Храм, подвязанный к облаку

В Юго-Восточной Азии, где море издавна скорее связывало, чем разъединяло народы, каждая страна становилась "котлом", в котором смешивались племена, языки, религиозные и бытовые традиции. Малайзия в этом отношении - особенно яркий пример. Человека, впервые оказавшегося в этой стране, ошеломляет, что он внезапно попал в китайский мир с его улицами-муравейниками, вертикальными строками иероглифов на магазинах, пряными запахами и товарами, вываленными прямо на тротуары в живописном беспорядке.

КУАЛА-ЛУМПУР

Из 16 миллионов населения, по официальным данным, лишь примерно 56 процентов приходится на малайцев, ибанов и других коренных жителей. Национальным меньшинством, в полном смысле слова, являются индийцы (9 процентов), а китайцы в сравнении с ними - влиятельное большинство: 34 процента. Особенно заметно китайское присутствие в деловых кварталах.

Есть в Малайзии и полукровки "nyonya". Так здесь называют потомков тех китайских иммигрантов, которые селились на землях Малакки, Пенанга и Сингапура и избирали спутницу (спутника) жизни среди местных малайцев.

Динамичная китайская диаспора - давняя проблема для всех стран Юго-Восточной Азии. В них ныне проживает более 20 миллионов этнических китайцев, так называемых хуацяо, ведущих свою историю от эмигрантов, покинувших "Срединную империю". Одни спасались от голода, коррупции, преследований, войн. Других влекли рассказы о богатстве, которое можно нажить на оловянных приисках. Этот поток не прекращался в течение почти всего XIX столетия.

Исторически Малайзия - страна олова и каучука. Добытчиками первого продукта с самого начала были китайцы. Их завезли сюда англичане в качестве дешевой рабочей силы. Перед Второй мировой войной на оловянных рудниках было занято свыше 3 миллионов китайских кули. У выходцев из Индии были свои маршруты. Тамилы попадали на работу преимущественно на каучуковые плантации, бенгальцы прибрали к рукам ростовщичество, хотя участвовали и в более "почтенных" сферах деятельности. При англичанах сикхи служили на железной дороге, в почтовом ведомстве, а также полицейскими.

Каждый клан, каждая группа отстаивали свои интересы, в результате чего стычки между ними были обычным явлением. И сегодня каждая община исповедует собственную веру, говорит на своем языке. Более того, местные китайцы, разделенные на землячества, изъясняются на полдюжине региональных диалектов, а индийцы обращаются друг к другу на тамили, хинди и других языках своей родины. Хотя официальный язык - малайзийский, на практике связующим звеном между общинами служит английский.

Благодаря своему упорству китайцы из шахт вышли "в люди" и, умело используя первоначальный капитал, установили контроль над местной торговлей и промышленностью. В стране сложилось своеобразное разделение труда между национальными общинами: сельское население состояло в основном из малайцев, а в городах проживали главным образом некоренные жители, занятые в сфере торговли, промышленного производства, банковского дела и обслуживания. Они имели куда лучшие возможности для получения образования и предпринимательской деятельности, а малайцам достался, как здесь говорят, лишь "короткий конец палки".

Эта диспропорция вела к обострению межэтнических отношений. Очередное крупное потрясение произошло в 1969 году, когда Куала-Лумпур несколько дней был захлестнут волной кровавых столкновений.

Среди прочих проблем, стоявших перед властями, "китайский вопрос" был самой горячей "картофелиной". Да еще и Пекин подбрасывал дровишки в костер, рассматривая местных хуацяо как "пятую колонну". В течение десятилетий его радио повторяло тезис о том, что все китайцы, независимо от того, в какой стране они живут, являются "членами одной семьи" и должны создать "единый фронт для борьбы против гегемонизма". И многие хуацяо направляли в Китай крупные денежные средства.

Со временем призывы пекинских пропагандистов стали получать отповедь со стороны местной прессы, которая напомнила, что хуацяо, живущие в Малайзии, не являются подданными Китая и не будут служить его интересам. И вообще их нельзя называть "зарубежными китайцами". Этот термин был бы оправданным три поколения назад, когда китайские эмигранты высаживались со своих парусных джонок на Малаккском побережье и на острове Борнео в устье Саравака. Но называть "зарубежными" китайцев нынешнего поколения, которое выросло вместе с новым государством, совершенно неверно. В общем, Малайзия - наш общий дом.

Нынче межнациональная "картофелина" поостыла, и по чайна-тауну Куала-Лумпура можно пройтись спокойно. Улица Джалан Петалинг украшена красными фонариками, подвешенными на растяжках над головами прохожих. Но не надо пугаться - это совсем не то, о чем вы подумали. Жрицы любви обитают в портовых кварталах "красных фонарей", а здесь, вдоль пешеходной зоны, тянутся магазинчики и харчевни. В одной из лавок выставлены изящные лакированные статуэтки Гуан инь - богини милосердия, медные гонги, монеты, бывшие в ходу при китайской императрице Цыси, и другой не очень дорогой антиквариат.

На окраине Джалан Петалинг упирается в площадь, пересеченную бетонными развязками хайвэя и железной дороги. Но и здесь сохранился кусочек "старого Китая": почти рядом на холме высятся два китайских храма: Хун Ям и Чан Си Шу. В одном молятся буддисты, в другом - приверженцы даосизма.

Гонимые нуждой, хуацяо, пускаясь в рискованное плавание, высаживались и на островах Южно-Китайского моря. Если на Малаккском полуострове они делали "свой первый миллион" на олове, то на острове Борнео трудились в шахтах, добывая золото.

Мне довелось побывать в Кучинге - столице штата Саравак, получившего название по реке, на берегу которой был основан город. Речную набережную контролируют китайцы, что подтверждают вывески с иероглифами. Естественно, что они преобладают и в примыкающем китайском квартале. Хотя его главная улица - Индийская, это не должно вводить в заблуждение - индуистский и сикхский храмы совсем в других частях города. Просто в чайна-тауне уже есть Китайская улица, как и храм Хонг Сан с драконами, извивающимися на крыше. В местных лавках можно отведать соевое молоко с фирменным названием "зеленый дракон" (не путать с "зеленым змием").

Когда-то в своей любви к драконам признался Константин Бальмонт. Вот строки, ставшие знаменитыми:
"Моя душа - глухой всебожный храм,
Там дышат тени, смутно нарастая.
Отраднее всего моим мечтам
Прекрасные чудовища Китая.
Дракон, владыка солнца и весны,
Единорог, эмблема совершенства,
И феникс, образ царственной жены,
Слиянье власти, блеска и блаженства".

Самый первый китайский храм - Туа Пек Конг был воздвигнут на берегу Саравака в 1846 году, а в 1876 году подвергся перестройке. Это самое старое здание Кучинга из дошедших до наших дней. Оно эффектно смотрится на фоне высотного "Хилтона", так же как и стоящее напротив скромное здание Музея китайской истории.

Посетители музея могут узнать, что торговые связи китайских купцов с аборигенами Саравака восходят к Х веку, а китайская иммиграция на Борнео продолжалась вплоть до первой половины XIX. В 1857 году китайские золотодобытчики подняли восстание против местного английского правителя Джеймса Брука. А сегодня их победившие потомки владеют в Кучинге сетью ювелирных магазинов. В Сараваке проживают восемь китайских группировок, каждая со своим диалектом.

Сибу - второй по величине город штата. Он стоит на берегу Райянга - главной водной артерии страны. До ее впадения в Южно-Китайское море отсюда 60 километров, так что Сибу - это морские и речные ворота Саравака. От Кучинга до Сибу - 4 часа ходу по заливу на местном "Метеоре".

С борта судна пассажиры уже на подходе к речному порту видят величественную 7-ярусную башню. Это как бы знак: китайская община здесь небедная. К тому же Сибу "выламывается" из общей статистики: китайцы составляют в нем более 60 процентов населения. Он и основан был эмигрантами из Южного Китая; не случайно у города есть второе, неофициальное, имя - "Нью-Фучжоу".

Башня-высотка стоит рядом с пагодой, вход в которую охраняют свирепые львы и драконы. Зато привратник по контрасту особенно любезен с гостем. Храм принадлежит последователям даосизма, и в украшении его интерьера присутствует символ постоянного взаимодействия-борьбы женского и мужского начал (инь и ян).

Выйдя из пагоды, я еще раз обхожу башню, подсвеченную лучами заходящего солнца. В свое время здесь побывал французский католический писатель Поль Клодель, автор глубокой и мудрой книги "Познание Востока", которую я буду не раз цитировать. О башне, у подножия которой я стою, он сказал, что она "выражает высоту". "Противопоставленная небу, - пишет Клодель, - она сообщает ему меру. Ее семь восьмигранных этажей - это разрез семи мистических небес. Архитектор заострил углы и искусно приподнял их края, и на каждом углу каждой крыши подвесил колокольчик. Неизреченный слог - каждый колокольчик - это неразличимый для наших ушей голос самого неба, и неожиданный звон подвешен в нем, как капля". Красиво сказано, правда?

Вечером, когда не так жарко, местный "истеблишмент" прогуливается по набережной, усаженной баньянами. Ветви деревьев расцвечены электрическими лампочками, а над рекой разносятся звуки китайской мелодии. На площадке перед небольшой эстрадой десятки китайцев и китаянок "продвинутого возраста" занимаются оздоровительной гимнастикой, которую они развезли по всему свету. Инструктор демонстрирует на эстраде очередное "коленце", и любители физподготовки старательно ему подражают. Музыкальное сопровождение обеспечивает переносной магнитофон.

Из Сибу в Кучинг можно вернуться и по суше. Трасса отклоняется от залива далеко на юг, и путешествие по ней на автобусе занимает целый день. Зато по пути я получил возможность осмотреть саравакскую глубинку. К вечеру автобус приходит в городок Шри Аман, что на берегу реки Лупар. Название городка звучит по-индийски, но это поздняя стилизация, первоначально оно было другим - Simangangg. Китайский храм стоит на самой Лупаре. В отличие от предыдущих этот храм буддийский, "веры Фоевой", как называли ее когда-то русские миссионеры. Здешние места ярко описал англичанин Сомерсет Моэм - писатели любят пряную экзотику Востока. До Тайваня я пока не добрался - много хлопот с оформлением, но тут меня ждала маленькая компенсация: устроился на ночлег в одноименной гостинице. Как всегда в тропиках, вечер наступил стремительно. И это словно стало сигналом - на площадь одна за другой выкатили низенькие повозки на велосипедных колесах с навесами. Седоки сняли пластиковую пленку, оберегавшую в течение дня газовую плитку, сковороды и кастрюльки. Минут через десять на этих походных кухоньках уже что-то булькало, скворчало, жарилось, источая терпкий аромат специй. Откуда-то появились столы, стулья. "Хоукеры" (так зовут здесь уличных кулинаров) готовились к приему клиентов.

Обычно такую кухню обслуживает одна семья: готовит, как правило, отец, а жена и дети выполняют роль официантов. Каждое "заведение" специализируется на определенном блюде, так что, перепробовав их, можно получить представление и о китайской, и о малайской, и об индийской кухне.

Утром возвращаюсь в Кучинг и завершаю "малую кругосветку". На очереди - города, лежащие на побережье Южно-Китайского моря, к востоку от Сибу.

Бинтулу, как и прочие города Саравака, угнездился на речном берегу - почти у самого устья Кемена, речки, добегающей до моря. От гостиницы "Дракон" до китайского храма 10 минут ходьбы. Он - что редкость для здешних мест - экуменический: центральная часть и левый придел принадлежат даосистам, а правый - буддийский, где на посетителей бесстрастно взирает один из самых популярных персонажей китайского пантеона - Амитаба. Это Будда Запада, обитающий в "Западном раю" вместе с бессмертными праведниками. Для каждого китайца-буддиста заветная мечта - попасть туда и оказаться рядом с Амитабой.

В Бинтулу наглядно обозначена разница в образе жизни китайской и малайской общин. Центр города с его магазинами, закусочными и банками - владения китайцев. А малайцы живут чуть выше по течению - в Кампонге, селении, жмущемся к речной отмели. В деревянных домиках на сваях течет неспешная жизнь. Их обитателей вполне устраивают рыба, рис, бананы, игра в шахматы, неспешные беседы и посещение мечети по пятницам.

Еще недавно Бинтулу значился в Книге Гиннесса. Его аэропорт расположен рядом с городом - прямо на противоположной стороне улицы, четвертой по счету от набережной. Ближе не придумаешь, потому и рекорд. Однако городок разрастается, пассажиров все больше, а принимать большие самолеты посадочная полоса не в состоянии. Городские власти построили современный аэропорт в 20 километрах от Бинтулу, и весной 2003 года карликовая посадочная полоса была закрыта. Ее облюбовали мальчишки, гоняющие по ней на велосипедах. По-моему, самолет на взлете за ними бы не угнался.

Вместе с городом расширилась и местная община. За старым аэропортом китайцы приобрели большой участок земли, названный Сад Чин Ли, и возвели на нем новый храмовый комплекс, где праздничные церемонии можно производить с должным размахом. Рядом искусственный пруд, где плавают золотые рыбки. Местные экологи вывесили строгое объявление: "Не надо запускать других рыб!" Без соперников золотые рыбищи отъелись - толстые, неповоротливые, с локоть величиной. А у входа в храм своя "живность" - целое стадо драконов.

Позволю себе снова сослаться на Поля Клоделя, который посетил подобный комплекс, включавший четыре храма, и оставил массу любопытных наблюдений. На краях крыши главного храма он обратил внимание на розовых рыб, длинные медные плавники которых трепетали от ветра, и двух драконов, сражавшихся из-за мистического сокровища. Посреди залы сидел на троне золотой колосс. Его глаза были закрыты, ноги поджаты, а правая рука указывала на землю "жестом свидетельства". "Таким, под священным деревом, осознал себя совершенный Будда - освобожденным от круговращения жизни, причастившимся собственной неподвижности", - записал Клодель.

В другом храме сидели на собственных подвернутых ногах четыре бонзы с бритыми головами, очень походившие на двойников Будды. Их сандалии остались на земле перед ними. "Оторванные от земли, без ног, невесомые, они восседают на собственной своей мысли. Сознание собственного бездействия достаточно для пищеварения их духа", - заметил Клодель, умевший находить для своих ощущений-размышлений отточенную форму.

Выходя из пагоды через сад, писатель вновь внимательно оглядел легкие, словно невесомые конструкции храмов, и нашел, что китайская архитектура уничтожает стены. Так родился еще один блестящий образ: храм здесь подобен балдахину, приподнятые углы которого подвязаны к облаку, а идолы земли стоят в его тени...

Для участия в праздничных церемониях китайцы надевают старинную национальную одежду, распространенную в провинциях Южного Китая. Наиболее эффектен праздник дракона, приобретающий особый размах в одноименный год по восточному календарю. С самого начала "новолетия" в китайских кварталах начинаются торжественные парады и марши, главным участником которых является все то же чудище. Люди в этот день дарят друзьям и близким "хон бао" - красные пакетики с деньгами, сумма которых определяется достатком. По улицам носят ритуального дракона со злыми светящимися глазами и щелкающей челюстью. Он словно ввинчивается в кружащуюся толпу и проплывает над ней с помощью мужчин, которые поддерживают на шестах его маску и тело.

А в Бинтулу новогодний Дракон мирно уживается с Санта-Клаусом. Неподалеку от Сада Чин Ли выстроили свои храмы представители ряда христианских общин. Здесь и Римско-католическая церковь св. Антония, и протестантская церковь Бога; а напротив - методистский храм и англиканская церковь св. Фомы. Надо ли говорить, что основная масса прихожан - тоже хуацяо? Ведь сами малайцы - мусульмане суннитского толка.

Последний крупный город Саравака на востоке - Мири. Если двинуться дальше, то уже через час езды дорога упрется в границу с Брунеем. Но мы задержимся в Мири. Гостиница "Тай Тонг" расположена в самом сердце чайна-тауна, напротив китайского храма. Общие спальни-дормитории набиты до отказа; отдельный номер стоит вдвое дороже. Но все равно этот отель - самый дешевый в городе.

Китайский храм выстроен близ протоки, где у берега стоят рыбацкие суда. Поблизости, в пристройке, висит портрет, на котором изображен усопший. Оказывается, я стал свидетелем похоронного обряда. У гроба под зонтиком, поставленным в изголовье, сидят скорбящие родственники. Над свечами колышутся язычки пламени.

Между прочим, в китайском календаре существуют особые дни - "Цинмин" (4-6 апреля), когда все китайцы поминают своих усопших. "Смерть в Китае занимает не меньше места, чем жизнь, - пишет еще один знаток Востока Максимилиан Волошин. - Усопший, как только он обратился в труп, становится вещью значительной и не внушающей доверия, мрачным покровителем, склонным вредить. Он - некто, кто пребывает здесь, кого надо примирить с собою. Связь между живыми и мертвыми развязывается с трудом, обряды остаются и вековечатся..."

Буднично шумит рыбный базар, а рядом, за стенами храма, совершается нечто неописуемое. Оглушенные громкими звуками гонгов "прихожане", стоя перед закопченным алтарем, наблюдают за манипуляциями заклинателя духов. Он совершает судорожные прыжки, что-то выкрикивает, размахивая хлыстом с головой змеи на конце. Потом берет в обе руки по церемониальному мечу и начинает полосовать свою спину. Удары оставляют красные отметины, но крови, по счастью, не видно. Даже в экстазе чувство меры не утрачивается, а то бы заклинатель давно испустил дух. Завтра следы от мечей окончательно исчезнут.

Все, что происходит в храме, посвящено дню рождения Куань Ди, божества войны и покровителя торговцев. Самобичевание - составная часть ритуального действа. Стены храма украшены "житийными" сюжетами. Многие китайские божества когда-то были реальными героями. В настоящее время все эти святые составляют своего рода иерархию. Их благосклонности можно добиться точно так же, как и у обычных властителей - повиновением и соблюдением ритуалов.

В Мири есть туристическое бюро, где можно получить карту города. Судя по схеме, на окраине имеется еще один китайский храм. Как утверждается, самый большой даосский храм во всей Юго-Восточной Азии. В район Крокоп автобус идет вдоль тихой заводи. Шофер-малаец насчет храма не в курсе: это не его профиль. Главное - не пропустить нужную остановку. По пути возникает китайское кладбище: дорога рассекает его надвое. Ближе к реке - мусульманские захоронения. Справа вдали мелькнула характерная изогнутая крыша, и я прошу водителя притормозить.

Иду по пригородному чайна-тауну. Через открытые двери доносится аромат китайских благовонных палочек - они курятся у семейных святынь. Во двориках - белье, развешанное на бамбуковых шестах.

А вот и храм. Он действительно впечатляет. В алтарной части - огромные статуи "отцов-основоположников". Один из них - Чжуан-цзы (Чван-Санг) (около 369-286 гг. до н. э.) - китайский философ, развивавший концепцию надмирового абсолюта, находящего свое выражение в мире вещей и явлений.

Вспоминаю, что этому религиозному мыслителю посвятил стихи наш Бальмонт:
"К старинным манускриптам в поздний час
Почувствовав обычное призванье,
Я рылся между свитков - и как раз
Чванг-Санга прочитал повествованье.
Там смутный кто-то, - я не знаю кто, -
Ронял слова печали и забвенья:
"Бесчувственно Великое Ничто,
В нем я и ты - мелькаем на мгновенье".

Поэт неплохо знал прихотливую систему восточных верований: Великое Ничто (тайсюй, Великая пустота) - понятие китайской философии эпохи Сун (960-1279).

У ворот храма - машины богатых хуацяо. Они приехали сюда из шумного старого города, а здесь, вдали от суеты, можно поразмышлять о вечных вопросах жизни и смерти. Но "китайский вариант" подхода к последней, на мой взгляд, какой-то несерьезный. Местный магазин похоронных принадлежностей напоминает склад игрушек. Повсюду копии дорогих автомобилей, яхт, изысканных особняков, сделанные из дерева и разноцветной бумаги. Во время похорон их, согласно традиции, сожгут, то есть как бы отправят вслед за усопшим владельцем, чтобы он и на небесах мог наслаждаться благами жизни. Раньше в могилу клали деньги, чтобы покойнику было чем расплачиваться на том свете. Потом из соображений экономии перешли на их бумажную имитацию. А теперь подумывают об игрушечных кредитных карточках...

На обратном пути в город захожу на китайское кладбище. И здесь - продолжение темы: вижу траурную процессию, которая медленно шествует под звуки старинных гонгов и барабанов. Могилы имеют форму омеги, начертанной по склону холма. Полукруг из камней обнимает покойника, а посредине вздымается небольшой горб, точно кто-то спит под одеялом. Это символ: земля, раскрывая свои объятия усопшему, принимает его в себя. Спереди помещается табличка, обращенная лицевой стороной к небу; на ней написаны титул и имя. Считается, что отлетевшая душа на время зависнет над табличкой, чтобы прочесть свое имя...

Столица штата Сабах - небольшой современный город Кота Кинабалу ("Кота" и означает "город" или "крепость") с 300-тысячным населением. В нем, как, впрочем, и всюду, причудливо переплетены элементы разных культур и религий. Бойкий микроавтобус бежит вдоль побережья Южно-Китайского моря. На 33-м километре встречаем городок Туаран. Местная китайская община построила здесь конфуцианскую пагоду Ling San, а при ней - 9-ярусную башню - самую высокую от Кота Кинабалу до Филиппин.

Пагода выстроена с размахом. В подобном, но более скромном святилище побывал в свое время Поль Клодель. Гармония пропорций его восхитила, и он заметил: "Это красота, которую можно назвать классической, так как она всем обязана утонченнейшему соблюдению правил".

Изрядно проголодавшись, я возвращаюсь в гостиницу. Китаец, дежурный по отелю, уже из новой смены. Вручая мне ключи, он спрашивает, ел ли я. И хотя под ложечкой сосет, киваю головой. Ведь это всего лишь традиционное китайское приветствие. И вежливый ответ на него может быть только утвердительным.