Итальянские дни

В Сан-Бенедетго-де-Тронто, маленьком итальянском курортном городке на адриатическом побережье, существует обычай: в конце августа на набережной Лонге-Маре, под кронами пальм, накрывают для приезжих гостей богатый морскими дарами стол. Это самый длинный стол в мире, утверждают жители городка, он тянется по всей набережной на несколько километров. А я бы добавила и по всей Италии...

В ожидании весны

Мы приехали в Италию вскоре после Рождества. Лишь увитые белыми лентами елки, стоявшие в церквях, напоминали о недавнем празднике. Шла обычная, будничная жизнь, но несколько заторможенная стоял "мертвый сезон", казалось, и земля, и люди всё набирало силу, готовясь к весенне-летнему паломничеству, когда тысячи людей съезжаются на адриатическое побережье и все приморские городки оживают. Но и в этом зимнем затишье, царившем на побережье, была своя прелесть, своя прозрачность, позволявшая видеть не скрытые людской сутолокой черты.

На аэродроме в Анконе гулял ледяной ветер. Он дул с севера, с заснеженных Альп, над которыми мы недавно пролетали. Горы тянулись цепь за цепью, ослепительно-белые, с черными провалами долин. Когда они плавно перешли в темное предгорье, открылось море серое, блеклое, словно вобравшее в себя холод снежных гор. И потом, когда мы добирались на автобусе из Анконы в городок Гроттамаре ("Грот у моря"), где находилась наша гостиница, и дорога шла все время вдоль побережья, я не переставала удивляться, что вижу Адриатическое море таким оно было в те январские дни безжизненным, словно застывшим...

Мне оставалось вспоминать осень 1990 года, когда я впервые была в Италии и когда ее солнечный жаркий блеск, казалось, проникал в кровь. Именно тогда в Риме, в музее Ватикана, я обратила внимание на Галерею географических карт. Это были карты Италии, различных ее областей, выполненные художниками в XVI веке. Они располагались на покатых стенах длинной галереи 20 с одной стороны, западные области, 20 восточные, с другой, и входя в зал, ты как бы проходил всю Италию с юга на север. Каждая карта была самостоятельным произведением искусства: художники-картографы щедро дополняли лист рисунками парусников и мифологических сцен, гербами, вязью букв, замысловатыми картушами. Но три цвета белый, зеленый и синий присутствовали неизменно. Так и осталась у меня в памяти эта яркая, цветная, солнечная Италия, о которой Тютчев писал: "Но небо здесь к земле так благосклонно!"

...За окном гостиницы шумит море. Одевшись потеплее, иду на пляж. Он пустынен. Волны, набегая, разбиваются о волноломы и откатываются пенными кругами, не трогая широкую песчаную полосу пляжа. Выстроились в ряд пустующие душевые кабинки и каркасы пляжных зонтов можно представить, какая жизнь здесь бурлит летом. Сразу за пляжем, на возвышенности, светлые дома Гроттамаре. Набережная застроена трех-четырехэтажными особняками. Во дворах высокие туи, раскидистые пинии, пальмы. Однако жалюзи на окнах опущены, во дворах ни души. Похоже, большинство особняков дорогие гостиницы, но сейчас они пустуют.

Боковая улочка чуть заметно поднимается в гору. Вдоль выложенного плиткой тротуара высажены деревья. В зеленой листве светятся оранжевые шары апельсинов, они висят на уровне балкона, протяни руку и... Прохожих ни души. Изредка прошелестят машины, проехала на велосипеде старушка, закутавшись в широкий шарф, промчалась на мотороллере молодая женщина в развевающемся норковом манто. Куда они едут, куда спешат? На двери одного особняка вижу пышный розовый бант с лентами и записку "7 января сего года в этом доме родилась Эмилия Висконти, ростом 51 см., весом 3330 гр."... Я вспомнила, что в Болгарии, даже в самых маленьких городках, на самых, казалось бы, плохоньких домах висели фотографии тех, кто недавно ушел из жизни. Как должны знать люди, что не стало их соседа, так должны знать и то, что в мир пришел новый человек. Прекрасный обычай, свидетельствующий, на мой взгляд, о том, что в городе течет нормальная жизнь.

Но вот и центр: банки, офисы, магазины, пиццерии, бары... И рынок то, что у нас называют "развал". На нескольких улицах, примыкающих к центру, раскинулись торговые ряды. Здесь есть, кажется, все. Но больше всего обуви. Ведь область Марке, куда входит Гроттамаре, славится обувью. Говорят, сам американский президент Клинтон приезжал сюда заказывать ботинки. Может, это и легенда, но вот старушку, закутанную в шарф, и молодую женщину в норковой шубе, что промелькнули в переулке, я здесь встретила. Еще бы! "Развал" работает лишь раз в неделю, да и время сейчас подходящее для покупок: после Рождества, перед весенним сезоном, цены сильно снижены. Магазины стремятся распродать залежавшийся товар, и почти на каждой витрине крупно выведено: "Saldi" или "Skonto" и проценты скидки.

Мое знакомство с прозаической стороной жизни маленького городка прервал негромкий колокольный звон. В это время я сидела в кафе за чашечкой капуччино и удивлялась почему люди в основном стоят за стойкой, не садясь за свободные столики? Получив счет, поняла: сидение обходится в 101 лиру! Колокольный звон вывел меня к собору, что стоял на той же центральной улице. Перед собором, на неширокой площади, возвышался старинный фонтан. Он, правда, бездействовал - не сезон вероятно, но двери собора были приглашающе открыты. Скромное убранство, витражи, наполнении солнечным светом, ряды темных деревянных скамей. Шепнешь слово - эхом отдается под куполом. Скамьи пусты, только один мужчина сидит, опустив седую голову на грудь... Сколько потом, путешествуя по Италии, видела я церквей, соборов, монастырей, базилик, не сравнимых ни по архитектурным достоинствам, ни по богатству внутреннего убранства с собором в Гроттамаре но почему-то он запомнился. Здесь не было, как везде, громкоголосых туристов и той подавляющей пышности, которую я вскоре увидела в кафедральном соборе городка Асколи-Пичено. А были только тишина и покой...

В Асколи-Пичено мы приехали, оставив позади многие километры дороги, идущей вдоль побережья, и вдоволь наглядевшись на цепочку приморских городков, переходящих один в другой и похожих друг на друга чистыми улочками и невысокими особняками, скрытыми в зелени. Слева перламутрово светилось море, отражая серые облака, справа зеленели предгорья, тянулись голые виноградники и серые рощи оливковых деревьев. Область Марке славится и своими оливками Кое-где на полях уже работали люди, словно приближали весну, с которой приходит надежда найти хорошую работу. Нам рассказывали, что летом приезжают даже из Рима, арендуют рестораны и вкалывают с утра до вечера, обслуживая туристов. Один итальянский журналист подсчитал, что русский турист оставляет в Италии, в частности, в курортном городке Римини, три-четыре тысячи долларов (по-моему, он перестарался, но не в этом дело) и призывал всячески развивать туризм. Что итальянцы умело и охотно делают и без призывов, понимая, что козырная карта в этом деле их собственная богатейшая природа, история и культура.

Поэтому мы и едем в Асколи-Пичено, город, переживший за века немало трагедий, но сохранивший свой исторический центр. Асколи-Пичено лежит близ горы Вознесения, или горы Гиганта (очертания ее напоминают профиль человека), на слиянии рек Тронто и Кастеллано. Сразу за городом поднимаются снежные пики. Старинный мост, каменные стены палаццо, башни, черепичные крыши, узкие улочки, брусчатые мостовые, выметенные ветром до блеска, и теплое мерцание свечей в соборе таким остался в моей памяти городок Асколи-Пичено. И еще витые каменные трубы портала церкви Св. Франциска: дотронешься до них и звуки разной густоты и силы наполняют пространство. Они звучали во мне на всем обратном пути, до самого Гроттамаре.

В гостях к Медичи

Ещё не наступил рассвет, когда мы выехали из Гроттамаре. В струях дождя расплывались огни городка, море угадывалось лишь по плотной глухой черноте. Но вот далеко на горизонте появилась светлая полоска, она алела, ширилась, и вскоре красный диск солнца, перечеркнутый длинными перистыми облаками, выплыл над морем, окрасив его в сине-серый цвет. Зимний рассвет на Адриатическом море... Путь предстоял неблизкий. Мы должны были пересечь Апеннинский полуостров с востока на запад, то есть пересечь горную систему Апеннин, остановиться на какое-то время в Риме и затем, резко поднявшись на север, попасть во Флоренцию. Я ждала встречи с этим городом: в прошлый приезд он показался мне самым прекрасным из всего виденного в Италии.

Автобус поднимается в горы все выше и выше. Сквозь густую метель всматриваюсь в снежные вершины, крутые обледеневшие склоны, запорошенные снегом долины со сбитыми в кучки домиками. Апеннины всегда представлялись мне этакими "домашними" горами. Однако... Автобус то и дело ныряет в туннель. Не видя снежного вихря и обледенелой дороги, чувствуешь себя в безопасности. Но когда туннель тянется слишком долго, начинаешь испытывать беспокойство когда же появится свет? Так было, когда мы проезжали более чем десятикилометровый туннель Гран-Сассо; в нем, кстати, находится подземная ядерная лаборатория. Но вот перевал пройден, дорога пошла вниз и снежные Апеннины становятся воспоминанием.

Дорога из Рима во Флоренцию называется "Дорога Солнца". Не знаю, было ли это совпадением или название дано не случайно, но весь путь, около трехсот километров, солнце било в окна и под его лучами мирно дремали зеленые поля, оливковые рощи, одинокие виллы, маленькие городки, села и древние, возведенные подобно сотам города на холмах. А дорога жила своей быстротекущей веселой жизнью. Мелькали бесчисленные рекламы и больше всего "Фиата" (мне сказали, что дорога принадлежит этому концерну). Проносились огромные автофургоны с надписью "Барилла". Машины всех марок дожидались водителей у "Автогрилей" там и закусочная, и магазин, и автозаправка. Все машины, даже полицейские с синей мигалкой, дисциплинированно притормаживали у будочек контролеров: дорога платная. Шофер протягивал карточку, через секунду ему возвращали ее со словами: "Arrivederci, signore!" "До свиданья, синьор", "До свиданья..." Эти слова, повторенные на "Дороге Солнца" многократно, я воспринимала по-своему: до свидания с Флоренцией осталось столько-то...

Просторная долина, залитая мягким солнечным светом. Округлые линии холмов, окружающих ее. Зелено-муаровая лента Арно с черточками мостов. По обоим берегам реки крыши, крыши, крыши. Над этим красным черепичным морем возвышаются дворцы, башни с зубчатыми навершиями, колокольни, купола. Самый большой и высокий купол, облицованный кирпичом, венчает собор Санта-Мария-дель-Фьоре. Рядом серо-коричневая башня-колокольня. Купол создал в XV столетии архитектор Брунеллески, а колокольню веком раньше возвел архитектор Джотто. Их творения так и называют колокольня Джотто, купол Брунеллески, и без них невозможно представить панораму Флоренции. Исторический центр города заповедан. И мы, подобно другим гостям города, которых немало во Флоренции даже в эти зимние дни, свободно, не опасаясь машин, идем по широким площадям и узким улочкам, любуясь желтовато-серыми (цвет флорентийского песчаника) домами, стенами палаццо с высокими закругленными окнами, скульптурами, фонтанами, старинными фонарями, арочными стенами оград... Мое внимание привлек фасад одной из церквей он был прикрыт гигантской фотографией. Что, почему? Оказалось, идет реставрация. Но чтобы человек мог представить, как выглядит эта церковь, ему вместо строительных лесов и пыли предлагают фотографию фасада в натуральную величину. Эта деталь подсказала, что меня, обыкновенного туриста, в этом городе всегда ждут.

Флоренцию мастера возводили веками, мастера великие. Многое, созданное ими, приходится на XV XVIII столетия, когда правили городом знаменитые Медичи. Скульптура Медичи "Старшего" Козимо I, стоит и сегодня на площади Синьории. Уже четыре столетия восседает благородный герцог на коне, наблюдая жизнь любимого города и как бы напоминая горожанам об идеях Гуманизма и Возрождения... Сегодняшним флорентийцам выпала судьба хранить то, что было создано их предками. И забегая вперед, скажу: они делают это истово, черпая в своей истории духовную силу и понимая, что произведения искусства живут лишь тогда, когда их видят.

Собор Санта-Мария-дель-Фьоре (Св. Мария с цветком) один из величайших соборов мира. Его фасад, созданный взамен прежнего в прошлом веке, украшает белый мрамор из карьеров Каррары, зеленый из Прато, розовый из Мареммы нежнейшее переплетение линий рождает впечатление кружева. Эта тонкая цветовая гамма контрастирует с красно-кирпичным цветом словно парящего в небе купола. Брунеллески предполагал, что внутренний свод купола будет белым. Но в XVI веке он был расписан, и вот уже более столетия флорентийцы требуют вернуть своду первозданную белизну, чтобы все было, как задумал Брунеллески. Наверно, это не самая насущная задача флорентийских реставраторов, но то, что дебаты продолжаются, говорит о многом. Как говорит сама за себя судьба одного открытия, сделанного в соборе уже в наши дни.

Гулкое пространство собора. Высокие арки, стрельчатые своды, галерея, сияние витражей и мрамора. Вот она, итальянская готика радостная, воздушная... А в подвалах собора другое время, другой век. Там, при реставрации полов, три десятилетия назад, археологи обнаружили остатки церкви, вокруг которой строился собор и которая была разрушена в 1375 году по окончании строительства. Архитекторы, уже сегодняшние, продумали систему специальных конструкций и теперь можно видеть фрагменты мозаики пола, настенных фресок, надгробные плиты над захоронениями прелатов и самого Филиппе Брунеллески. В соборе хранится бюст Брунеллески худое аскетическое лицо, огромный лоб, четко вылепленные руки... Каким он был в жизни, этот гениальный архитектор? 14 лет возводил он без строительных лесов свой почти стометровой высоты восьмигранный купол, секрет создания которого так до конца и не понят. Вспомнился герой повести Уильяма Голдинга "Шпиль" наверное, та же одержимость, та же бешеная пульсация чувств и мыслей, то же стремление к совершенству... Но как легко и трудно одновременно было осуществить это стремление, когда рядом работали другие великие мастера...

Гиберти трудился в те же годы, что и Брунеллески, и рядом в прямом смысле слова через дорогу: в 1425 году он создавал в Баптистерии Св. Иоанна Крестителя "Врата Рая". Это восьмигранное церковное сооружение, облицованное зеленым и белым мрамором, украшают трое бронзовых ворот Южные, Северные и Восточные. В тот год Гиберти трудился над Восточными. Их золотое сияние ослепляет. Я подхожу вплотную к воротам, поделенным на десять панелей. На каждой из них сцены-барельефы из Ветхого Завета. Сотворение Адама. Каин убивает Авеля. Опьянение Ноя... Любовь, предательство, власть о многом сказал художник и своим современникам, и тем, кто в многолюдье сегодняшней улицы приостанавливается в раздумье у этих ворот. Не случайно Микеланджело назвал их "Вратами Рая" настолько совершенна работа мастера. Но где следы времени, где патина веков на этих сияющих вратах? И неужели такой шедевр можно держать вот так открыто, прямо на улице? Ведь Флоренция огромный город, где немало промышленных предприятий, и я уверена, что проблема чистоты воздуха здесь существует. Выяснилось, что подлинник Восточных ворот, потемневших от времени, находится сейчас на реставрации, но те ворота, которые мы видим, совершенная копия прежних. После реставрации подлинник будет храниться в Музее произведений искусства собора Сайта-Мария-дель-Фьоре.

Уже потом я узнала, что знаменитая скульптура Давида работы Микеланджело, что стоит на площади Синьории, тоже копия, заменившая оригинал еще в прошлом веке, а подлинник находится в Галерее Академии, где хранится богатейшая коллекция произведений мастера. И бронзовый шедевр Донателло скульптура Юдифи также многие столетия стояла на площади Синьории, но уже в наши дни после основательной двухлетней реставрации скульптуру выставили на обозрение в "Зале лилий" Палаццо-Веккио. Так продлевается жизнь шедевров... Интересен и факт существования музея при соборе (кстати, в знаменитой церкви Санта-Кроче, куда мы еще попадем, в бывшей трапезной, тоже разместился музей. Не полезен ли будет и нам этот опыт, именно сейчас, когда ведутся ожесточенные споры между церковью и музеями?). Так вот. Музей при соборе так и хочется сказать: "Как войдешь, так сразу за абсидой", хранит подлинные медальоны с колокольни Джотто, античную скульптуру, рукописные хоралы, реликварии, чертежи собора XVI века... Все это предстанет перед твоими глазами, если у тебя хватит сил и времени, чтобы "вступить за абсиду". Ну а если нет наслаждайся улицей, которая неотделима от музея, ибо сама подобна ему.

После людской круговерти вокруг собора и баптистерия захотелось тишины. Я прошла несколько кварталов и оказалась на "Via Dante", как значилось на табличке. На этой узкой улочке семь веков назад жил Данте Алигьери, отпрыск старой и благородной флорентийской семьи, здесь он повстречал свою музу юную Беатриче, дочь друга своего отца, здесь слагал сонеты в ее честь, здесь и потерял ее... На месте, где стоял дом Данте, теперь музей. Бронзовый поэт угрюмо смотрит ("Суровый Дант", как сказал Пушкин) на узкий, продуваемый ледяным зимним ветром переулок, на маленькую, закрытую домами церковку Св. Маргариты, где покоится Беатриче, на город, из которого его изгнали в разгар ожесточенной политической борьбы, заочно осудив на смерть. Уже в изгнании он создал "Божественную комедию", где есть такие строки: "...тот страждет высшей мукой, кто радостные помнит времена в несчастии".

Поэт, создатель итальянского литературного языка, умер в изгнании, проведя на чужбине около двадцати лет. Он похоронен в Равенне. Но в начале XIX века память Данте была увековечена в родной Флоренции в церкви Санта-Кроче (Святого Креста). Эта церковь (она находится совсем близко от улицы Данте) одна из самых больших в городе. Знаменитый мастер Арнольфо ди Камбио начал работать над ней в конце XIII века, и не удивительно, что церковь поражает чистотой готического стиля. Перехватывает дыхание, когда вступаешь под своды остроконечных арок, на мраморные полы, в которые вмонтированы старинные надгробные плиты. Сияющие, устремленные вверх витражи с фигурой распятого Христа главная точка притяжения взоров и чувств входящего.. Этот храм одновременно и пантеон великих итальянцев, связанных судьбой с Флоренцией: Микеланджело, Галилео Галилей, Макиавелли, Рафаэль, Леонардо да Винчи, Данте Алигьери... Надгробные памятники и мемориальные доски не означают, что все эти люди похоронены в Санта-Кроче, это зачастую дань памяти и стремление возвеличить город. Это еще, говоря современным языком, и реклама городу. Так, уже много лет идет тяжба между Пизой, где учился Галилео Галилей, и Флоренцией, где покоится его прах. Но Флоренция и слышать не хочет, чтобы оставить надгробие в Санта-Кроче над пустой могилой. Его саркофаг и так долго пустовал.

Галилей скончался в 1642 году в Арчетри, и на следующий день тело было доставлено в церковь Санта-Кроче, в один из боковых ее приделов. Поместить тело в фамильный склеп Галилеев, одной из знатных семей Флоренции, церковные власти не дозволили. Папа Урбан запретил и увековечивать память ученого, как задумал герцог Флоренции: папа не мог забыть 1633 год, когда Галилея вызвали в Рим на суд инквизиции за его книгу "Диалог", в которой он поддерживал идеи Коперника о движении Земли. Тогда, стоя на коленях в покаянной хламиде, ученый вынужден был сам прочесть вслух врученный ему текст отречения: "Я, Галилео, сын покойного Винченцо Галилеи из Флоренции, семидесяти лет от роду, явившись лично в суд и преклонив колена перед вами, высокопреосвященнейшие и достопочтеннейшие кардиналы, генеральные инквизиторы по ереси всего христианского мира... отрекаюсь, хулю и проклинаю вышеназванные заблуждения в ереси..." Осужденный инквизицией, Галилей умер, отбывая наказание. Лишь столетие спустя прах ученого перенесли в саркофаг, в церковь Санта-Кроче. Судьбы. Жизненные драмы. Трагедии. И все это тоже неотделимо от истории прекрасного города. Как неотделимы от него переменчивые воды Арно...

Я стояла на мосту Понте-Веккио и смотрела на окутанную тихим предвечерним светом ласковую, спокойную реку, и мне не верилось, что бывают дни, когда она выходит из берегов и заливает стоящие поблизости дворцы, галереи, дома. Так, несколько десятилетий назад, воды Арно ворвались в церковь Санта-Кроче. Картины, скульптуры все накрыл поток, до сих пор на колоннах отчетливо виден след уровень, до которого поднималась вода. А в 1333 году "тихая" река снесла Понте-Веккио ("Старый мост") самый древний мост города. Его построили заново, на том же самом месте спустя двенадцать лет, и с тех пор Понте-Веккио не перестраивался; он единственный из десяти мостов Флоренции сохранил свой первоначальный облик. Понте-Веккио удивителен еще и тем, что на самом мосту, по обе его стороны, теснятся дома XIV века, а над зданиями тянется крытый коридор, по которому из Палаццо-Веккио во Дворец Питти ходил сам герцог Козимо. Когда-то на мосту торговали мясом, но плебейский запах товара не нравился Медичи, и было приказано открыть на мосту лавки ювелиров. Так Понте-Веккио стал Золотым мостом, и в погожий день толпы гуляющих я и сама была среди них несколько лет назад медленно кружатся среди отливающих золотом витрин.

На этот раз я попала во Флоренцию в воскресенье, и все лавки на Золотом мосту были закрыты. Они напоминали массивные сундуки, стоящие бок о бок, с крепкими металлическими запорами-замками. И я отправилась на площадь Синьории, главную площадь города, которая не знает воскресений. Жизнь, история, искусство три основных действующих лица сегодняшней Флоренции сходятся на этой площади, как на просторной сцене На фоне "декораций", созданных много веков назад, строгого Палаццо-Веккио с высокой башней, легких изящных арок Лоджии Ланци, фонтана Нептуна разворачиваются многочисленные сюжеты: художники работают за мольбертами; рядом молодой длинноволосый парень, встав на колени, рисует цветными мелками прямо на асфальте; малышня катается в коляске, запряженной лошадьми; девушки лежат на мостовой и весело хохочут, протягивая прохожим какой-то самодельный плакатик. От жаровни тянется запах жареных каштанов; пустуют в этот холодный день столики возле кафе, а вот к галерее Уффици стоит длинная очередь (первая очередь, увиденная мной в Италии!) там открыта выставка Модильяни. И над всей этой "сценой" часы на башне Палаццо-Веккио Старого дворца отсчитывают время с 1667 года..

Я долго не могла расстаться с Флоренцией, и по дороге в Венецию все думала почему она стала мне так близка? Почему здесь любили бывать и подолгу жить многие наши соотечественники? Помню, в свой прошлый приезд во Флоренцию, я долго сидела на берегу Арно, в зеленом дворике особняка Николая Демидова. Правнук первого Демидова в XIX веке был посланником России в Италии, жил в этом особняке, и его сын увековечил память отца, поставив его бюст перед домом. И теперь смотрит Николай Демидов, потомок уральских промышленников, на тихие воды Арно.. А в галерее Уффици я увидела на потолке одного из залов портрет Ивана Чемоданова, первого посланника России в Италии при Борисе Годунове... Здесь жил Достоевский и этот дом отмечен памятной доской. Здесь, на вилле баронессы фон Мекк, в скромном домике среди зелени пиний, писал Чайковский своего "Манфреда". Из Флоренции, в карете, запряженной шестеркой лошадей, уезжала в Рим жена русского мецената Абамелик-Лазарева, чтобы в последний раз взглянуть на свою знаменитую "Русскую виллу" которую Абамелик завещал после смерти жены Академии художеств, России. А Павел Муратов, создавший блистательные "Образы Италии"? В них присутствуют и сиреневая дымка флорентийских холмов, и глубина всего итальянского неба, и элегическая мечтательность путника. Во Флоренции, казалось мне, душа сама раскрывается навстречу красоте.

Тень барона Франкетти

Автобус припарковался у самой воды. Тут же подошел речной трамвай, и мы, заплатив по 40 тысяч лир за дорогу туда и обратно, вошли в Большой канал. Стоял ослепительно яркий день. Солнце играло синевой воды, заливало светом то один берег, то другой канал петлял, высвечивало вдали фасады дворцов, купола церквей, шпили колоколен. Город силуэтов таил в себе обещание прекрасного...

Мне захотелось как-то сориентироваться в пространстве, и я развернула карту Венеции. Город занимал множество островов целый архипелаг! лежащих в просторной лагуне. Их соединяли с материком железнодорожный мост и шоссе. С юга к островам подступало открытое море. Адриатическое. Удивительный город город среди моря, в четырех километрах от материка... Каналы прорезали острова, подобно улицам. Они соединялись между собой тонкими голубыми ниточками-переулками, многие улицы "рии", как называют их в Венеции, впадали в Большой канал. Он был, конечно, главным проспектом Canale Grande, длиной около четырех километров. Широкий размашистый зигзаг его делил город на две части, полосочки трех мостов соединяли его берега. Вот, похоже, одна, центральная, начала обретать реальные очертания: мы приближались к мосту Риальто.

Мощная арка белокаменного моста, построенного в конце XVI века, перекинута с берега на берег в самом узком месте канала здесь ширина его около 30 метров. За изящной балюстрадой, под аркадами моста, многочисленные магазинчики, как и в прошлые века. Толпа на балюстраде, под мостом лодки, гондолы, катера, заполненные людьми. Все не отрывают взглядов от берегов... Силуэты дворцов уже перестали быть силуэтами. Здания вырастали прямо из воды, и у парадных входов поднимался частокол жердей причалы для лодок и гондол. Дворцы тянулись один за другим четырехэтажные, желтовато-коричневые, зеленовато-серые, розовато-палевые. Их неяркую, но изысканную окраску подчеркивала густая синева воды. Арки, ажурные решетки, легкие ритмичные аркады готика, барокко, венецианский стиль сошлись на этих берегах, чтобы, казалось, донести до нас дух того времени, когда Большой канал был портом, торговым центром процветающей Венецианской Республики и венецианская знать возводила на его берегах эти архитектурные шедевры.

Сейчас во многих дворцах располагаются музеи, и потому Большой канал нередко называют "Художественным салоном Венеции". У каждого из этих зданий своя непростая биография, мне же запомнилась история дворца Ка'д'Оро. Его построили зодчие Джованни и Бартоломео Бон в первой трети XV века, и свое название "Золотой дом" он получил благодаря великолепному фасаду, украшенному многоцветным мрамором и позолотой. Но четыре столетия спустя один "крутой", как сказали бы сейчас, реставратор снял эту облицовку и продал ее, за что и был судим. Долгое время дворец не мог обрести настоящего хозяина, пока, наконец, не попал в руки страстного коллекционера Джорджо Франкетти. Он отреставрировал дворец и в 1915 году отдал в дар городу вместе с коллекциями живописи и скульптуры. Сейчас во дворце находится Галерея Франкетти. Благодарные венецианцы установили над прахом барона Франкетти, во дворце Ка'д'Оро, надгробие в виде колонны.

Мы подошли к причалу, расположенному в двух шагах от Дворца Дожей и площади Сан-Марко. Здесь воды Большого канала уже растворялись в синеве лагуны. Был обычный будний зимний день. Но казалось, мы попали на какой-то большой праздник. Молодые гондольеры, в черных шляпах с красной лентой вокруг тульи, ловко отталкиваясь шестами, заводили свои узконосые гондолы в боковые улочки-каналы. Для туристов, среди которых больше всего было японцев (нанять гондолу стоит 120 долларов), начиналась прогулка по каналам Венеции. Звуки вальса "Амурские волны" (и это вместо ожидаемой баркаролы!) уплывали вместе с гондолами...

На набережной под огромными зонтами хлопотали продавцы и покупатели. Разноцветные платки, шарфы, майки развевались на ветру, как флаги. Под колоннами Дворца Дожей, который боковым фасадом выходит на набережную, в просторном портике, текла своя жизнь: играли дети, музыканты что-то репетировали, нищий старик разложил свою нехитрую снедь обедает, светловолосая девушка, словно сошедшая с картин Боттичелли, замерла на мраморной приступочке, подставив лицо солнцу... Но шумная набережная оказалась лишь истоком людского потока, который вливался на площадь Сан-Марко. На просторном, почти прямоугольном замкнутом пространстве площади, толпа рассыпалась: здесь так многое притягивало взор. Площадь окружали собор Сан-Марко, Дворец Дожей, Лоджетта, галерея со скульптурами и Башня Часов. Рядом с собором колокольня Сан-Марко. В 1902 году стометровая громада колокольни неожиданно рухнула, но уже через десять лет она такая же, как была, и там, где была, вновь поднялась над городом.

Похоже, тень барона Франкетти не покинет меня во время всего пребывания в Венеции... Вот фасад о пяти порталах грандиозного собора Сан-Марко. Над центральным порталом античная квадрига. Кони скачут там с 1250 года. Но в самом конце XVIII века их бег был остановлен Наполеон, вторгшийся в Италию, отправил квадригу в Париж. Однако вскоре колесница была возвращена, и кони вновь заняли свое законное место. Правда, копии. Оригиналы творение скульптора Лисиппа (IV век до н.э) хранятся после реставрации в самом соборе. Как хранятся в Сокровищнице Сан-Марко произведения искусства, которые на протяжении многих лет жители Венеции приносили в дар Республике.

И в соборе, и на площади Сан-Марко, под неусыпным взором крылатого льва, символа Венеции, вознесенном колонной над площадью, всегда кипела жизнь. Это был центр города, здесь происходило публичное посвящение дожа после его избрания, здесь он благословлял и приветствовал флотоводцев и кондотьеров Венеции, здесь шумели и шумят до сих пор знаменитые венецианские карнавалы. Но рычаги, приводившие в движение жизнь города, находились во Дворце Дожей. Его внешний вид массивный верх покоится на ажурных колоннах создает впечатление солнечной легкости, скромной пышности, богатой простоты. Внутреннее убранство говорит о баснословном богатстве торговой Венеции. Но вот названия залов сразу опускают тебя с небес на землю, приоткрывая непростой механизм жизни города: Зал государственных инквизиторов, Зал сорока старейшин гражданского правосудия, Кабинет мудрого кассира, Зал цензоров и так далее. Из Дворца Дожей по Мосту Вздохов можно было попасть во Дворец Тюрем, в "львиные пасти" вкладывались тайные доносы...

Я без устали брожу по площади и замечаю, что прошел час, и еще один, и третий только тогда, когда два бронзовых мавра звонят в колокол на Башне Часов. С конца XV века двигаются стрелки часов, сработанных мастерами из Пармы, показывая сезоны года, фазы Луны, движение Солнца от созвездия к созвездию и, конечно, время. Вот пробил еще час... Площадь Сан-Марко остается у меня за спиной, я иду в глубь жилых кварталов по узким улицам, меж трех-четырехэтажных домов, взбираясь на мостики над каналами, иду вдоль каналов и снова по сумрачным переулкам, которые выводят к солнечной площадке а на ней собор или дворец и прекрасные скульптуры... Улицы затягивают.. Ну вот, говоришь себе, до очередного мостика и все, но за мостиком открывается новая церковь, а за ней прорезанный солнечными полосами проулок на берегу канала и все начинается сначала. Заблудиться здесь невозможно: на многих домах нарисованы стрелки и надпись "P.S.Marco".

Когда немного свыкнешься с городом, приблизишься к нему вплотную, начинаешь замечать новые детали: чувствуешь запах гниющей в каналах воды, видишь радужные масляные пятна на ней, подмытые и поросшие водорослями фундаменты домов, белые полосы на стенах следы частых наводнений. И тогда до тебя доходит то, что за всем увиденным великолепием ты просто забыла: город же стоит на островах, на воде, посреди моря! Каждый год здесь бывает до 130 наводнений из-за ветра сирокко и приливных волн, и каждый год город уходит в море на три-пять миллиметров. Рассказывают, что во время наводнений на площади Сан-Марко и даже в соборе для приезжих гостей настилают деревянные мостки. А специалисты уже какой год думают, как спасти Венецию от наступающего моря. Даже в Петербург приезжали, знакомились с дамбой. И еще масса других проблем преследуют город на воде: куда сбрасывать мусор ведь сброс в море запрещен, вот и хиреют, зарастают грязью каналы, заболачивается лагуна, штукатурка на домах держится не более пяти-шести лет и так далее и тому подобное.

.. В тот день пластиковые черные мешки с мусором лежали в переулках возле каждого подъезда: сборщики мусора бастовали. Но в остальном жизнь текла своим чередом. Какая-то женщина, увешанная сумками, взмахом руки остановила проплывающую по каналу лодку, как останавливают такси, и она понесла ее к Большому каналу. Гондольер пел баркаролу (наконец-то!), и стоявшие на мостике люди аплодировали ему. Витрины магазинов ломились от товаров, но больше всего было сувениров венецианское стекло с острова Мурано, венецианские кружева с острова Бурано и, конечно, маски, маски, маски. Венеция готовилась к карнавалу. Он должен был состояться через месяц, но увы! уже без нас.

Наше соприкосновение с Италией было, конечно, мимолетно и скоротечно. Но многое из того, что мы знали о ней, помогало порой пробиться сквозь эту мимолетность, и тогда мы в который раз убеждались, искусство и история Италии сливаются с улицей, с самой жизнью, и это главный дар итальянцев заезжему человеку. Дни, проведенные в Италии, не исчезают бесследно.