Пакистанская мозаика

Кассир на автовокзале рекомендовал отправиться в Карачи вечерним автобусом: 12 часов пути, и утром вы на месте - так безопаснее. Я ехал из Кветты, столицы пакистанской провинции Белуджистан, близ беспокойной границы с Афганистаном, и советчик, наверное, был прав. Но ночью я не увижу южного Белуджистана с его долинами, окаймленными грядой синеватых горных хребтов. И верблюдов, важно шествующих по пустынным караванным тропам. Нет, лучше рискнуть, и я беру билет на единственный утренний рейс.

Путь неблизкий, и коротая время, я вспоминаю, что знаю о Карачи. Сейчас в этом мегаполисе более 10 миллионов жителей. А еще в 1839 году на его месте была маленькая рыбацкая деревушка. Восстание индийцев против английских колонизаторов (1857-1859) усилило интерес Лондона к Синду, землям, лежавшим к западу от сферы влияния британской короны. В Карачи был отправлен корабль "Веллсли" и, после бескровной победы, англичане установили контроль над местной гаванью. Вскоре здесь основали военно-морскую базу, а еще через 4 года был аннексирован весь Синд.

К моменту, когда Пакистан "отложился" от Индии, - произошло это в 1947 году - Карачи, первая столица нового государства, насчитывала уже 400 тысяч жителей. Город стремительно рос, и хотя в 1963 году столица переместилась в Исламабад, Карачи по-прежнему притягивал к себе людей не только из других пакистанских провинций, но и из Индии. Выходцы из этой страны - мохаджиры - в 1987 году составяли половину жителей Карачи. На пуштунов, приезжавших сюда в поисках работы, приходилось полтора миллиона. Остальные два миллиона составляют коренные синдцы, а также белуджи и пенджабцы. Многие из пуштунов разбогатели на торговле героином, который поступал сюда в основном из Северо-Западной пограничной провинции, а затем тайно транспортировался за рубеж. Борьба за доходы от наркоторговли - одна из причин столкновений между различными национальными группировками. Но немало и других: в мегаполисе, где социальная напряженность никогда не ослабевает, достаточно малейшей искры, чтобы привести к междоусобной резне.

Апогеем конфликтов стал 1995 год, когда каждый месяц на улицах Карачи погибало более двухсот боевиков. А когда ситуацию удалось переломить, грянули события 11 сентября 2001. Атака исламских террористов на Нью-Йорк и Вашингтон придала новый импульс взаимной вражде. После разгрома талибов в Афганистане многие приверженцы "Аль-Каиды" нашли убежище в Пакистане, под крылом местных фундаменталистов. В 2002 году в Карачи взлетел в воздух отель, а в июне сильный взрыв произошел возле американского консульства, после чего закрылись все дипмиссии США в стране. Со временем напряженность вроде бы спала, но в декабре 2004 года - новый взрыв...

Либеральный мавзолей

Километров за 120 до Карачи - очередной блок-пост. Выходим из автобуса - досмотр поклажи. В отличие от предыдущих проверок автоматчик себя особо на утруждает - лишь формально обозначает бдительность. Значит в Карачи стало поспокойнее.

Любуемся закатом: малиновый шар садится за невысокую горную гряду. А на душе тревожно: все же я еду в чужой незнакомый город на ночь глядя и без языка. Это вам не Индия, где английский остается официальным наряду с хинди, и всегда можно объясниться. В Пакистане же преобладает урду. "Огни большого города" начались задолго до прибытия на автовокзал. Собственно, это одна из площадок, разбросанных по всему городу, где теснится дюжина междугородних автобусов. На ближайшем здании вывеска: Отель "Shan Znob". Быстренько туда, мимо посредников и моторикш. Гостю из России рады. При гостинице - харчевня: не надо делать рискованные вылазки в поисках съестного. В общем, обошлось...

С утра главное - определиться на местности. Дежурный у стойки немного лопочет по-английски. Выясняю, что наш отель где-то на северо-восточной окраине Карачи, на туристской карте она не обозначена. Теперь хорошо бы узнать направление к центру. Дежурный машет рукой, обозначая направление весьма условно. Больше из него ничего не выжмешь.

Бодро шагаю вдоль обочины - я опытный ходок, а навстречу мчатся автобусы, разукрашенные как елочные игрушки. До города час пешего перехода. За это время можно переписать номера маршрутов, обозначенных на лобовом стекле машин. Их около двух десятков, и если хотя бы один-два встретятся в центре города, то к вечеру в отель можно вернуться с гарантией.

Впереди показалась очередная мечеть, а слева - большой купол мавзолея. Это мазар - усыпальница, где похоронен основатель государства Пакистан - Мухаммед Али Джинна (1876-1948). Его официальный титул - Quaid-i-Azam (Великий вождь), что и отразилось в величественном облике гробницы, возводившейся 10 лет по проекту турецкого архитектора. Купол, облицованный белым мрамором, взметнулся на высоту 31 метр. Снаружи и внутри - почетный караул. Часть украшений - дар Японии, Китая и Ирана.

А режим в мавзолее неожиданно оказался либеральным: кто-то из посетителей молится у ограды, кто-то фотографируется на фоне надгробия. И никто не стоит над душой, с чем приходится сталкиваться в аналогичных сооружениях в Ханое, Пекине или в Москве: дескать, проходите, не задерживайтесь, и нечего вглядываться - подлинник или кукла...

Напомню, что Пакистан был основан как светское государство. Уступка фундаменталистам сделана лишь в названии страны - Исламская республика Пакистан. Однако Джинна умер, так и не успев создать прочные основы государственного устройства. И все же, несмотря на то, что его история состоит из череды государственных переворотов и военных диктатур, Пакистан всегда сохранял свой светский характер.

В "подклете" мавзолея - музей, где хранятся личные вещи Великого вождя: от очков и тросточки до двух огромных лимузинов, замерших под стеклянным навесом на вечной стоянке.

Ну а мы продолжим путь к центру города, куда ведет проспект имени... Конечно же, Мухаммеда Али Джинны. Чем дальше, тем больше автомобильных пробок. Воздух подернут голубоватой дымкой выхлопных газов. Между автобусами ловко лавируют моторикши. Тротуары заняты торговцами, а пешеходы выдавливаются на проезжую часть.

Правил дорожного движения здесь не существует - во всяком случае их никто не соблюдает: обгоняют друг друга с любых сторон и оглущительно сигналят. Вот сценка, которую я наблюдал. На одном из перекрестков регулировщик решил навести порядок. Внимания на него никто не обращает, но он упорно машет руками, указывая путь. Одна машина притормозила прямо за его спиной, ожидая своей очереди. Но так и не дождавшись, потихоньку трогается, поддавая под зад стражу порядка. Тот возмущенно оборачивается, показывает водителю кулак и снова лихорадочно машет руками.

"Чья же возьмет?" - со спортивным интересом думаю я. Водитель, не долго думая, еще раз подталкивает регулировщика бампером. И тут страж, ни слова не говоря, отвешивает ему оплеуху (окна в автомобилях всегда открыты из-за жары), а затем невозмутимо возвращается на вверенный ему пост...

Начинают попадаться здания викторианской эпохи - наследие колониальных времен. Над бетонными коробками высится 50-метровая готическая башня с часами, остановившимися давно и навсегда. Она увенчивает торговый квартал, который в честь королевы Виктории, императрицы Индии, именуется "Императорским рынком". В отличие от глубинки, в центре Карачи атмосфера космополитическая. Здесь не увидишь женщин в парандже, меньше - в хиджабах, больше - открытых лиц. Есть и иноземные вкрапления.

Наряду с мечетями встречаются и христианские храмы - англиканский кафедральный собор Св. Троицы, церковь св. апостола Андрея (Эндрью), собор св. Патрика и церковь Фатимской Божией Матери. Но все это - плоды миссионерской деятельности англичан и "прочих шведов". А вот нечто самобытное: на одной из улочек за забором расположилась община бахаистов.

Колыбель этой веры - Иран, но после прихода к власти аятоллы Хомейни бахаистов начали преследовать, и нынче в шиитском Иране они вне закона. Мусульмане-сунниты более терпимы, и в Карачи бахаиты смогли найти прибежище. Как и зороастрийцы-огнепоклонники, в свое время вытесненные из Персии. Их потомки владеют храмом на одной из центральных улиц столицы - Daud Pota Road. На его ограде - вывеска: "Место поклонения". Перед вратами - страж-зороастриец, объясняющий: вход только для "посвященных". За последнее время число огнепоклонников пошло на убыль - их примерно две тысячи, причем большинство живет в Карачи.

Но вернемся на проспект Али Джинны. Напротив столичного Радиокомитета ("первая кнопка") - здание, где располагается Теософское общество. Ну, а там, где теософы, ищи, как говорится, поблизости масонов. И, действительно, при англичанах на Strachen Road было возведено здание масонской ложи, украшенное колоннами в коринфском стиле. Но после ухода британцев английские и шотландские "вольные каменщики" почувствовали себя на исламской почве неуютно. Теперь в их "родовом владении" расположилось Управление защиты дикой фауны.

Зато христианские молодежные организации весьма активны, у них в Карачи имеется ряд школ, куда открыт доступ всем желающим. Кое у кого это вызывает недовольство, что отражают надписи, выведенные на оградах этих учебных заведений - на урду и по-английски: "Долой секулярное (светское) образование!". И подпись: "Джамаат-и-ислами". Фундаменталисты выступают за "реисламизацию" Пакистана, превращение его в исламское государство не только по названию, но и по сути.

Худо приходится коровам, если они не священные

На сегодня впечатлений более чем достаточно. Завтра - поездка на остров Манора - проветрить легкие и взглянуть на Аравийское море. Карачи - набор парадоксов: самый большой город страны, но не столица; стоит на побережье, но нет курортов. В этом смысле поездка на остров особого отдохновения не предвещает.

Мотобот, забитый пассажирами, отваливает от пристани в портовом предместье Кеамари. Впереди выступает из волн плоский остров, покрытый чахлой растительностью. Кое-где виднеются мечети в обрамлении пальм. При высадке пассажиры платят "портовый сбор" - 5 рупий (около 10 центов). 20 минут ходьбы, и дорога приводит на песчаный берег, не вполне заслуженно именуемый пляжем. Ни кабинок, ни грибков, ни тентов. Единственное развлечение явно не морского профиля - катание на верблюдах и лошадях. Правда, под навесом можно отведать свежеприготовленную рыбу.

Грустные мысли вызывают развалины старинного индуистского храма. После 1947 года индуисты бежали из Пакистана, и уцелевшие храмы, став бесхозными, быстро обретают новый статус - руины. Если какие-то индуисты и остались еще в стране, то им не позавидуешь. Известно, что одна из заповедей индуизма - почитание коров как священных животных. В Карачи порядки другие, в чем мне вскоре пришлось убедиться.

Два дюжих мясника выводят на обочину упирающуюся корову и заваливают ее на асфальт. Животное пытается подняться, но "профи" знают свое дело. Корове делают подсечку, и она снова распластана на земле. Добровольные помощники стягивают ей ноги, упираясь в живот. Ребятня облепила зрительную площадку - предстоит интересное зрелище. Мужик с крашеной охрой бородой резко проводит ножом по коровьей шее. Алая кровь фонтаном хлещет на асфальт, а дети с любопытством наблюдают за происходящим.

Теперь начинаю понимать, что означают красноватые лужицы на асфальте, которые то и дело приходилось обходить стороной. В гигантском Карачи нет цивилизованного мясокомбината, и забой скота идет прямо на тротуарах в каждом жилом квартале, близ каждой мясной лавки. И у ребят ежедневное кровавое действо уже не вызывает каких-либо эмоций.

А мясники успели освежевать тушу, и шустрый шкет тащит шкуру за хвост куда-то внутрь квартала. Коровий живот вспорот; оттуда извлекается огромный желудок, набитый еще зеленой травой, и прочие "субпродукты". Мясники тащат тушу во двор в облегченном варианте, а на требуху набрасываются нищие. И таких распоротых желудков на обочинах - видимо-невидимо. Здесь же в сторонке мирно жуют траву сородичи павшего товарища: сегодня до них еще дойдет очередь...

А вот уж кто жирует на этом пиру смерти, так это коты. Им всегда достанется лакомый кусочек "свежатинки". И не надо дрожать за свою шкуру: смышленый котофей знает, что он - несъедобный.

Репортаж под дулом автомата

Следы древней цивилизации, существовавшей на территории нынешнего Пакистана во 2-3 тысячелетиях до нашей эры, археологи обнаружили еще в 1921-1922 годах. Народ, являвшийся ее носителем, обитал на территории, простиравшейся от подножия Гималаев в Пенджабе до Аравийского моря и от Белуджистана до устья реки Тапти в Индии. У цивилизации было два главных центра: Хараппа на Рави, притоке Инда, и Мохенджодаро, расположенный на берегу той же реки. Я выбрал второй адрес. На дорогу от Хайдарабада, где я тогда находился, до Ларканы, - городка, лежащего в 28 километрах к северу от Мохенджодаро, ушел целый день. Сначала в набитом до предела автобусе до Даду, куда ежедневно устремляются сотни паломников-мусульман. А потом - в микроавтобусе, с таким уплотнением, что предыдущий вариант вспоминался почти с нежностью. Зато в Ларкане повезло с гостиницей: "Аль-Рахим" - приличный чистенький отель, номер - полтора доллара в сутки (в пересчете с пакистанских рупий) - в четыре раза дешевле, чем в соседнем шикарном "Парадизе". Вечером - стук в дверь. На пороге полицейский с автоматом за спиной. На ломаном английском осведомляется у сахиба-постояльца, какие у него планы на завтра? " Поеду в Мохенджодаро," - говорю я. "С утра выделим конвой. А ночью в отеле будет охрана. На улицу советую не выходить, двери никому не открывать". Неплохое начало, думаю я, но инструкцию соблюдаю.

Утреннему стуку в дверь уже не удивляюсь. На пороге все тот же чукидар-стражник. В 8 утра у него заканчивается дежурство, а через полчаса за мной придут из полиции. Прощаясь, он вскользь упоминает про бакшиш. По-видимому, за ночную охрану. Я резонно замечаю, что ее не заказывал, и он, несколько разочарованный, ретируется.

Полчаса на сборы, и снова стучат. Пришел знакомиться конвоир. Он без автомата, значит днем в округе поспокойней. Здесь в Среднем Пакистане туристов-одиночек могут ограбить бандиты-дакойты. Они угнездились на левом берегу Инда, откуда и совершают набеги. Экскурсионные маршруты им хорошо известны. Поэтому они перебираются через реку на подручных плавсредствах и поджидают бледнолицых сахибов в окрестностях Мохенджодаро.

Мой конвоир по имени Башир не говорит по-английски, я - на урду, но мы понимаеи друг друга без слов. Сначала мой спутник ведет меня к маршрутному "скутеру" - моторикше, несущему дежурство в двух кварталах от отеля. Тот доставляет нас к базару, а оттуда есть прямой автобус до главного туристского объекта здешних мест.

Салон деревенского автобуса пока наполовину пуст, и места впереди свободны. Но опытный Башир ведет меня в хвост - на мужскую "половину". И вправду: через четверть часа передок уже верещит на все голоса - там разместились сельские дамы-бегум, зашторенные в черные и белые паранджи с дырочками для "гляделок". В кошелках кудахчут куры, внося свою лепту в общий гвалт. Наконец трогаемся. Но движение осуществляется рывками - тормозим у каждого перекрестка, подбирая попутный сельский люд.

Наконец пошли пальмы, зеленые поля, разбитые на клочки индивидуальных хозяйств. Идиллическое дополнение ландшафта - ослики, тянущие телеги-тонга с огромными копнами сена. Через полчаса Башир командует: "На выход!" 23-й километр, полицейский пост у развилка. Автобус уходит дальше, а мы садимся на скутер с гордой надписью: "VIP. Five stars" - "пятизвездочный". Моторикша, обладающий хорошим чувством юмора, заводит тарахтелку и вставляет в плейер кассету. Последние 5 километров мы катим под пронзительные песнопения, вырывающиеся из динамика над нашей головой.

За километр до Мохенджодаро появляется аэропорт. Сюда из Карачи доставляют большинство "плановых" туристов, которых под охраной полиции отвозят к древним руинам. 2-3 часа на осмотр и снова в самолет. Ну а с вольными странниками работают такие, как Башир.

Вип-скутер лихо разворачивается перед музейной оградой. Табличка с прейскурантом: плата за вход для местных - 10 рупий, с иностранцев берут все 200. Но что такое 3 доллара в сравнении со всемирно известным Мохенджодаро! Тем более, что за Башира платить не надо: он "при исполнении". При покупке билета просят отметиться в журнале для иностранных гостей: дата, фамилия, страна. Судя по записям, заморских гостей здесь бывает немного. Бегло просматриваю амбарную книгу. Откуда тянется народ? Англия, Германия, Япония, Штаты. Иногда мелькнет Франция, Италия. Ну а где земляки-россияне? Пролистнув годовой список, в графе "страна" нахожу лишь одну "Russia": какая-то отважная Ольга Новикова дерзнула в одиночку посетить эти неспокойные места. И это в мусульманской стране, где курица - не птица, а статус женщины, скажем так, тоже уцененный...

На территории заповедника тишина. Вертлявые бурундуки испытующе смотрят на вновь прибывших: что у вас, ребята, в рюкзаках? Башир радует своей ненавязчивостью. Между нами не только языковой барьер, но и носовой. Конвойного продуло в автобусе, просквозило в скутере, и теперь он кашляет, чихает и, уж извините, путается в соплях, семеня где-то позади "объекта сопровождения". Поднимаюсь наверх, к подножию буддийской ступы. Отсюда хорошо видны окрестные селения и все пять квадратных километров заповедника. Для археологов Мохенджодаро представляет уникальную ценность, но с середины 60 годов прошлого века раскопки приходилось постоянно прерывать, так как открыть город солнечному свету равнозначно его уничтожению. Мохенджодаро полностью построен из кирпичей, изготовленных из сырой глины, которая успела пропитаться различными солями, проникшими из земли, и при воздействии солнечного света сразу разрушается.

В середине 80-х группе итальянских археологов удалось создать новую технологию, позволяющую изучать древний город, не причиняя ему вреда. Геофизики, используя электрические, магнитные и сейсмические детекторы, как бы фотографируют нижние слои и то, что в них скрыто. Седиментологи определяют состав того или иного слоя. Геоботаники дополняют картину исследований, изучая распад различных видов растений и воссоздавая тем самым химический состав земли. Благодаря этому методу, схожему с радиографией, ученые доказали, что изучать Мохенджодаро можно без раскопок. После трех лет работы итальянские археологи сумели воссоздать точный портрет города и историю его развития. В заповеднике безлюдно. Знающие люди посоветовали мне не приезжать сюда в пятницу - будет не продохнуть от "организованных" школьников. Их сюда подвозят автобусами из всех близлежащих городов. Я оказался в Мохенджодаро утром в понедельник, и с первой щебечущей стайкой столкнулся лишь ближе к полудню. "Из Хайдарабада", - просипел Башир.

Мохенджодаро возводился 4 тысячи лет назад из глины, которой вокруг в изобилии. Чтобы защитить город от наводнения, древние зодчие ставили все здания на громадные - до 500 метров в длину платформы, тоже глиняные. Современник больших городов древней Месопотамии, это поселение во многом остается еще загадкой для ученых. Так, до сих пор не установлено, какой письменностью пользовались его жители. Несколько нечетких иероглифов на печатях ясности не вносят. Близ буддийской ступы свободная скамья, кстати, и единственная. Вынимаю из сумки лепешку-чапати, и мы с Баширом по-братски делим ее пополам. Затем в чайхане прихлебываем из пиал зеленый чай-чанаки. И, наконец, краткий осмотр музея. Все ценное из Мохенджодаро не здесь, а в собраниях Дели и Карачи. И все же в местном музее тоже есть на что посмотреть. Короткие надписи на стеатитовых табличках, печатях и вазах пока не расшифрованы. Некоторые из этих предметов были обнаружены на острове Бахрейн в Месопотамии, что свидетельствует о развитых торговых связях древнего народа.

Судя по месопотамским текстам, здешняя цивилизация называлась Мелухха. Язык ее, как я уже говорил, не известен. Не установлено даже, к какому типу принадлежала письменность - идеографическому, основанному на условных изображениях и рисунках, или силлабическому, слоговому, где знаками обозначались согласные и гласные. И все же кое о чем исследователи догадались. Установлено, что надписи на табличках, где изображены люди и животные (бык, зебу, носорог, фантастические чудища), - это не подписи к иллюстрациям. Одно и то же изображение сопровождается разными текстами. По-видимому, это имя владельца таблички, из чего следует, что собственность в Мелуххе уважалась.

Ученым удалось зафиксировать около 400 знаков. Наибольший вклад внесли индийский ученый Махадеван, финский - Парпола и пакистанский - Дани. Полезную работу проделал еще в советское время наш соотечественник Юрий Кнорозов, прославившийся расшифровкой языка индейцев майя. Но мелуххский, похоже, посложней...

Обратный путь до Ларканы оказался тяжелей, чем утром. Автобус уходил только вечером, и нам пришлось все 28 километров трястись на скутере. Мы с Баширом разместились на передних сидениях, а к нашим спиной привалились еще трое попутчиков. Моторикша вел свою тарахтелку мимо полей, вот показался кирпичный заводик. За несколько тысячелетий в технологии ничего не изменилось: кирпичи изготавливаются так же, как в древнем Мохенджодаро...

Башир доставил "подконвойного" до дверей "Аль-Рахима", и у меня создалось впечатление, что он готов быть при мне до самой ночи. Надо его как-то вежливо отшить. Жму своему стражу руку с благодарностью, выраженной в двух сотенных (не долларов - рупий), которые остаются в его натруженной ладони. А теперь быстро перекусить, чашку крепкого кофе, и в гостиничный номер - записать увиденное, пока свежи впечатления.

Творческий процесс прерывает очередной стук в дверь. На пороге - сменщик Башира, преисполненный серьезности. С сильным акцентом объясняет, что он - "секьюрити" и несет за меня ответственность. Я принимаю это к сведению, и минут пять мы посвящаем светской беседе. Вроде бы достаточно.

Однако охранник не спешит меня покинуть. Ему интересно, что это у сахиба на столе за листки с мудреными каракулями? Теперь каждый занят своим делом: я дописываю строки, которые вы читаете, а "вохра", стоя вполоборота, внимаетльно наблюдает за движением пера. Замечаю, что дуло его автомата почти уперлось мне в висок. Интересно, патрон дослан в ствол или нет? Таких ситуаций в моей жизни, пожалуй, не было. Конечно, то, что я пишу, не назовешь "репортажем с петлей на шее", но заканчивал я его под дулом автомата. Это точно.