Завороженные смертью

— Вы заметили, что аккуратные пирамиды из сахарных черепов, выставленные на прилавках ко Дню мертвых, очень похожи на цомпантли?

Цомпантли — это ацтекские инсталляции из черепов принесенных в жертву пленников. А кроме того, "Цомпантли" — название последнего арт-проекта художника Андреса Моктесумы. Мы сидели в уютном кафе во дворе гигантского Антропологического музея Мехико. Показав мне древние ацтекские божества, Андрес заговорил о связи времен:

— Наше отношение к смерти мало менялось. Знаете нашего поэта Хавьера Вильяуррутию? Он говорил, что здесь очень легко умереть. И чем больше индейской крови течет в наших жилах, тем привлекательнее для нас смерть. А вот европейцы боятся не только смерти, но даже самого упоминания о ней. Вот вам, скажите, приятны разговоры о смерти? А мы можем и поговорить, и пошутить об этом. У нас ее как только люди не называют — "безносая", "тощая", "беззубая", "любимая", "невеста"...

Все, что говорил Моктесума, можно было бы принять за эксцентричность модного художника, если бы филологи и правда не насчитали в мексиканском испанском 20 000 слов и выражений, обозначающих смерть. И если бы не знаменитый День мертвых, когда мексиканские дети получают в подарок сахарные черепа со своими именами, шоколадные гробы и игрушечные скелеты.

Сергей Эйзенштейн, снимавший в Мексике в 1930-х годах свою киноэпопею "Да здравствует Мексика!", вспоминал позже в мемуарах, что впервые заинтересовался страной, увидев в немецком журнале странные "кости и скелеты. Скелет человека сидит верхом на скелете лошади. На нем — широкое сомбреро. Поперек плеча пулеметная лента… А вот фотография шляпного магазина — из воротничков с галстуками торчат черепа… Что это? Бред сумасшедших или модернизированная "Пляска смерти" Гольбейна? Нет! Это фотографии Дня мертвых в Мексико-Сити. Скелеты эти… детские игрушки! А витрина — подлинная витрина в том виде, как их убирают в этот день — 2 ноября".

Правда, в ответ на возросшую за последние годы славу Дня мертвых многие антропологи утверждают, что "особые отношения" мексиканцев со смертью — миф. Он зародился во время революции 1910—1920 годов, когда ее герои стоически шли на смерть. В послереволюционные 1920—1940-е годы мысль о настойчивом "флирте" мексиканцев со смертью была сформулирована интеллигенцией и богемой. А к концу века эту идею художников-авангардистов подхватили и раскрутили чиновники, поняв, что она может укрепить национальное самосознание. Но если изначально мексиканцы противопоставляли свою самость колониальной и империалистической Европе, то в конце ХХ века — северному соседу. С ростом влияния американского образа жизни и популярности Хеллоуина в 1980-е годы традиционный День мертвых начал возрождаться как подлинно мексиканский праздник. И как своеобразный "день независимости" от чужих культур.

Я изложила все это Моктесуме, и он не стал возражать, а только заметил:
— Я не буду вас ни в чем убеждать. Поживите в нашей стране несколько дней — ходите по улицам, смотрите по сторонам — и сами разберетесь.

Начать свое путешествие-расследование мы решили с рынка Сонора — главной торговой точки шаманов в мексиканской столице.

Покровитель пропащих

— Это очень неспокойный район. Там проститутки! — на последнем слове человек в форме сделал страшные глаза. Было не совсем понятно, кто он. Небольшое бюро, где мы хотели узнать, как проехать на рынок Сонора, напоминало одновременно туристическое агентство и полицейский участок: глянцевые буклеты на столе странно уживались с фотографиями людей в розыске на стенах.
— Не вздумайте ехать туда на метро. Только такси. И скажите водителю, чтоб непременно подождал вас на выходе.

Такси решили брать непосредственно там, где начиналась "неспокойная зона", а пока прогуляться пешком. Возле станции метро "Идальго", в самом центре Мехико, наше внимание привлекли индейские ритмы. Звук исходил из глубины площади, где виднелись две потемневшие от времени башни католического собора. Сама площадь была запружена смуглыми людьми. Помимо индейской крови, их объединяло еще одно — у каждого было по статуе человека в зеленом хитоне с посохом в руке. Одни индейцы сжимали в кулаке маленькие, почти сувенирные статуэтки, другие везли на тележках метровые изваяния и при этом радостно улыбались. Кто-то сунул мне в руку цветную открытку. На картинке был изображен все тот же человек в хитоне. "Святой Иуда, — сообщала подпись, — покровитель пропащих и последняя надежда отчаявшихся". Ближе к собору, откуда доносилась музыка, мы увидели плотный круг. За ним полуголые немолодые и не совсем спортивные люди — без статуй в руках, с перьями на голове — серьезно и старательно вышагивали по кругу, поворачивались и приседали. Делали они это явно не для туристов, которых на площади попросту не было. И даже не ради денег. Любительский коллектив из штата Оахака сюда привело то же, что и всех остальных, — желание почтить любимого святого.

Каждый год 28 октября возле старинной церкви Святого Ипполита, где в этот день служится по 17 месс, собираются десятки тысяч людей. Именно здесь хранится главная городская статуя апостола Иуды Фаддея (не Искариота, а еще одного из 12 учеников Христа). Считается, что он помогает в особо сложных ситуациях — безработным и заключенным, например, — и потому некоторые мексиканцы относятся к его почитателям настороженно. Но это не мешает жителям столичных окраин каждый год брать с домашнего алтаря своего святого и везти сюда — в знак благодарности или чтобы запросить новых чудес. Говорят, многим в этот день статуя обеспечивает бесплатный проезд...

К рынку Сонора нам все-таки пришлось идти пешком: движение было местами перекрыто, местами затруднено, и таксист высадил нас ровно там, где бы мы вышли, добираясь на метро. Сам рынок одновременно разочаровал и обрадовал. Удивило не только отсутствие в округе ожидаемых проституток (возможно, мы просто шли не по той улице). Обещанный путеводителем "храм мексиканского колдовства" напоминал обычный вещевой рынок. Здесь не было ни дряхлых шаманов, ни дурманящих благовоний — в нем вообще не было ничего экзотического. Единственным предвестием Дня мертвых, причем в его американизированном варианте, оказались пластиковые тыквы и подвесные ведьмы, завывающие механическими голосами. Судя по их количеству, товар был востребован. О Хеллоуине напоминал и обтрепанный плакат, предлагавший приобрести "макабрическую музыку, аудиозаписи страшных историй, искусственную кровь".

Внутри громадного крытого рынка мы с трудом отыскали "колдовской" ряд. На прилавках вперемешку были выставлены аляповатые фигурки Смерти с косой и китайские болванчики, рядом лежали индейские амулеты, с потолка свисали пучки сухих трав. За запылившимися витринами стояли разно цветные бутылки с микстурами: красные обещали вернуть утерянную любовь, фиолетовые — "для студентов" — гарантировали успех на экзамене. Форма выпуска могла быть и другой: рядом с яркими настойками лежали большие, тяжелые свечи тех же цветов и предназначений. Кое-где написанные от руки таблички ненавязчиво сообщали, что продавец может провести и традиционный обряд очищения — лимпиа. Все было на удивление буднично.

Не менее обыденно смотрелся и знак, установленный снаружи, над трикотажным развалом, у пешеходного моста через улицу: "Диаблерос вход на мост воспрещен". Тем, кто читал хотя бы одну книгу Карлоса Кастанеды, это слово должно быть знакомо. Несмотря на протесты друзей-интеллектуалов (образованные мексиканцы морщатся при упоминании Кастанеды), мы все же захватили с собой томик его сочинений, чтобы освежить свои представления о местных шаманах. "Диаблеро" встретился на первых же страницах: "Этим словом, которым, кстати, пользуются только индейцы Соноры (мексиканский штат. — Прим. ред.), называют оборотня, который занимается черной магией и способен превращаться в животных". Правда, те же друзья-мексиканцы уверяли потом, что "диаблеро" можно перевести и как "человек с грузовой тележкой". Но там, на "колдовском" рынке Сонора, больше доверия вызывал Кастанеда.

Так называемый национальный колорит — каким он виделся издалека — легче обнаружить в "приличных" кварталах столицы. На площади района Койокан, в прошлом богемного пригорода Мехико, по вечерам торговцы раскладывают на прилавках большие и маленькие черепа и скелеты — съедобные и несъедобные. В этом же районе расположен Дом-музей художницы Фриды Кало. Традиционные праздничные поделки можно найти и в нем — к началу ноября там сооружают офренду (в переводе — "приношение"). Когда-то подобные "жертвы предкам" устанавливали только дома или на кладбищах, и они были очень просты: пара фотографий, цветы, фрукты, любимые предметы умершего. С недавних пор появились и стали популярны общественные приношения: впечатляющие инсталляции на тему Дня мертвых в музеях, государственных учреждениях и учебных заведениях. Прививать чувство национального самосознания маленьким мексиканцам начинают весьма рано: во дворе детского сада мы видели созданную малышами картину — держащиеся за руки скелеты новобрачных с трогательной подписью: "Да здравствуют жених и невеста!" Те, кто постарше, могут принять участие в конкурсах на лучшую офренду. Многие приношения посвящены памяти выдающихся мексиканцев, чаще всего Диего Риверы и Фриды Кало — самой знаменитой мексиканской пары. Праздничная офренда появляется и в Доме-музее их друга Льва Троцкого, расположенном в том же Койокане. Ее сооружением ежегодно занимается Организация по защите прав политических беженцев, разместившаяся во флигеле музея. В начале ноября можно видеть, как серп и молот на памятнике Троцкого причудливо сочетаются с мексиканскими тотемами на приношении в том же саду.

А самая главная — гигантская — офренда вырастает ко 2 ноября на центральной площади Сокало. Место это историческое. Когда-то примерно там, где сегодня громадный городской собор, красовался главный цомпантли ацтекской столицы Теночтитлан. Напротив него, по другую сторону площади — на месте резиденции Моктесумы II, — сейчас расположен Национальный дворец. В просторном патио первоначального здания Дворца, возведенного при Кортесе, прошли первые корриды новой колонии — любимая испанская забава быстро прижилась и здесь.

Живые и мертвые. От древних ритуалов к барочной фиесте

Как и многие другие явления мексиканской культуры, День мертвых — это результат слияния традиций завоевателей и завоеванных. Первые привезли с собой католический День поминовения усопших. Считалось, что в этот день можно помочь душам как можно быстрее перейти из Чистилища в Рай с помощью специальных служб, постов и подаяний (ofrendas) — последним придавалось особое значение. Отмечали его 2 ноября, то есть непосредственно после Дня Всех Святых. Свои поминальные ритуалы имелись и у колонизованных индейцев. Среди них главными были летние Миккаилуитонтли, "праздник маленьких мертвых" (детей), и Сокотуэтци, "большой праздник мертвых". Став христианами, новообращенные индейцы постепенно превратили День поминовения усопших в Дни мертвых. 1 ноября они стали поминать детей ("ангелочков"), 2 ноября — взрослых. И щедрые офрендас приносили в оба дня. Причем многозначное испанское слово ofrenda было воспринято не столько как "подаяние" (акт милосердия, призванный послужить ко спасению душ), сколько как "приношение" самим усопшим. А молитвы за души предков порой превращались в молитвы самим предкам. Миссионеры к таким новациям относились в целом терпимо. Им было довольно того, что их новые прихожане перестали приносить человеческие жертвы или держать останки предков дома, как это было принято у майя. Правда, иногда их смущали шумные погребальные торжества. Фернандо Ортис де Инохоса в 1584 году настаивал, чтобы индейцы "не устраивали пиршества на похоронах и чтобы их гости не танцевали". А раз они так уж любят музыку, предлагал обучить их христианским песнопениям.

В XVII веке День поминовения усопших в Испании и Мексике отмечался с особым размахом и пышностью. Спустя столетие ситуация изменилась: шумные торжества на могилах вызывали возмущение просветителей, видевших в зацикленности на загробной жизни одну из главных причин отставания страны. Но странное дело: по мере того как роль церкви постепенно уменьшалась, барочная образность становилась, напротив, все более популярна. Правда, в XIX веке черепа и скелеты уже указывали не на бренность всего земного, а использовались в политической сатире и для забавы. Тогда же стали покупать ко Дню мертвых новые вещи и дарить детям сладости и игрушки. В столице к празднику была приурочена главная ярмарка года — "Пасео де тодос лос сантос" ("Ярмарка всех святых"). Она проходила на главной площади Мехико и, по мнению властей, служила рассадником самых ужасных грехов. Помимо торговых рядов там размещались цирк, несколько арен для петушиных боев и марионеточные театры, а вечером 2 ноября устраивался бал. Все это веселье огорчало как прогрессивных реформаторов, так и традиционалистов-католиков. Первые желали уделять мертвым не больше внимания, чем во всем цивилизованном мире, вторые — благочестиво молиться об усопших в церквах и на кладбищах. Однако народ требовал зрелищ, власть была неустойчива и слаба, и число аттракционов продолжало расти. Лишь к концу века диктатору Порфирио Диасу удалось перенести "Пасео" с центральной площади Мехико сначала в пригородный парк, а затем и вовсе упразднить. Революция 1910—1920 годов и последовавшие за ней антирелигиозные кампании заставили большинство мексиканцев надолго — вплоть до середины ХХ века — позабыть о празднике.

Ракурс 1. Двойная жестокость

Есть мнение, что особое отношение мексиканцев к смерти (если, конечно, не считать его мифом) — результат слияния двух довольно жестоких культур: ацтекской, с её массовыми человеческими жертвоприношениями, и испанской, с её корридой и инквизицией. Не случайно, что говорить об этом стали сразу после революции — периода невероятного насилия. Одним из первых эту мысль высказал Сергей Эйзенштейн: "Жестокость физическая в "аскезе" ли самобичевания монахов, в истязании ли других, в крови быка и в крови человека, чувственным причастием еженедельно после мессы напаивающих пески бесчисленных воскресных коррид; страницы истории беспримерной жестокости подавления бесчисленных восстаний пеонов, доведенных до иcступления барщиной помещиков, ответная жестокость вождей восстания... жестокость эта у мексиканца не только в членовредительстве и крови... нигде жестокий юмор мексиканца не проявляется ярче, чем в его отношении к смерти. Мексиканец презирает смерть…"

В конце октября площадь Сокало еще пустовала, но сооружение праздничного "приношения" уже началось во дворе Национального дворца: там были сгружены скелеты-конкистадоры, скелеты-миссионеры, скелеты-революционеры и прочие персонажи мексиканской истории, из которых местные служащие собирались создать эффектную и, конечно, веселую композицию. Историческую тему задавала масштабная серия росписей Диего Риверы в галереях здания — ныне основная достопримечательность Дворца, где уже давно не проводятся корриды.

Работы главного монументалиста Мексики привлекают посетителей и во дворик расположенного неподалеку Министерства образования. Именно здесь произошла встреча Риверы с его будущей женой: юная Фрида пришла показать свои рисунки именитому художнику, расписывавшему тогда это здание. Ривера запечатлел ее на одной из фресок в образе революционерки. Но сейчас нас больше интересовали две другие работы, посвященные Дню мертвых. На одной крестьяне тихо, при свечах поминали предков, украсив их могилу цветочными венками. На другой была изображена бесшабашная городская толпа, приплясывающая с расписными черепами в руках. Это разделение праздника на "городской" и "сельский", появившееся еще в XIX веке, актуально и сегодня. Первый считается коммерциализированным и развлекательным, второй — более аутентичным и исполненным глубокого смысла.

Поэтому в последний день октября мы оставили Мехико с его заказными алтарями, веселыми скелетами, художественными инсталляциями, грядущими маскарадами и фестивалями фильмов ужасов. Поиски "подлинного" Дня мертвых решено было продолжить на западе, в штате Мичоакан, точнее, возле местечка Пацкуаро, где, по мнению его древних обитателей, находились ворота на небеса...

Последним впечатлением от Мехико стал черный пиратский флаг, поднятый к празднику над домом в одном из невзрачных районов на окраине города, — еще один знак игривого обращения с древней традицией, свойственного этой столице. Memento mortuorum — помни о мертвых

Старинный Пацкуаро встретил нас гостиничным буклетом, предлагавшим приобрести "пакет мертвых". Времени ознакомиться с его содержанием и понять, что именно входит в этот "пакет", не оказалось — несмотря на поздний час, у нас была назначена встреча. Мы выехали по ночному шоссе за город. На одной из дорожных развилок нас ждала маленькая, изящная женщина.

— Вы правильно сделали, что сюда приехали. Конечно, сейчас много туристов. Но это не мешает местным жителям искренне верить, что раз в год мертвые возвращаются. Ну и готовиться к их визиту.

Следуя за антропологом Аидой Кастильехос, мы оказались во дворе небольшой сельской церкви. Там царило странное для такого часа оживление. Посреди двора горел костер. У ворот стоял грузовичок с полным кузовом яркооранжевых ноготков. Кроме нас с Аидой, женщин не было. Несколько мужчин только что сколотили длинную деревянную конструкцию и теперь помогали подросткам украшать ее цветами.

— Вообще деревенский День мертвых — это очень интимный, семейный праздник. Но в этих местах он носит и общинный характер. Это значит, что к началу ноября люди украшают не только могилы своих близких, но и делают коллективное приношение всем предкам общины. Вот эту конструкцию-арку, например. Сегодня всю ночь ее будут мастерить, а к утру установят у входа в церковь.

Водружение арки было запланировано на семь утра. Однако в назначенный час работа по ее украшению еще продолжалась. Чтобы скоротать время, мы зашли в церковь Святого Франциска. Она оказалась камерной, с пастельными узорами на стенах и нежной хрустальной люстрой — никаких барочных излишеств, характерных для мексиканских храмов. Почти как фарфоровая статуэтка смотрелось и распятие слева от алтаря. Странность была в том, что рядом стояли еще два распятия и выглядели все три абсолютно одинаково…

— Каждый Иисус — это здесь как бы отдельный святой, он отвечает за разное, — объяснила Аида. — Среди индейцев пурепеча подобных отголосков язычества полно. Вообще, Христос традиционно соотносится с Солнцем, Дева Мария — с Луной, а Иоанн Креститель в некоторых деревнях отвечает за дождь. В засуху его статую выносят из церкви и "наказывают" — выставляют на солнцепеке, чтобы он сам понял, как это тяжко…

Колокольный звон оповестил: арка готова. Мы вышли во двор. Порядком захмелевшие крестьяне (всю ночь, чтобы согреться, они пили пульке — водку из агавы) пытались вертикально установить арку. У них не получалось, и они кричали, что им нужно выпить еще, хохотали и вновь брались за канаты. Им пытались помочь все, включая стариков и детей, пусть даже символически — на то он и коллективный обряд, чтобы укреплять общинный дух. Наконец арка покачнулась и встала. От цветов шел сильный, пьянящий запах.

— Аромат ноготков, свечи, благовония, колокольный звон — все это должно указать мертвым дорогу к дому. Считается, что 1 ноября возвращаются души детей, а 2-го — взрослых.

Кроме цветов, арку украшали несколько фигур. Три из них были знакомы и привычны: Дева Мария и местные покровители — святой Франциск и архангел Михаил. Над ними возвышалась четвертая — белая — фигура, простиравшая костлявые руки. Один из индейцев, устанавливавших арку, полез отвязать канат. На секунду показалось, что Смерть заключила его в свои объятия.

— Этот образ мало похож на веселых скелетов, которых вы могли увидеть в столице. Здесь их почти нет. Ведь речь идет не о мертвых вообще, а о собственных предках. Праздник устраивается прежде всего для них. Поэтому тут не до иронии или насмешек над смертью. Это, скорее, желание почтить предков и, возможно, стремление продлить жизнь. Ведь мы живы, пока нас помнят... Кстати, если ноготки, которые ассоциируются с Днем мертвых, иногда называют цветами смерти, то лиловые орхидеи, тоже украшающие приношения, — цветами жизни.

Пляски смерти. Скелет как национальный тотем

По словам Диего Риверы, в его мастерской было полно "смертей всех цветов и размеров" — скелетов из папье-маше в человеческий рост и древних каменных черепов. Ривера считал, что новое мексиканское искусство не должно копировать работы европейских художников. Ведь в его арсенале и собственное древнее наследие (именно тогда, в 1920-е годы, заново открывается ацтекская скульптура), и народный фольклор. Образов смерти было предостаточно и в том, и в другом. Изображения смерти в мексиканском фольклоре восходят в основном к католической традиции. Самый яркий пример — средневековый мотив "пляски смерти", представлявший королей и епископов в "посмертном хороводе" с простолюдинами. В XIX веке эти образы плавно перекочевали из религиозной сферы в политику. Смерть, уравнивающая всех без разбора, стала инструментом сатиры и социальной критики. Именно так использовал эти образы в конце века гравер Хосе Гваделупе Посада, автор серии "живых скелетов" ("калаверас") и изобретатель Катрины ("щеголихи") — скелета в элегантном дамском наряде с надвинутой на череп шляпкой, украшенной цветами и перьями. Художественная богема 1920-х превозносила Посаду. Сюрреалист Андре Бретон провозгласил его "отцом черного юмора в визуальном искусстве". Только теперь в скелетах Посады видели не намек на всеобщее равенство, а проявление мексиканского характера — фамильярного отношения к смерти.

В 1950 году в своем "Лабиринте одиночества" писатель Октавио Пас развил и популяризировал эту идею. Незадолго до выхода этой книги испанский поэт-сюрреалист Хуан Ларреа назвал скелет новым "национальным тотемом Мексики". (Ранее таковыми считались покровительница страны Дева Мария Гваделупская, изображаемая еще на флагах армии независимости, и культовый президент-реформатор Бенито Хуарес, защищавший страну от французской интервенции во второй половине XIX века.) Смерть, особенно в виде игривого, подвижного, а зачастую и приплясывающего скелета, стала неофициальным символом Мексики. В то же время, когда Ривера и Пас говорили об особых взаимоотношениях мексиканцев со смертью, празднование Дня мертвых шло на убыль. То, чего не добились реформаторы XIX века, сделали антирелигиозные кампании 1920—1930-х годов. Городская элита совсем забросила этот праздник. Постепенно День мертвых стал ассоциироваться с бедными крестьянами и перестал вообще кого-либо интересовать. Поворот наметился к началу 1960-х, когда в стране начал набирать популярность Хеллоуин. Вторжение чужеземного праздника было истолковано как культурная агрессия и заставило мексиканцев вспомнить о своих традициях. На этот раз желание толпы совпало с волей властей: сыграв на антиамериканских чувствах народа, государство могло укрепить национальную идентичность и привлечь туристов. В результате День мертвых не просто возродился, но и принял небывалый размах: его стали отмечать даже в тех регионах, где ранее не знали (на севере страны). Примерно тогда же, в лучших традициях Посады, скелет вернулся в политическую сатиру. Студенческие волнения 2 ноября 1968-го, долговой кризис 1982-го, землетрясение в Мехико 1985 года — каждое из этих событий провоцировало в газетах всплеск традиционной образности. В результате символы смерти одновременно насаждаются "сверху" и в то же время используются для критики "верхов".

Ракурс 2. Смерть как источник жизни

Еще одно возможное объяснение специфического отношения мексиканцев к смерти находят в верованиях древних индейцев. Смерть для них была не столько противопоставлена жизни, сколько представляла собой момент передачи жизненной силы. Соответственно, черепа и скелеты воспринимались не как символы тления, а как символы возрождения к новой жизни. Отсюда, возможно, отсутствие у мексиканцев страха перед лицом смерти или неприязни перед ее образами.

К нам подошла нарядная женщина в вышитом праздничном платье и с длинными косами. Увидев наши фотоаппараты, она попросила зайти с ней в лавку мужа и снять их собачку. В благодарность нам дали бананов.

— Знаете, почему она настаивала, чтоб мы взяли фрукты? Потому что отношения между здешними жителями строятся на обмене. Это же касается взаимодействия и с божествами, и с предками. Это не пассивное ожидание милостей свыше: все зависит от собственных усилий просителя. И никакие посредники тут не нужны. Кстати, вы заметили на этом празднике отсутствие представителей церкви? Конечно, будет специальная служба, но тем дело и ограничится.

Церковный дворик постепенно заполнялся людьми. Одни пришли посмотреть на арку, другие — украсить "невидимые" могилы. Оказывается, когда-то здесь было кладбище. Потом его перенесли за пределы деревни, но местное население помнит, где располагались могилы их предков. К середине дня в разных местах на церковном газоне появились цветы и приношения.

Кульминация праздника — ночь с 1 на 2 ноября, или Ночь мертвых, которую многие индейцы пурепеча проводят у могил родственников. Выглядит это так. На кладбище — тысячи свечей. Возле украшенных могил сидят молчаливые мексиканцы, укрытые теплыми пледами. Перед ними — корзинки с едой, которую они должны разделить с усопшими. Где-то расположились целые семьи, где-то — одинокие старики. Кажется, их не смущают вспышки камер и разговоры туристов, наводнивших кладбище. Толпа фотографов собралась вокруг девушки в белом, словно подвенечном, платье. Она сидит, поеживаясь, у могилы одна, но терпеливо сносит холод. Можно только удивляться бестактности обступивших ее людей. Впрочем, вскоре выяснилось, что девушка была специально наряжена в традиционный костюм и подсажена к жителям в качестве фотомодели.

Как оказалось, местных жителей не слишком раздражает то, что толпы туристов снимают их обряды и ненароком топчут могилы. Они верят, что мертвые все равно "присутствуют", наблюдая за происходящим. И если эти бдения и напоминают шоу, то его главные зрители — не туристы, а души усопших. И чем многолюднее, интереснее оно будет, тем лучше: "Господь дает душам возможность развеяться, ведь в Раю не очень повеселишься", — объяснила женщина у могилки.

О привлечении на праздник приезжих заботятся местные власти. Начиная с 1980-х годов около Пацкуаро проводится фольклорный фестиваль. А в самом городе — в полуразрушенной часовне XVII века под открытым небом — дают "Дон Хуана Тенорио". Традиция разыгрывать в День мертвых историю Дон Жуана зародилась в Мехико в XIX веке, но сюда дошла совсем недавно. Сельское население отнеслось к ней без энтузиазма: "Нам это не очень нравится. Такое развлечение больше для горожан, для тех, кто читал и учился, а значит, понимает, о чем там речь".

Нарушают чистоту деревенских традиций и современные дети, просящие по старинке "подать им за череп", но размахивающие при этом пластиковыми тыквами, — Хеллоуин проник и сюда. Как, впрочем, и черный юмор, более характерный для городского праздника. По периметру главной площади другого села близ Пацкуаро — Эронгарикуаро — ежегодно вырастают приношения всем местным деятелям, хоть чем-то знаменитым. Но в этом году можно было увидеть и такое: на фотографии вместо усопшей знаменитости была изображена молодая девушка, которая сидела тут же. Рядом с ней висел большой плакат христианско-демократической партии ПАН (Партии национального действия). Девушка — видимо, активистка партии — раздавала желающим пан де муэртос — традиционный "хлеб мертвых", выпеченный в форме скелета или черепа (обыгрывалась аббревиатура — ПАН).

Не случайно именно здесь, в деревне Эронгарикуаро, долгое время жил поэт-сюрреалист Андре Бретон, большой любитель черного юмора…

Сегодня только часть индейцев пурепеча благочестиво проводит ночь на кладбище. Другие торгуют и веселятся на праздничных ярмарках и гуляньях вместе с туристами. Такие перемены их устраивают. "Раньше было не так интересно: это был какой-то грустный день", — сожалел посреди веселья один старик: понятно, что грусть казалась ему неподходящей эмоцией для такого светлого праздника.

Культ и личность

Утром 2 ноября в церкви Святого Франциска было почти пусто. Посреди храма стояло сооружение, затянутое темной тканью с изображением черепа и костей. Рядом лежала горка слегка почерневших, помятых фруктов — остатки общего приношения предкам. Пожилая служительница занималась их сортировкой. Заметив, что в церкви кто-то есть, она набрала полный подол фруктов и подошла ко мне и сидевшим неподалеку туристам-французам. Мы переглянулись: ведь этими фруктами уже "угощались" усопшие (хотя и считается, что они довольствуются исключительно ароматом). Отказаться было неудобно, да и женщина эта, судя по ее виду, не приняла бы возражений. Пришлось взять.

— А что означает изображение черепа на ткани?
— Святую Смерть…
— Святую?!
— То есть нет. Это просто смерть. Но и Святая Смерть тоже есть.

Страшные истории о культе Святой Смерти мы слышали еще в Мехико. В мексиканский прокат как раз выходил одноименный фильм, а по телевизору можно было увидеть рекламный трейлер. Из него становилось ясно, что в культе этом есть нечто запретное и пугающее.

Несколько лет назад часовня Святой Смерти появилась и неподалеку от Пацкуаро. Ходят слухи, что ее постройку финансировал известный наркобарон Амадо Карильо, по прозвищу Господь Бог.

— Нехорошее место, — уверяла Аида. — Я была там всего лишь однажды и видела, как мужчина принес на алтарь патроны — чтобы они защитили его от насильственной смерти. Больше я там не бывала.

Часовня оказалась неприметным сооружением, построенным прямо возле дороги. Снаружи палило солнце, но здесь, внутри, было прохладно, пусто и жутковато. Изображения Смерти встречались повсюду — и это были не забавные, а зловещие фигуры в длинных одеждах и с косами. Неожиданно послышались шаги. Мы обернулись. У алтаря стояли молодая женщина с ребенком и ее пожилая мать. Увидев нас, они дружелюбно улыбнулись. На шее у девушки вместо креста блеснул серебряный медальон — фигурка Смерти с косой.

— Некоторые ее боятся. Думают, что если она выполнит просьбу, обязательно потребует что-то взамен. Но я в это не верю. Ведь если она святая, то готова помочь безвозмездно. Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Мы поднялись на второй этаж. Среди обычных статуй Святой Смерти выделялось изображение длинноволосой девушки в струящихся одеждах.

— Вот. Так она выглядит на самом деле. Она была красавицей до того, как Господь призвал ее и сделал святой.
— Господь?
— Конечно. Мы же все христиане. Когда я хочу помолиться своей святой покровительнице, то сначала обращаюсь к Иисусу, прошу разрешения на эту молитву. Показать вам домашний алтарь?

Вечером мы с трудом отыскали ее дом. Этот район резко отличался от опрятного центра Пацкуаро с его колониальными домиками и прохладными патио. Залитый бетоном двор, такой же бетонный пол в крошечной комнате, посреди комнаты — громадная кровать. Двадцатитрехлетняя Лина работает маникюршей, живет с родителями и одна растит ребенка.

На алтаре, расположенном прямо у входа, виднелись Евангелие и маленькая статуя святого Иуды, защитника обездоленных. Но главное место занимала та, кому был посвящен алтарь, а именно три ее статуи разных цветов. Точно такие мы видели на рынке Сонора в Мехико.

— Белый цвет символизирует чистоту, невинность. Золотой — благоденствие. Черный кое-кто ассоциирует со злом… но я думаю, это неправильно. Для меня черный — это, скорее, сила… Да, он придает мне сил.

У славной девочки Лины был явно собственный взгляд на этот культ. Узнала она о нем от отца, но начала практиковать всего несколько лет назад и почти случайно — как-то подруга подарила ей изображение святой. Тогда она обзавелась специальной литературой (внизу, под алтарем, и сейчас можно было видеть подшивку "Почитания Святой Смерти" — глянцевого журнала для адептов и неофитов) и сделала по всем правилам домашний алтарь.

— Если честно, вначале я ее боялась. Пока не приснился сон о том, что меня преследуют, я убегаю и уже почти дома, но у самых дверей спотыкаюсь и падаю. Вдруг слышу голос: "Не бойся!" Поднимаю глаза — передо мной святейшая. Она протягивает мне руку, я ощущаю ее холод — и в тот же момент просыпаюсь, чувствуя в руке холодок медальона, который, оказывается, сорвала во сне… С тех пор я перестала бояться. А потом начались чудеса. Однажды врачи сказали, что сына надо оперировать. Я испугалась: он же такой маленький! И обратилась к ней. Обещала, что если сын поправится, я возьму его на руки и дойду до часовни пешком. На следующий день врачи сказали, что ребенок здоров.

Мне вспомнились слова Аиды о крепкой связи просящего с тем, кто может выполнить просьбу. Чуть позже они нашли еще одно схожее подтверждение в базилике Нуэстра Сеньора де ла Салуд, построенной в Пацкуаро на месте древнего святилища, со знаменитой чудодейственной статуей Девы Марии. Уже во дворе церкви паломники встают на колени и начинают медленно двигаться к алтарю — благодарить мадонну за оказанные милости. Здесь же находится "мавзолей Дона Васко" — францисканского епископа Васко де Кироги, защищавшего индейцев от зверств конкистадоров.

Мадонна с косой. Почитание Святой Смерти

Новая мексиканская святая напоминает старое европейское изображение смерти — в капюшоне и с косой. Иногда, правда, она предстает в белом платье и с атрибутами Девы Марии: символика чистоты и невинности противоречит традиционному восприятию смерти как "плода греха". Отсюда еще одно ее название — Белая Девочка. Культ Святой Смерти возник недавно, о происхождении его мало что известно. Кто-то — во времена моды на все ацтекское — возводит его к древним обычаям. Есть версия, что это новая ипостась святого Паскуаля, канонизированного монаха-францисканца, некогда популярного на юге Мексики и часто представляемого в виде скелета. Несомненно одно: культ возник среди маргиналов, в частности в криминальной среде, и только недавно распространился в широких кругах. Но и сегодня основные места отправления обрядов сконцентрированы в неблагополучных кварталах. По мнению продавца статуэток с рынка Сонора, культ Святой Смерти начал распространяться в начале 1990-х. "Как — не знаю, просто вот думаешь: ну может, она не поможет, а вдруг поможет? И она начинает помогать, а ты ей что-то обещаешь, она же помогает все больше и больше. Ну а потом у тебя есть друг, у друга есть проблема… ты и ему говоришь: попроси у Святой Смерти, она поможет. Так и пошло".

Считается, что она помогает там, где другие святые бессильны. Основная сфера ее компетенции — любовные и денежные дела, а также защита от насильственной смерти и болезней. Кроме того, она охраняет всех, кто работает ночью: таксистов, музыкантов-марьячи, полицейских и проституток. "Мы веруем в тебя, так как ты справедлива. У тебя нет предпочтений. Ты забираешь как бедных, так и богатых", — говорится в специальной службе. Именно приписываемая святой справедливость делает ее столь привлекательной для тех, кто считает себя незаслуженно обделенным обществом или судьбой. Люди верят, что она воздает "каждому по заслугам". Бытует и мнение, что эта святая столь же сильна, сколь ревнива. Если вовремя не выказывать ей свое почтение, то она может забрать того, кто посвятил себя ей. Поэтому адепты культа носят отличительные знаки — медальоны, кулоны, футболки или даже татуировки с ее изображением. При этом большинство из них продолжают считать себя правоверными католиками. Мало того, в обращениях к своей покровительнице они нередко упоминают Христа и Деву Марию Гваделупскую. Церковь осуждает культ, но поскольку в стране свобода вероисповедания — его приверженцев не преследуют.

Ракурс 3. Обычное дело

То, что произошло в Мексике в XVI веке, исследователи называют демографической катастрофой. Жестокость колонизаторов, эпидемии, голод, вынужденное переселение, непосильный труд — все это привело к тому, что к концу века коренное население уменьшилось в несколько раз.

По мнению ряда специалистов, высокая смертность способствовала популярности среди индейцев Дня поминовения усопших (так же как распространение мотива "пляски смерти" в средневековой Европе иногда соотносят с эпидемиями чумы). В XIX веке на долю страны вновь выпали страшные испытания: война за независимость от Испании, затем бесчисленные внутренние перевороты и войны с США и Францией. Путешественники не уставали писать о том, что человеческая жизнь в Мексике ценится дешево. В начале ХХ века революция унесла более миллиона жизней. Все это порождает еще одно объяснение сравнительно "спокойного" отношения мексиканцев к смерти: в какой-то момент они просто-напросто привыкли. Единственно возможной реакцией на повседневность смерти стал неумолимый фатализм: чему быть, того не миновать...

По заказу Васко де Кироги в XVI веке и была создана статуя Девы Марии Исцеляющей. Вскоре появились свидетельства чудес, и на статуе сделали надпись "Salus Infirmorum" ("Здравие болящих"). Подобный союз медицины и религии проявляется, кстати, и в распространенных названиях мексиканских аптек: например, Corazon de Jesus ("Сердце Иисуса") и Jesus medico ("Иисус-врачеватель").

Наше путешествие незаметно подошло к концу. Мы побывали на городском празднике, предназначенном для развлечения живых, и на сельских ритуалах, призванных в первую очередь увеселять предков. Познакомились с культом Святой Смерти, походили по улицам, посмотрели по сторонам... Оставалось только сделать выводы. В этом нам помогла еще одна случайная встреча.

В последний вечер мы отдыхали в сквере на площади Васко де Кироги, главной в городе. К нам подсел худощавый молодой человек. Психолога Паоло привело сюда из Италии то же, что и нас:

— С одной стороны, все это миф: они такие же, как и мы. Несколько дней назад я зашел на кладбище в Мехико и оказался на похоронах. Никакого веселья. Смерть — такое же горе, как и для нас с вами. С другой стороны, все эти живые традиции и традиции нарождающиеся, вроде культа Святой Смерти… Вообще, знаете ли, это сейчас очень модная тема. Современное отношение к смерти в США и Европе давно вызывает критику антропологов, психологов и вообще здравых людей. Мы всячески делаем вид, что смерти нет — кладбища у нас расположены на отшибе, старики изолированы в специальных приютах. Но это же страусиная политика: делать вид, будто смерти нет, не думать о ней. Или думать, что можно ее обмануть, избежать. А за причудливыми мексиканскими обычаями стоит, как ни странно, более здоровое отношение к смерти. Так что здесь не только есть что изучать. Здесь есть и чему поучиться.