"Кулачки" с экватора

После городка Весо северной конголезской провинции Санга относительная "цивилизация", если под ней подразумевать асфальтированную дорогу и наличие административных органов, закончилась. Дальше даже на внедорожнике можно пробиться только к западу, в направлении селения Сембе, по размытой тропическим ливнем узкой колее, зажатой между стенами леса. Местами они буквально смыкались над дорогой, и обильная растительность хлестала по лобовому стеклу, оставляя зеленые отметины.

Изредка попадались небольшие деревушки банту, с невысокими домами из красной глины и на деревянных жердях. Водитель всякий раз останавливался и что-то выкрикивал на языке лингала, качал головой и вновь вдавливал педаль газа в пол. Мы искали пигмеев. Но сведения по этому поводу поступали неутешительные: они давно, сразу по окончании сезона дождей, ушли в Габон и Камерун. Последних видели в этих краях уже несколько недель назад.

Тем не менее мы продолжали запланированный путь, и полдень застал нас в деревне Миелекука (от Весо — 117 километров), население которой в полном составе высыпало поглазеть на "мунделе" — белых людей. Это утомительное и неловкое мероприятие — демонстрация самих себя — неожиданно принесло экспедиции практическую пользу. Один из зрителей, как выяснилось, только что возвратился из глубоких джунглей и видел в нескольких днях пути отсюда "арьергардную" пигмейскую стоянку. Мы также узнали, что пару дней назад маленькие люди выходили из леса, чтобы выменять пойманную дичь на бананы (раньше у них действовало табу на употребление этих плодов, но теперь его никто не соблюдает). Впрочем — сегодня они здесь, а завтра... Было ясно, что другого шанса найти их нам вообще не представится.

На переговоры с деревенским старостой, отбор носильщиков, поиск проводника ушло не более часа. Еще немного — и мы в чреве древесного "океана" дрейфуем на юг, в неизвестность. Сможем ли мы войти в прямой контакт с таинственными детьми природы? Понравимся ли мы им? Позволят ли нам пожить среди них, их бытом и укладом? Сочтут ли они нас, больших и белых, вообще за людей, за себе подобных?

Пунктирная линия тропы петляла, ныряла куда-то вниз, огибала огромные деревья, круто поднималась вверх, "перепрыгивала" через бесчисленные ручьи и речушки с мутной желтоватой водой, небольшие овраги, густо поросшие неизвестными травами и переплетенные прихотливыми лианами, казалось, ей не будет конца. Воздух был насыщен испарениями, влажными, теплыми и тягучими.

Впереди группы проводник, молодой парень по имени Гадек, активно работал мачете, вырубая проход сквозь хаотическую флору, но, несмотря на все старания, острые, как зубья пилы, лиановые шипы цеплялись за одежду и снаряжение, норовя порвать их. Носильщики устали, хотя и пытались бодриться. За последний час мы уже в третий раз объявили привал.

…И тут Нгуадо нашла нас сама. Создалось полное впечатление, что крошечная пигмейская деревня — одиннадцать низких хижин-шалашей, полукруглых и прямоугольных, из веток и из листьев — вместе с опушкой леса, на которой она стояла, вышла из чащи нам навстречу. Четыре хижины к моменту нашего визита пришли в явную негодность: покосились, полуразрушились, покрылись дырами в кровлях. А остальные семь чувствовали себя прекрасно: внутри каждой теплился небольшой очаг, отгоняя насекомых густым дымом. В каждом жилище — по небольшому лежаку из бревен и по своеобразной постели из широких листьев маранты. Над кострами — небольшие "столы" из тех же бревен, на этих поверхностях коптится мясо и хранятся разные продукты. Вот и вся обстановка.

А обитателей нигде не было видно, но вдруг Гадек медленно приложил палец к губам (все остановились и замолчали): — Они здесь. Они наблюдают. Не делайте резких движений. Ждите.

Долго ждать не пришлось. Словно привидение, бесшумно из леса появился пожилой пигмей с непропорционально большим мачете в руке. За ним — еще один с длинным копьем. Не спеша и с опаской они вступили в краткие переговоры с нашим проводником, после чего энергично закивали головами и снова исчезли там, откуда вышли.

— Они вас боятся, — озадаченно сообщил Гадек. — Я говорил, что им ничто не угрожает. Говорил, что вы хорошие люди и обижать их не будете. Но они все равно боятся. Попросили подождать. Сказали, что подумают.

Ночная жизнь в тропиках

Обнаруженное нами племя называлось бака, принадлежало к группе Убанги и говорило на языке либака (на слух он схож с птичьим пересвистом, поскольку содержит массу коротких или тягучих гортанных звуков). И нас — наедине с "диким народом" — осталось пятеро (после того, как носильщики ушли): Георгий Чепик из российского посольства в Республике Конго, директор Российского центра науки и культуры Василий Чечин, этнограф и знаток "лесных" языков Жюстен Кимпалу из конголезского Министерства культуры, искусства и туризма, а также верный Гадек, проводник и по совместительству переводчик с лингала на либака и обратно. Ну и я.

Самый старый член общины, некто Мингуо, оказался, естественно, вождем. При помощи Гадека он разъяснил нам, что разрешает остаться и разбить свой лагерь по соседству с пигмейской деревней. Благодарные, мы, в свою очередь, подарили вождю мачете, которым он остался очень доволен. Контакт установился — но надолго ли? Здесь столько всего необъяснимого — и к тому же никто не желает ничего объяснять. Скажем, в деревне нет женщин и детей. Вместо ответа на наш вопрос "А где они?" мужчины многозначительно молчат…

Как бы там ни было, пришлось спешить, чтобы до темноты устроить лагерь, и в этом деле пигмеи очень помогли, с виртуозной легкостью посредством мачете расчищая от зарослей небольшую площадку. Кроме того, они развели костер и притащили свежую охапку марантовых листьев для нашей ночевки.

Попутно, с несколько навязчивым интересом они разглядывали наше снаряжение, палатки, рюкзаки и аппаратуру, тыча во все это (а также в наши фигуры) пальцами и пересмеиваясь между собой. Единственный из нас, кто пользуется некоторым их почтением, — это проводник. Во-первых, черный, во-вторых, говорит на либака…

В тропиках темнеет рано и быстро. Густая ночь сваливается откуда-то сверху, с огромных раскидистых крон сорокаметровых деревьев, в один прием поглощая остатки света и затопляя пространство. Мрак так непроницаем, что не видно собственной вытянутой руки. Зато много чего слышно. Лес переполнен звуками, как метро в час пик, стрекот цикад заглушается криками ночных птиц, сверху наслаиваются отрывистые одиночные "аккорды" обезьян, стук падающих плодов, хруст веток, шелест листвы — получается совершеннейшая какофония в "эфире". Создается впечатление, что жизнь на этих широтах вообще разгорается только после заката.

Пигмеи прекрасно знают и используют это обстоятельство. Они блестяще ориентируются ночью, быстро и бесшумно перемещаются по чаще, конечно же, без всяких фонарей. А вот их, наоборот, просто невозможно обнаружить, они будто бестелесны, всегда застают врасплох, из ниоткуда вырастая за спиной, слева, спереди или справа.

В эту ночь к тому же у бака были особые резоны не спать до самого рассвета. Даже вернувшись из лесу, они жгли костер, разговаривали и с опаской поглядывали в сторону стоянки "больших белых", которые так неожиданно ворвались в их жизнь. Слово "мунделе" так и стояло над деревней…

Круг жизни

Утро встретило нас донельзя неприятным сюрпризом. Оказывается, с рассветом дикие пчелы слетаются на запах человеческого пота. И не по одной, а сразу всем роем. Они облепляют тело, забираются под одежду, в обувь, в ткань палаток. Их бесполезно стряхивать, сдувать, сбивать. Укусы ощущаются как болезненные прививки, словно в тебя ежесекундно всаживают толстый шприц — резко и глубоко. Пигмеев ужасно веселили "белый" бешеный танец и притопывание, крики и беготня взад-вперед по деревне в облаке из пчел. Опять пошло в ход показывание пальцем — но обижаться нам, конечно, было не на что. Ведь у пигмеев с пчелами загадочное, но полное взаимопонимание.

…Они не верят в Бога, в смысле — в творца. Они, как все люди палеолита, обожествляют Лес, животных и деревья. В их представлении существует фигура Величайшего из слонов, которого в конце мироздания убьет Величайший из охотников. Ежедневно пигмей взывает к Лесу о защите, о том, чтоб миновали беда, болезни и превратности. Когда пришли мы, в молитвы вошел "пункт" о заступничестве от "белых" неприятностей, если таковые случатся (как они не понимают, что "большие белые" как раз в тысячу раз беззащитнее их в этом Лесу?).

После полудня неожиданно явились женщины и дети — также тихо и незаметно. Они, казалось, старались прокрасться мимо нас так, чтобы мы вообще не обнаружили их существования. Не смотрели в глаза, прятали лица в ладонях, отворачивались от объективов. Вздрагивали при каждой фотовспышке, поспешно ретируясь в полумрак хижины. Нам не хотелось нарушать их привычного распорядка, и мы стремились к максимальной деликатности, но, впрочем, скоро вся деревня привыкла к нашим "штучкам" и стала вести нормальный для себя образ жизни, не обращая ни на что внимания. А он у пигмеев тяжелый и однообразный. С утра пораньше женщины, взяв плетеные корзины, уходят ловить рыбу, собирать сочные тропические плоды, орехи, коренья, грибы и личинок разных насекомых (в деревне, чтобы поддерживать огонь костра и присматривать за детьми, остаются одна-две "дежурные"). Мужчины в это время проверяют выставленные накануне силки и охотятся — обыкновенно на обезьян, птиц и хохлатых антилоп дукеров.

Еще в самом недавнем прошлом пигмейские общины часто объединялись ради "магуа-мусо" — большой охоты на крупных зверей вроде лесных слонов и горилл, но теперь их стало катастрофически мало в лесу. Кроме того, эбубу (по-пигмейски — гориллы) очень опасны и при случае всегда готовы поменяться с охотником ролями. Приходится довольствоваться тем, что есть. Тем, что остается после разрушительной деятельности лесных компаний, активно проникающих в самые труднодоступные уголки чащи и вырубающих ее, сужая тем самым ареал животных. Недалеки те времена, когда с помощью луков и отравленных стрел вообще нельзя будет никого добыть, и придется пигмеям опять идти на поклон к "большим черным" банту, чтобы те со своими ружьями поучаствовали в охоте. В сезон дождей они собирают мед — любимое пигмейское лакомство.

Есть два способа достать его. Первый таков: когда дупло с пчелами обнаружено, взять размельченные маленькие угольки от костра и засыпать их в дупло. Жар и дым выкуривают пчел, и сладкая субстанция остается без охраны. Но этот метод применяется лишь при наличии дупла на небольшой высоте, а если оно далеко, под самой кроной, задействуется второй, более трудоемкий. На земле устанавливается небольшой помост из лиан — два-три метра высотой. На него забираются несколько пигмеев и просто рубят дерево своими примитивными топорами, обвязывая и страхуя себя все теми же лианами. Дело это долгое и требует определенной физической силы, терпения и выносливости (хотя рубят по очереди, сменяя друг друга). За пару часов можно одолеть ствол диаметром до метра. Представляете, как разочарованы бывают "артельщики", если дупло оказывается пустым (а оно таким оказывается сплошь и рядом) и приходится отправляться на новые поиски. Причем надо заметить, что если пигмеи обнаружат дупло в живом, молодом, здоровом дереве, они его не тронут, несмотря ни на какой медовый соблазн. Если Лесу и его богам причинять боль, они непременно дадут сдачи… Вырубается, как правило, сухостой.

Что касается женской рыбалки, тут главная трудность заключается в однообразии и утомительности: из бревен и глины сооружается нечто похожее на плотину — сразу с двух сторон, чтобы перекрыть речушку. Босиком, стоя по щиколотку в грязной жиже, из образовавшейся запруды подручными средствами вычерпывается вода (чтобы взбодриться, девушки во все горло распевают незатейливые песни). Когда участок наконец мелеет, все живое собирается со дна в корзины. Разнообразием "улов" не отличается: крабики, пресноводные моллюски, сомики величиной с ладонь. За четыре часа такой работы набирается меньше, чем полкорзины. На всю деревню маловато, но и на том спасибо. К обеду все возвращаются в деревню. Мужчины, если Лес был к ним щедр, притаскивают несколько убитых обезьян. Все вокруг оживляются, на маленьких лицах — улыбки (сегодня вечером будет праздник, объясняет Гадек).

В одной из хижин с утра приготовлен индуму (высокий там-там) и ритуальные погремушки на ноги. Один из стариков приступает к разделыванию тушек, закрепив их предварительно на шесте (улов и добыча заранее разделены поровну между семьями). Затем женщины приступают к готовке: на Эбембе, жену вождя, возлагается ответственность за самое изысканное блюдо: длинных и жирных белых личинок, покрытых острыми длинными щетинками коричневого цвета. От щетинок и надо избавиться прежде, чем подавать личинок на стол. В корзину засыпается куча горячих углей — с таким расчетом, чтобы полностью покрыть живую "еду". Потом все это тщательно перемешивается. Щетинки сгорают. Гусеницы вытаскиваются из корзины, пересыпаются зеленью, и все — кушать подано. По вкусу это угощение напоминает вяленых креветок.

Танцы для себя

Мужчины неторопливо обсуждают прошедшую охоту, покуривая какую-то лесную травку, завернутую в лист неизвестного растения, и между делом поджаривая на костре обезьянью печенку, которая свисает с длинной и тонкой палки (представители противоположных полов едят в пигмейском обществе отдельно, но одновременно). В последние десятилетия цивилизация подарила экваториальным "лесовикам" металлический котелок, нож и кое-что из одежды, в которую стараются "заворачивать" детей. В остальном все по-прежнему. Как и прежде, трапезничающие собираются в круг, где в центре на листьях маранты разложена нехитрая пища. Жуют молча, лишь поблагодарив богов за дары, которые дал сегодня Лес. Что есть — то есть, чего нет, значит, так и надо.

А не хватает многого. Например, в большом дефиците соль. Мы знали об этом и прихватили с собой пару пачек — в подарок, для снятия психологического напряжения между гостями и хозяевами, и наш расчет оказался верен. К вечеру второго дня пребывания в Лесу пигмеи стали нашими искренними друзьями.

Вечером у большого костра начинает свой витиеватый перестук индуму. Сначала вождь, за ним какой-то другой пожилой человек облачаются в ритуальные одежды и принимаются танцевать буму — танец во славу богов, Леса и животных. Женщины на несколько ладов подпевают, импровизируя и подстраиваясь под барабанные ритмы.

Пигмеи дали нам понять, что это только верхушка "пирамиды", что для особо важных случаев у них есть еще один танец, но они при нас не станут его исполнять, поскольку он опасен для больших — особенно в лесу.

— Он выражает наши взаимоотношения с Лесом. Для нас это не страшно. Для вас — да, — заявил вождь и прекратил разговор на эту тему. К полуночи праздник закончился, и все настолько устали, что повалились спать чуть ли не там, где их сморило. Та ночь прошла спокойнее прочих.

Долго на одном месте пигмеи никогда не задерживаются. По нескольку раз в год они покидают дома, выстроенные лишь недавно, собирают нехитрый скарб и уходят дальше в глубь и глушь тропических зарослей по тропам, известным им одним. Крошечные брошенные селения быстро зарастают растительностью — через месяц их уже ни за что не найти.

Впрочем, как уже вскользь говорилось, в XXI веке у пигмеев появились и иные постоянные маршруты, кроме лесных. Все чаще они нанимаются к банту на сезонную уборку плантаций — помогать лесным компаниям расчищать территории под вырубку. Они же подсказывают, где древесина самая ценная. Среди "маленьких людей" практически не осталось тех, кто в той или иной степени не прикоснулся бы к цивилизации. И это, увы, неизбежно приведет к исчезновению традиционного образа жизни целой этнической группы, который, по общему научному мнению, является самым древним на Земле: он соответствует каменному веку.

А все-таки они существуют

С точки зрения "большого мира" "больших людей", маленький мир пигмеев и молод и стар одновременно. Европа знала слово "пигмей" (от греческого "кулачок", или, возможно, "расстояние от кисти до локтя" — получается своеобразный "мужичок с локоток") еще в эпоху расцвета классической Греции. Мифы полны рассказами о вражде вышеупомянутых "локотков" с журавлями, питавшими к ним исконную вражду, а также о нападении этих карликов на Геракла.

Геродот (V век до н. э.) говорит о пигмеях уже более конкретно и серьезно — якобы некая экспедиция, задавшаяся целью найти истоки Нила, попала в плен к низкорослому злобному племени и навеки сгинула в лесу (спасся только один юноша, который и рассказал обо всем). Впрочем, позднейшие ученые — такие как Страбон и Плиний Старший, опять "скатываются" к сказкам: у первого племя коротышек живет среди других столь же диковинных народов — полупсов, гнездоухих, безустых, крючкопалых и так далее, а второй помещает их место обитания в толщу болот.

Неудивительно, что с античных времен и до XIX века негрилли (то есть "маленькие негры" — второе название пигмеев) считались существами сугубо легендарными. Однако уже Ливингстон в ходе своих неутомимых странствий по Центральной и Южной Африке получает от "обычных" негритянских племен вполне четкие сведения о них. А вскоре немцы стали первыми европейцами, встретившимися (во всяком случае, в новую эру) с живым пигмеем.

Средний рост африканского "карлика" составляет 144—146 см для мужчин и 136—138 для женщин. Нос обычно широк, имеет треугольную форму, губы тонки, кожа гораздо светлее, чем у тех же банту (результат многовековой жизни под сенью леса!). Кроме Африки, пигмейские племена живут также на Андаманских островах (помните Тонгу из "Знака четырех" Конан Дойла?), в Зондском архипелаге, кое-где в Индокитае и на Филиппинах. До какого-то момента одна из групп проживала и на Цейлоне (знаменитые ведды), но к настоящему моменту они, похоже, вымерли под натиском сингалов.

Относительно причин "карликоватости" этих людей велись и ведутся споры в широком спектре мнений: одни говорят о слишком малом объеме неживотной пищи, потребляемой пигмеями (то есть о белковом перенасыщении), другие упирают на замкнутость среды их обитания, "располагающую" к малым размерам, третьи усматривают здесь глобальные генетические причины очень древнего происхождения.