Тpудно быть иностpанцем

В России модно быть иностранцем. Всегда было модно, но сейчас особенно козырно. Сегодня иностранец в России - хозяин жизни в прямом смысле этого слова. Не только в "Березку" какую-нибудь зайти (их, кстати, уже год как упразднили), или в "Интуристе" кофе попить, но и просто пройдешь по улице, и все уже смотрят тебе вслед с завистью: иностранец пошел, с ненашим паспортом!

Естественно, в свете такого неравенства, российский житель с готовностью обряжается в стильный прикид, изучает импортные языки, украшает грудь свою невероятными надписями на нездешней фене - хочет выглядеть под фирму (с ударением на последнем слоге). И уж конечно никакому здравомыслящему иностранцу в России не придет в голову изображать из себя местного жителя - разве что в порядке эксперимента в жанре "Орфей спускается в ад".

Не то в Китае. Иностранец - как я, кажется, уже имел случай наглядно показать в предшествующей своей статье - является в Поднебесной существом низшего сорта. Не только потому, что он - иностранец - не умеет читать, писать и говорить. Не только потому, что его всюду встречают сладкой улыбкой и теплым, из глубины души идущим "Мейоу". А прежде всего, потому, что иностранец воспринимается в Китае как безнадежно посторонняя деталь пейзажа. Он тут вообще не причем. Его заботы - не наши заботы, его проблемы - не наши проблемы, и вообще невозможно понять, чего он от нас хочет...

Нельзя, конечно, сказать, что иностранцев в Китае не любят - как не любят их, скажем, в Германии или Франции, видя в них дармоедов, паразитов и незваных претендентов на долю в национальном пироге. От националистических страстей такого рода китайцы навек избавлены благодаря отсутствию пирога. Нет у китайцев и обостренного исторического сознания, которое бы заставляло их видеть в нас недавних колонизаторов или угнетателей. Единственной нацией, которая сподобилась вызывать у китайцев подобные чувства, являются японцы. Чтобы заслужить косые (в переносном, а не прямом смысле) взгляды китайцев, японцам пришлось в рекордные сроки - с 1938 по 1945 год - истребить в захваченных районах Поднебесной около 10 миллионов мирных жителей. Но и эта обида постепенно забывается: как я уже писал, китайцы не любят испытывать сильные эмоции. Это противоречит закону больших чисел и конфуцианской этике вообще. Если вы слышите на китайской улице разговор на повышенных тонах, брань и крики - можно не сомневаться: это взорвался очередной иностранец, услышав очередное "мейоу".

Специфическое отношение китайцев к иностранным гостям формировалось довольно долго и имеет многовековую историю. На протяжении первых нескольких тысячелетий своего существования Поднебесная (она же Среднее царство) была вообще избавлена от посторонних влияний и посещений. Редкая птица долетала от Европы до Гималаев, но и долетевшая не продолжала свой путь дальше Северной Индии, замерзнув где-нибудь на полпути между пиком Коммунизма и Эверестом. Соседние племена, правда, имели привычку набегать на Китай и завоевывать его раз в сто-двести лет: китайцы всегда были хреновыми солдатами, в отличие от их соседей-кочевников. Однако каждое очередное племя, завоевав Китай, не насаждало там свои варварские порядки, а сразу начинало ассимилироваться, усваивая местную культуру, бюрократию и государственное устройство. Заодно усваивалось и представление о том, что все другие народы, кроме китайцев суть варвары, ни на что не способные и пригодные лишь к взиманию с них дани, если получится. Получалось, как правило, довольно плохо.

Неудивительно, что уже во втором поколении мужчины из племени завоевателей становились такими же хреновыми солдатами, как и коренное население. Результат сказывался незамедлительно: по прошествии двухсот, ста, а то и пятидесяти лет очередные кочевники вторгались в Китай, захватывали канцелярские столы и императорские дворцы и объявляли себя китайцами. Генерал, руководивший вторжением, провозглашал себя императором и давал начало новой династии. А дальше все повторялось.

За двести с лишним лет до начала христианской эры император Чин Шихуан, основатель и единственный представитель одноименной (Чин) династии, впервые объединил Китай в нашем понимании этого географического термина. Объединенный Китай времен Чин по экономическому своему устройству весьма напоминал Израиль: вездесущая и всесильная бюрократия съедала весь национальный продукт, правительство постоянно повышало налоги, и разоренные этими налогами граждане пополняли армию безработных. Императору это не нравилось, и он придумал рецепт борьбы с безработицей, впоследствии использованный и в наших краях: общественные работы. Чин Шихуан оформил всех безработных строителями, установил им пособие под видом зарплаты - и построил, не в пример нынешнему нашему министру жилищного строительства, Великую китайскую стену длиной (как казалось ее строителям) в 10.000 ли. На самом деле - то ли измерительные приборы династии Чин были неточными, то ли безработных оказалось слишком много - стена вышла у них на 2000 ли длиннее, чем считалось в эпоху Чин.

Этот эпизод рассказан здесь не ради спорной исторической аналогии, а потому, что он имеет непосредственное отношение к предмету нашего повествования. Строя Великую стену, император Чин Шихуан имел в виду окончательное решение проблемы иностранцев, в духе девиза израильской партии "Моледет": "Они - там, мы - здесь, и мир на оба наши дома".

В известном смысле строительство Стены своей цели достигло, и за последующие полтора тысячелетия китайцы построили себе довольно внушнительных размеров империю, целиком основанную на допущении, что никаких иностранцев в природе не существует, а есть только более или менее цивилизованные китайцы - и еще какие-то варвары, платившие дань императору, но это все осталось там, за стеной... Жители Поднебесной гордились своей границей на замке, считали ее высшим фортификационным достижением человечества и придумали даже пословицу: "Десять тысяч воинов не одолеют крепость, обороняемую одним защитником". Подразумевалось, что крепость соответствует всем требованиям китайского военного искусства.

Иллюзию эту разрушил в начале XIII века знатный путешественник, основоположник и зачинатель группового туризма, известный европейцам под именем Чингис-хана. Живя в Монголии, он испытывал совершенно законное любопытство по поводу китайской стены и тех земель, которые лежат к югу от нее. Зная решительный нрав Чингис-хана, нетрудно догадаться, что любопытство свое он удовлетворил без церемоний: с группой товарищей монгольский руководитель перешел через Стену и взял в 1215 году Пекин, разобрав часть города на сувениры и спалив все остальное.

В память о переходе Стены Чингис-хан сочинил другую поговорку взамен китайской насчет десяти тысяч воинов. "Надежность крепости зависит от стойкости ее защитников," - сказал незваный гость Пекина, прозрачно намекая на боевые качества китайцев (см. выше).

Чингис-хан непременно объявил бы себя императором Китая и начал бы какую-нибудь династию, но тому помешали две вещи: география и физиология. Прежде всего, Пекин к моменту приезда Чингис-хана еще не был столицей государства: императорский двор находился гораздо южнее, в Нанкине, и чтобы провозгласить себя императором Поднебесной, следовало совершить дополнительное путешествие на юг. Это препятствие не остановило бы, вероятно, Чингис-хана, но объективные причины помешали ему продолжить путешествие на юг: он умер.

Сыновья его не слишком интересовались Китаем, имея достаточно головных болей в России, и только внук Чингис-хана Кубла-хан дал себе труд пройти дорогу от Пекина до Нанкина, чтобы основать императорскую династию Юань и провозгласить себя императором Кублаем.

Кублай присоединил к своей империи все прочие завоевания Орды, построил дороги и мосты, наладил расстроенную торговлю... Но главная реформа состояла в том, что он допустил в Китай иностранцев - в их числе был и Марко Поло, оставивший об этом эпизоде весьма красочные записки.

Хотя Кублай ассимилировался в Китае не хуже всех своих предшественников, он все же имел более реалистические представления о загранице, чем все они вместе взятые. Столицу Кублай перенес в Пекин, поближе к границе, где построил для себя Запретный город. Во дворце Кублая в Пекине постоянно тусовались заезжие европейцы (Марко Поло был самым знаменитым, но не единственным), по Шелковому пути взад вперед безо всякой визы ездил чорт знает кто - возможно, именно тогда впервые завелись ортодоксальные евреи китайской национальности в глубине провинции Хенан.

...Задолго до Эйнштейна человечество заметило, что все в природе относительно. Может быть, для Европы и даже для России гости из Орды были азиатами и восточными варварами, но для Китая они были проводниками европейской цивилизации. Вернее, могли стать...

Кублай умер, и созданная им династия вскоре зачахла. На этом, собственно говоря, и закончилась единственная в истории попытка интеграции Китая в международное сообщество. В ходе гражданской войны, завершившей монгольское владычество, власть в стране захватила армия под командованием Жу Юанжанга - вероятно толкового полководца, но крестьянского происхождения. Он взял Пекин, провозгласил себя императором Хонг Ву, основал династию Минь и тут же принялся восстанавливать китайскую государственность, построенную на допущении, что никаких иностранцев на свете вообще не существует, а есть какие-то недоразвитые варвары, с которых и дань-то брать не стоит - ну их к чертям. Хонг Ву перенес столицу обратно в Нанкин - подальше от границы - и даже укрепил на всякий пожарный случай Великую китайскую стену. Изоляция Китая от остального мира была, таким образом, завершена.

Всему приходит свой срок, и династия Минь тоже пала. Ее накрыли манчжурцы, прошедшие в 1644 году с севера через Стену (не без помощи доблестных защитников последней). Они взяли Пекин и Нанкин, основали династию Чинь, провели аграрные и налоговые реформы... Но довольно быстро и манчжурцы ассимилировались. Так династия Чинь стала прямой продолжательницей дела Минь. Изоляция продолжалась.

Европейцы, пришедшие в Китай с моря, не встретили на своем пути Великую стену: они зашли с другой стороны. В отличие от Чингис-хана, европейцы, высадившиеся в XVI столетии на юго-восточном побережье Китая, не были склонны ни к туризму, ни к территориальным захватам. Их интересовала торговля, а для торговли совершенно не нужно было углубляться далеко вглубь Китая. Иностранцы - португальцы, англичане, голландцы - обосновались в районе Гуанчжоу (Кантона) в дельте Жемчужной реки. Туда местные торговцы свозили товары, и там происходил весь натуральный обмен. Императоры династии Чинь позаботились о том, чтобы дальше этой зоны влияние иностранцев не распространялось.

Так и жили: мы - здесь, они - там, и мир на оба наши дома. Периодически императоры династии Чинь вспоминали о наличии иностранцев в дельте Жемчужной реки и посылали армию, чтобы прижать их к ногтю. Иностранцы вызывали подкрепления, давали пару-тройку сражений в удобное противнику время - и императоры, подписав очередную капитуляцию, успокаивались на несколько десятков лет. Боевые качества китайских воинов за 25 последних веков не слишком изменились.

Потом настал ХХ век, династия Чинь благополучно пала, в Китае была провозглашена республика, и к власти пришла Националистическая партия (Куо мин-танг или, по-русски, Гоминьдан). О заслугах и грехах этой любопытной организации мы поговорим в другой раз - в частности, нам не избежать этого разговора при обсуждении острова Тайвань, где Гоминьдан по сегодняшний день остается у власти. Для нашей истории существенно то, что Гоминьдан откровенно ориентировался на заграницу, пытаясь наверстать за десятилетия все, что было упущено Китаем за тысячелетия изоляции от западного мира. Именно во времена Гоминьдана на всей территории Китая возникли колонии европейцев - помимо традиционного Кантона, где европейцы селились всегда, и русских общин в Манчжурии, возникших после революции 1917-го года, настоящий Вавилон создался в Шанхае. Там правил бал дамасский еврей Виктор Сассон - миллиардер даже по тогдашним скромным понятиям, составивший себе состояние на опиумной торговле и приобретший более 9000 домов в Шанхае и его пригородах. Принадлежавшая Сассону гостиница "Катай" на Бунде - главной шанхайской набережной - была местом паломничества европейской и американской элиты. Гостиницы "Бродвей" и "Парк-отель" едва ли уступали ей в популярности. К началу 1930-х годов в Шанхае постоянно проживало около 60.000 иностранцев (для сравнения: в сегодняшней Москве их живет около 70.000). Объем иностранных инвестиций в Шанхае измерялся сотнями миллионов фунтов стерлингов.

Впрочем, вся эта гоминьдановская международная тусовка длилась недолго: в конце 30-х годов пришли японцы, в 1945-м году началась гражданская война, а в 1949-м году власть захватили коммунисты. Это последнее событие положило конец недолгой эре иностранного присутствия на китайской земле. Бамбуковый занавес громко захлопнулся; удачливые иностранцы успели убежать в Гонконг, на Тайвань или восвояси, прочие отправились в лагеря на перевоспитание, а новых гостей коммунисты в Китай не пускали. Исключение в первые 10 лет коммунистического правления составляли советские спецы, которые помогали китайским товарищам строить дороги, ракеты и гостиницы на 10.000 спальных мест. Но в 1959 году Никита Сергеевич расплевался с товарищем Мао, и последние гости Китая оказались по другую сторону Стены. Очень кстати, поскольку вскоре началась Культурная революция - после нее советских спецов в Китае все равно бы не осталось, как не осталось вообще никаких спецов, включая местных.

На этой грустной ноте можно было бы завершить наш экскурс в историю китайского изоляционизма, но не тут-то было. Прожив 30 лет в полной изоляции от окружающего мира, китайские коммунисты вдруг затосковали. Им захотелось от Запада того же, чего хотел друг остапова детства Коля Остен-Закен от подруги того же детства польской красавицы Инги Зайонц. Китайским коммунистам захотелось любви. Циники скажут: в форме денег. Да, конечно денег - а в какой же еще форме может цивилизованная страна выразить свою любовь к стране третьего мира?!

В 1979 году китайские коммунисты, собравшись за семью замками под предводительством непотопляемого товарища Дэна (Сяопина) постановили взять курс на рыночную экономику. Заодно они постановили начать выдачу туристических и деловых виз любому иностранцу, желающему посетить Китайскую народную. Поскольку никакого транспортного сообщения между Европой и КНР в те времена не существовало - на приглашение откликнулись немногие. Но, как говорится, лиха беда начало.

Если в 1979 году Китай посетили несколько десятков туристов из Франции и Швеции, прибывших в Пекин через Москву по транс-сибирской магистрали, то уже на следующий год число иностранных туристов исчислялось в Китае тысячами. А к середине 1980-х годов в страну повалили уже миллионы - преимущественно, через Гонконг, хотя на фоне огромного спроса крупнейшие авиакомпании мира открыли представительства в международном пекинском аэропорту... Согласно официальным данным китайского министерства туризма, с 1979 по 1992 год страну посетило 232,5 миллиона (!) иностранных гостей. Даже с поправкой на безудержную лживость официальной китайской статистики эта цифра не может не впечатлять.

Брешь в Стене была, таким образом, пробита довольно основательно. И в большинстве крупных городов Китая иностранец сегодня - такое же привычное зрелище, как транспортная пробка, коммерческий ларек или красный флаг с желтыми звездами. Не большей редкостью является в сегодняшнем Китае и вывеска на английском языке, будь то вход в "МакДональд" или реклама сигарет "Кент". В отделениях всех китайских банков принимают к обмену доллары, немецкие марки и французские франки; в Китае введена даже специальная валюта, предназначенная исключительно для иностранных гостей.

Валюта эта не имеет китайского названия и повсеместно именуется английским сокращением F.E.C. (Foreign Exchange Certificate). С первого дня своего пребывания в Китае, иностранец научается без запинки произносить это слово и ненавидеть его не меньше, чем "мейоу". Дело в том, что FEC - это изощренный китайский способ снятия семи шкур с зарубежного гостя.

Номинально один юань FEC равен одному "народному" - то есть нормальному, деревянному - юаню (нормальные деньги называются в Китае "ренминби", то есть "народная валюта"). На практике это справедливо лишь в одну сторону.

FEC - или фекалии, как любовно в своем кругу называют эти дензнаки иностранцы - обмениваются на доллары в любом отделении любого государственного банка. Обменный курс фиксирован и составляет на сегодняшний день 5,4 фекалии за один доллар США. Зато ренминби можно купить на черном рынке, и здесь курс составляет 7 юаней за 1 доллар США. Поскольку ренминби принимаются к уплате в любом местном магазине, ресторане, на рынке или в такси - поначалу не вполне понятно, зачем вообще нужны фекалии. Однако система снятия семи шкур продумана гораздо лучше, чем нам хотелось бы.

Во всех тех местах, мимо которых иностранцу в Китае пройти не удается - билетных кассах, гостиницах, туристических бюро, прокатных центрах и т. п. - у посетителя принимают только фекалии. Обойти этот порядок практически невозможно. Дело не в том, что при покупке даже железнодорожных билетов с вас в Китае потребуют паспорт - даже без паспорта вас выдает разрез ваших глаз. Тариф по разрезу глаз практикуется в Китае совершенно открыто и повсеместно. Например, в Запретном городе Пекина вход для местного жителя стоит 11 ренминби (1,6 долл.). Зато для иностранца входной билет стоит 52 фекалии (9,6 долл.). Никакого паспорта при этом с посетителя не требуют. Просто смотрят в глаза и произносят "Мейоу". В смысле: спрячь свои ренминби, они тебе здесь не помогут.

Нет, конечно, худа без добра - и фекально-ренминбическая головоломка доставляет иногда иностранцу в Китае моменты истинного, ни с чем не сравнимого торжества. Дело в том, что кроме специально оговоренных организаций (билетных касс, гостиниц, почтовой службы, магазинов сети "Дружба" и т.п.) никакое учреждение не имеет права требовать оплаты товаров или услуг в фекалиях. Тем не менее, будучи низкого мнения об умственных способностях иностранцев, постоянно требуют. В особенности - таксисты в больших городах. Если иностранец предварительно выяснил свой правовой статус в отношении ренминби и фекалий, он может в ответ на подобное требование осуществить заветную свою мечту - воплотить страшный план мщения, созревший в его голове уже в первые часы пребывания в Китае. Проиллюстрирую эту ситуацию небольшой народной драмой из китайской жизни (при перепечатке и постановке ссылка на "Окна" обязательна. Гонорар - в фонд израильско-китайской дружбы).

МЕСТЬ ИНОСТРАНЦА (*)

Народная китайская драма

Действующие лица:

ИНОСТРАНЕЦ - иностранец.

ТАКСИСТ - китаец.

ПРИВРАТНИК, НОСИЛЬЩИКИ, САДОВНИКИ, ПРОХОЖИЕ - лица без речей.

Действие происходит в Пекине (Бейджинге). Время действия - наши дни. Погода - как всегда, пыльная. Все участники действия, кроме иностранца, прищурены.

Такси останавливается около гостиницы "Бейджинг Интернейшонал". Таксист тычет пальцем в табло электронного счетчика, на котором светится цифра 22.

ТАКСИСТ. (Любезно улыбаясь). Эрши-эр.

ИНОСТРАНЕЦ. (Судорожно листает разговорник, находит нужную страницу, читает по складам) Во тинг будонг.

ТАКСИСТ. (Улыбаясь еще любезнее). Эрши-эр! (чертит пальцами в воздухе перед носом у иностранца три простых иероглифа - две полоски, крест и снова две полоски. Иностранец морщится. Таксист, улыбаясь еще любезнее - признак неподдельной ненависти к собеседнику-идиоту - хватает авторучку и пишет на своей ладони те же три простых иероглифа).

ИНОСТРАНЕЦ. (Уже уверенней, громко, почти не заглядывая в разговорник) Во тинг будонг! Во тинг будонг!

ТАКСИСТ. (Улыбка на грани отрыва нижней челюсти. Пишет на своей руке цифру 22 и сует под нос иностранцу) Эрши-эр!

ИНОСТРАНЕЦ. (На своем родном языке) А, двадцать два! Так бы сразу и сказал. (Достает бумажник, вынимает 25 ренминби и протягивает таксисту).

ТАКСИСТ. (Качает головой) FEC!

ИНОСТРАНЕЦ. (Переспрашивает, не веря своей удаче) FEC?

ТАКСИСТ. (Обрадованно кивает) FEC, FEC!

ИНОСТРАНЕЦ. (Не заглядывая в разговорник, зато набрав воздуха в легкие, торжественно и с экспрессией) Мейоу! Мейоу FEC! Только ренминби! Мейоу FEC! Понял, падла? Мейоу! Ме-йоу!!!

ТАКСИСТ. (Опешив, испуганно, с трагической улыбкой) окей, окей, ренминби... (берет деньги, дрожащими руками прячет в нагрудный карман).

(Иностранец внезапно замечает, что привратник в малиновом мундире уже давно стоит навытяжку и пристально смотрит на него, распахнув дверь машины. Иностранец вновь раскрывает разговорник, шелестит страницами).

ИНОСТРАНЕЦ. (Привратнику) Сиесие. (Вылезает из машины, таксисту) Зайджиан! (С грохотом захлопывает за собой дверцу такси. Машина, взревев, уносится прочь, как ужаленная). Ишь, чего захотел! Фекалии ему подавай! Мейоу! (Портье шарахается от звуков знакомого слова, произнесенного совершенно без акцента.) Мейоу!

Иностранец скрывается в вестибюле гостиницы. Привратник, двадцать носильщиков, сорок восемь садовников и триста тысяч случайных прохожих задумчиво смотрят ему вслед.

Занавес.

(*)Примечание: за пределами КНР, Гонконга, Тайваня и Макао постановку рекомендуется сопровождать синхронным переводом с мандарина.

На этой оптимистической ноте я, пожалуй, и прерву свое повествование о трудной доле иностранца в Китае. Но не радуйся преждевременно, о читатель: