколько раз въезжаю в маленькие, очень холодные речушки. Кроссовки промокают насквозь.

Утешаю себя тем, что наверное это очень хорошая деревня и меня там ждет теплый прием, раз по дороге к ней я терплю такие муки. В одном доме горят огни, я подъезжаю и оказываюсь… в больнице. С виду обычный дом, в нем живут доктор Тенчо и его подручный – монах, исповедующий древнюю религию бон, приехавший из отдаленного монастыря изучать медицину.

Поселок, в который я попал, оказался знаменитым Дарченом  отсюда начинается паломничество-кора вокруг овеянного легендами Кайласа. Эту гору почитают буддисты, индуисты, джаянисты, адепты бон… На ее склонах берут начало четыре великие реки индийского субконтинента: один из основных притоков Ганга, Карнали, Инд, Сатледж и Брахмапутра (Ярлунг Цангпо)...

Считается, что тот, кто обойдет гору Кайлас, заслужит избавление от всех грехов нынешней жизни. Тем же, кто умудрится сделать 108 кругов, прощаются грехи всех прошлых жизней, и настойчивый пилигрим достигает нирваны. Но даже один круг легко проделать разве что неутомимым тибетским якам. Для человека 53 км по крутым горным тропинкам на высоте 5000 м – серьезное испытание. А некоторые паломники усложняют себе задачу, делая простирания – падая ниц и проползая весь маршрут на животе. Тело защищает жесткий фартук и наколенники, руки – толстые перчатки или обычные тапочки.

Иностранцы проходят кору за три дня, ночуя в палатках или ночлежках для паломников. Тибетцы как правило укладываются в один день. Угнаться за ними невозможно.

В мохнатой синьцзянской шапке, с посохом в руке я шагаю по тропинке. На ногах шлепанцы, потому что кроссовки промокли. К тому же с ногами что-то неладное. То они ничего не чувствовали, а теперь, наоборот, каждый шаг причиняет невыносимую боль. Но это ничего – ползущим по острым камням паломникам тоже нелегко. Иду медленно, древние тибетские бабушки с внуками обгоняют меня легко, как туристические "лендкрузеры" обходят фыркающий и дымящий мотоблок на тибетских дорогах. Наверное, на типичного туриста я не похож. Встречные тибетцы одобрительно машут мне и угощают сыром из ячьего молока и кусками сахара, придающего силы.

В "Долине смерти" вдоль тропинки валяются старые тряпки, шапки, обувь – паломники оставляют здесь вещи, принадлежавшие их родным и близким. Этот ритуал – и покаяние живых перед ушедшими, и желание создать им благую карму для последующего перерождения, и одновременно очищение паломника перед новым рождением, которое ждет его после перевала Тара в "Долине жизни". В этих же местах раньше находили "последний приют" умершие – их тела разрубали и оставляли на съедение диким зверям и птицам. Сейчас места захоронений расположены вдали от праздных глаз, иностранцам там появляться запрещено. Здоровенные черные вороны летают вокруг священной тропы, с интересом поглядывая на паломников. Свой круг я прохожу за два дня. Последние часы бреду на автомате, не чувствуя ног. Добравшись до дома доктора, валюсь на кровать, выделенную мне в одной комнате с монахом-стажером, и тут же засыпаю.

Наутро даже просто встать на ноги оказывается непосильной задачей. Приходится еще на день задержаться в Дарчене. "Ходить вокруг горы по часовой стрелке – это придумали индусы. На самом деле нужно ходить в обратную сторону", – объясняет доктор Тенчо, намазывая мои многострадальные ноги чудодейственной тибетской мазью на основе ячьего масла пополам с навозом. Тенчо тоже исповедует религию бон и неодобрительно относится к "нововведениям".

Бреду в поселок за продуктами, опираясь на посох. Ноги идут еле-еле. Как продолжать путешествие?

Но вот утро нового дня. Сажусь на велосипед, чтобы ехать дальше, в сторону озера Манасаровар (Манап-Юмцо), тоже священного. Если не наступать на землю, а просто крутить педали, почти не больно. За день доезжаю до Хор-Ку – последнего поселка у озера. Отсюда до ближайшего "очага цивилизации", Саги, долгий путь. Зато, по слухам, в Саге даже есть интернет!

Увы, на заднем колесе велосипеда лопнули несколько спиц, а инструмента, чтобы их заменить, у меня нет. Ехать на такой "восьмерке" невозможно. Остаток дня я провожу в придорожном кафе в надежде на попутку в Сагу. Но спать приходится в ночлежке при кафе.

Наутро я полон надежд – вот остановится грузовичок и увезет меня... Тщетно. Машин мало. В основном забитые под завязку туристические джипы. Ноги распухли, горят огнем, но заметив очередное транспортное средство, я бросаюсь через улицу, размахивая руками. Со стороны я, наверное, похож на юродивого: грязный, заросший, неловко переставляющий ноги… Тибетцы смеются. Но к вечеру уже вся округа знает мою историю, мне сочувствуют.

Еще одна ночь в ночлежке. Заснуть не получается – не позволяет боль. В голове вертится: "Еще нет тридцати, а уже инвалид..." Гоню предательские мысли прочь. Что же случилось с Юрой? Где он?

Утром весь двор покрыт снегом. Осторожно ступаю шлепанцами по белой крупе. Яркое солнце освещает горы и озеро вдали. Сколько времени мне еще предстоит здесь провести?

И еще один день страданий и обманутых надежд. Снова чуть ли не бросаюсь под проезжающие машины – ответ прежний: "Нет". Одного меня еще взяли бы, но с велосипедом… Водитель проходящего автобуса запрашивает 500 юаней, а у меня осталось только 250. Сторговаться не получается. В этих местах привыкли брать с туристов втридорога. Говорят, чтобы уехать в Лхасу, некоторые выкладывали и по 1000 долларов. Водителям джипов, едущих в Дарчен, я сую записки для Юры – в них информация о том, где я нахожусь. Поможет ли?

Удача! Вечером у ресторанчика тормозит велосипед итальянца Маурицио, который добрался сюда на двух колесах аж из Швейцарии. У него модный дорогой маунтинбайк и целая сумка инструментов. Он помогает мне починить колесо. А главное, несколько дней назад Маурицио видел Юру в Дарчене – живым-здоровым и на велосипеде! Значит, все не так уж плохо.

На следующий день я еду в ближайшую военную часть, спрашиваю доктора. Врача в части нет, но солдаты делятся со мной кое-какими лекарствами. Отлично! Я полон решимости добраться до Саги, пусть это 450 км бездорожья, а деревни по пути встречаются в лучшем случае один раз за день. На прощание хозяйка кафе готовит мне праздничный обед и отказывается взять деньги. Дорога – песок и камни. Ехать тяжело, но главное – не останавливаться. До вечера успеваю проделать 40 км. Ставлю палатку в заброшенном загоне для овец. Ночью так холодно, что стенки палатки изнутри покрываются инеем, а на шапке, в которой я спал, почему-то лежит снег. Чай в бутылке превратился в кусок льда.

Но утреннее солнце отогревает меня, я снова в пути, снова хозяин самому себе. Настроение становится лучше, даже боль понемногу отступает. Умываюсь ледяной водой из реки и даже умудряюсь познакомиться с двумя пастушками.

Юные тибетки до самых глаз закутаны в разноцветные тряпки, на шее связки украшений и амулетов, на поясах красивые пряжки и связки колокольчиков. Они присматривают за огромным стадом своевольных коз. Вместо хлыста используют сплетенную из шерсти пращу: вставляют камень и ловко мечут в коз – те дружно бросаются в нужную сторону. Смешливые пастушки и мне дают пращу, но камень летит вертикально вверх и едва не падает мне на голову. Веселью девчонок нет предела.

К ночи доезжаю до лагеря кочевников. Дого-вариваюсь о ночлеге в большой, похожей на армейскую, палатке. Вот сюрприз – в ней уже сидит Маурицио, выехавший из Хор-Ку на полдня раньше меня. Греемся возле очага. Хозяева подкладывают в огонь кизяк и подливают в наши чашки соленый тибетский чай.

У меня с собой мешок цампы – подарили тибетцы. Цампа – ячменная мука, ее заливают чаем и разминают с ячьим маслом и сахаром. Это основа основ тибетской жизни. Предположить, что в доме у тибетца нет цампы  серьезное оскорбление. Поэтому мой мешок никак не заканчивается. Стоит вытащить его, как хозяева тут же достают свою цампу. Что ж, по крайней мере я знаю точно, что в Тибете не умру с голоду.

Я рассматриваю стоящий в палатке алтарь  изображения Будды, бодхисатв, запрещенная фотография Далай-ламы... Палатка кочевников – не самый уютный дом. Земляной пол укрыт циновками и шкурами. Труба дымохода выходит в дыру в потолке. В нее по ночам заглядывают звезды, и, как только остывает печка-буржуйка, внутрь проникает лютый холод. Он и будит утром хозяйку, заставляя ее разводить живительный огонь. Встают все уже в тепле  к утренней порции горячего чая с маслом и солью, который смешивают в вертикальном цилиндре домо. В Тибете вам не удастся увидеть дно своей чашки: чай подливают вновь и вновь закон гостеприимства.

После завтрака все принимаются за работу. Женщинам нужно подоить коз. А как это сделать, если их несколько сотен? Коз связывают веревкой в "пачки" по принципу застежки-молнии. Запутавшись рогами, животные не могут пошевелиться и терпеливо ждут, пока их доят.

Мужчины занимаются яками. Делают им прививки. Это непростая задача – як недовольно "хрюкает", вертится, брыкается. Приходится держать его впятером. Наконец укол удается сделать – и местный ветеринар на радостях пляшет, выкидывая забавные коленца.

И снова – горы, реки, крутые перевалы... Наконец я добираюсь до Саги. Въезжаю в нее уже в темноте и первым, кого я встречаю на улице этого городка, оказывается... Юра! Ему досталось не меньше, чем мне. Оставшись без денег и без палатки, он ночевал под открытым небом и простудился. Тибетские паломники прониклись к Юре почти благоговейным чувством, увидев, как он спит под звездным небом напротив священной горы Кайлас.

Кстати, в Саге нет банкоматов, а значит и деньги нам взять неоткуда. На последние юани закупаем армейскую тушенку и галеты. Цампа у нас есть, а без чая тибетцы не оставят…

После Саги деревни попадаются чаще. Мы не стесняемся заходить в гости. Считается, что тибетцы не слишком гостеприимны, но нас не гонят. Угощают цампой либо дают кипятку – заварить сухой китайской лапши. В одном доме на стене висит здоровенный кусок вяленого мяса. Смотрим на него, облизываемся, но, увы, мяса нам не предлагают. Что ж, придется продолжить вынужденную цампа-макаронную диету.

На стенах мелом нарисованы яки  очень похоже на наскальную живопись. Дома в тибетских деревнях вообще любопытные. Каждый напоминает крепость. Для защиты от злых духов над входом вешают ячью голову или хотя бы пару рогов. Иногда роль защитников играют нарисованные на заборе красные скорпионы. А сверху на заборах сложены стопками брикеты сухого ячьего навоза – запас топлива на зиму.

Проезжаем палатки дорожных рабочих. Заглядываем на кухню, просим напиться. Воды нет. А цампа есть? Сказать, что нет – позор для тибетца. К цампе волшебным образом появляется вода, чай, сахар и большой кусок ячьего масла…

После Лхатсе все сильно меняется. Становится гораздо теплее, палатка уже не покрывается инеем по ночам. Появляются деревья, которых нет в западной части Тибета. Но самое главное – асфальт! Цивилизация! Деревни встречаются еще чаще, а где деревни – там всегда найдется горячая цампа для странника. Путь до Шигадзе кажется нам прогулкой.

В Шигадзе наконец снимаем с карточки деньги и бросаемся в ближайший отель – отдохнуть, отмыться и отстираться. Гостиница стоит напротив полицейского участка. Лишь вечером кое-что проясняется. Это район парикмахерских и массажных салонов. Днем – вполне благопристойных, а по вечерам в них загораются красные фонари, и на диванчиках скучают молодые китаянки в ожидании клиентов. Собственно и снятая нами комната расположена над секс-шопом с широким ассортиментом соответствующих товаров. Но нас уже ничем не пронять. Завтра мы идем в один из самых больших монастырей Тибета Ташилунпо.

Благополучно переживший перегибы культурной революции Таши-лунпо – жемчужина Тибета. Это один из четырех "желтошапочных" монастырей, основанный в 1447 году первым Далай-ламой Гендуном Друпом. Орден Гелугпа, чьи монахи носили головные уборы желтого цвета, потеснил в Тибете все остальные буддийские школы. Настоятель Ташилунпо носил титул Панчен-ламы, "Великого учителя", и по влиянию на светскую и духовную жизнь Тибета почти не уступал самому Далай-ламе.

Правители Поднебесной всегда старались вбить клин между ламами, чтобы оказывать влияние на дела Тибета. Нынешний Панчен-лама молод, делами монастыря вообще не занимается. Власти держат его в Пекине во избежание неожиданностей. Предыдущий, Панчен-лама X, хоть и считался китайской марионеткой, с возрастом стал делать все более смелые заявления, даже призывал к независимости Тибета, за что отсидел срок в тюрьме по обвинению в "организации оргий, критике правительства и создании армии наемников".

Ташилунпо – огромный город-лабиринт с кельями монахов, религиозными университетами, храмами, гробницами и дворцами – продолжает жить в средневековье. Монахи носят воду, чистят дворы и ведут благочестивые беседы в тени деревьев. Паломники крутят блестящие от бесконечных прикосновений молитвенные барабаны. А модно одетые иностранные туристы с восторгом фотографируют массивные двери с деревянными засовами и толстыми бронзовыми кольцами.

Главная достопримечательность монастыря – часовня Майтрейи, Будды Будущего. 26-метровую статую сидящего Майтрейи изготовили из золота и медного сплава в 1914 году под надзором Панчен-ламы IX. Девятьсот ремесленников работали над статуей четыре года подряд, на нее ушло 300 кг золота.

В храме висят портреты панчен-лам, в том числе нынешнего – совсем еще мальчика. У подножия статуи Будды – чаны с ячьим маслом и горящими свечами, чаши с цампой и водой. Возле алтаря паломники оставляют деньги или вещи: шариковые ручки, заколки, расчески, значки, украшения. Надеются, что это принесет им удачу и благословение.

В 1961 году, вскоре после памятного восстания в Тибете, Ташилунпо, "рассадник крамолы", перешел под опеку китайского правительства. Теперь это "коммерческое предприятие": деньги берут за вход, за фотосъемку, за покупку сувениров…