Два лика Лимы

У перуанцев собственная гордость, и предъявляют они ее иностранцам сразу же по прилету: столичный аэропорт носит имя Хорхе Чавеса. Так звали дерзкого летчика, который впервые в Европе пытался перелететь Альпы. Он был родом из Перу. В одном из скверов Лимы летчику поставлен памятник. Он погиб, но прославил Перу, говорят перуанцы.

Всех приезжающих в Лиму приятно поражает ее исторический центр. Городским властям удалось навести порядок. Теперь иностранные туристы могут спокойно любоваться колониальными памятниками, не натыкаясь на каждом шагу на палатки или торговые тележки, как было раньше. Неказистая окраина уступает место каменным домам -- одноэтажным, затем двухэтажным, откуда начинается главный столичный проспект -- авенида Николаса де Пьерола, или, как ее называют в городе, Колмена. Проспект тянется на несколько километров. Но особенно красив он в самом центре города на площади Сан-Мартина, где нет ни уродливых лачуг, ни кичливых особняков местной знати, ни самонадеянных небоскребов, воздвигнутых иностранными компаниями и банками.

Днем в центре Лимы всегда оживленно. Торговые улицы, вливающиеся в Колмену, словно ручьи в большую реку, бурлят до позднего вечера. Прохожему на авениде они настойчиво напоминают о себе громокоголосыми выкриками, гудками автомобилей, скрежетом автобусных тормозов. Автобусы, хотя и выручают население (в 8-миллионной Лиме нет метро), являются сущим бедствием. Их несметное число -- больших и микро, но у них есть и нечто общее: они уже давно отслужили свой век. Нещадно чадя и сигналя, они обгоняют друг друга в надежде заполучить лишнего пассажира, нарушая самые элементарные правила движения.

За движением следят симпатичные девушки в элегантной зеленой униформе. В борьбе с коррупцией, развернувшейся в Перу после падения режима Фухимори, местные власти на 80 процентов сократили мужской состав столичной дорожной полиции, заменив его женщинами, которые, по убеждению мэрии, менее податливы на взятки. Действительно, женщин водителям-нарушителям не удается "подмаслить", но порядок от этого на дорогах столицы почему-то не улучшился.

А по вечерам, когда в витринах магазинов и авиакомпаний, на крышах отелей запрыгают разноцветные огни рекламы, когда ярко засветятся огни больших и маленьких лавочек, наполненных множеством сувениров из серебра и меха лам, поток пешеходов становится еще гуще.

У перуанской столицы много лиц, и одно из них невыразительно и грустно. Если направиться на северо-запад и север Лимы, то покажется, что будто весь город вокруг как-то приник к земле. Вместо бетона -- кирпич, вместо красных крыш из черепицы, характерных для зажиточных районов, в лучшем случае гофрированное железо. Роскошные автомобили здесь не останавливаются. Время от времени появляются расхлябанный автобус или кооперативные такси, дверцы которых при движении нужно либо придерживать, либо прикручивать проволокой.

Обитатели этих кварталов при своих недельных заработках больше нигде не могут селиться. При нищенской зарплате в несколько десятков солей на севере они погибли бы от холода и голода. Но вечно греющее лимское солнышко, хотя и редко появляющееся на небосклоне, избавляет от заботы о теплых квартирах, от расходов на отопление и покупку теплой одежды.

Перуанский журналист Хота Родригес Флорес показал мне не только нарядную Кольмену и аристократические районы Сан-Исидро, Мирафлорес и Монтеррико, где все чисто, умыто и где на некоторых улицах в целях соблюдения тишины и экологии запрещено движение автобусов. Хота, как коротко зовут его коллеги, привел меня и на круглую площадь Уньон. Она запоминается с первого взгляда -- повсюду расставлены повозки, лотки мелких розничных торговцев, заваленные зеленью, фруктами, различным ширпотребом. Площадь всегда полна покупателей, поскольку цены здесь ниже, чем на муниципальном рынке в центре города.

Неподалеку от площади Уньон перекинулся через речку Римак широкий мост. Кстати, исказив название речушки, испанские конкистадоры нарекли этот город Лимой. Открывающийся с моста вид не радует взор. Крутая городская набережная гранитной громадой нависает над мелководной речушкой. Там, где кончается каменная рубашка, в которую одеты обрывистые берега, начинается глубокий овраг. На дне его по галечному ложу течет жидкий, почти высыхающий в зимнюю пору ручей. Это и есть речка Римак.

А по обоим берегам оврага -- сотни лачуг бедноты, слепленных из кусков жести, картона, фанеры. По сравнению с ними хижины, которые я видел при выезде из международного аэропорта Хорхе Чавес в перуанскую столицу, кажутся вполне сносным жилищем. Глядишь на эти "ласточкины гнезда" и диву даешься, как это им удалось приткнуться к почти отвесным берегам. -- Это самое дно столицы в прямом и переносном смысле, -- говорит Хота. -- Всякий раз, когда я смотрю на эти "гнезда", мне кажется, что они вот-вот сорвутся и полетят вниз.

Но особенно тягостное впечатление остается от вида так называемых "молодых поселков" -- скопищ глинобитных лачуг. Словно гигантская подкова, они окружают город с трех сторон, и лишь океан мешает им замкнуть зловещее кольцо. Перуанцы называют эту подкову "поясом нищеты". А над ним, на горе высится белая статуя Христа с распростертыми руками и рядом с ним огромный крест, который ярко подсвечивается в ночное время, скрывая следы нищеты и бедности.

Лима со всех сторон окружена песками и голыми камнями. Это единственный большой город в мире, куда редко заглядывает солнце. Над городом всегда висит густо-серое покрывало тумана. Вместо долгожданных солнечых лучей с неба сыплется "гаруа" -- водяная пыль, настолько мелкая и легковесная, что вопреки всем законам земного притяжения она не опускается на землю, а остается висеть в воздухе где-то на уровне человеческой груди. Дождя в горде не бывает годами. В Лиме есть зеленые лужайки, на клумбах и в скверах цветут цветы, но там, где рука человека не обеспечит землю влагой, она безжизненна. Тот же Хота мне поведал, что испанские конкистадоры попали в эти края в тот редкий момент, когда сияло солнце и на вопрос -- "Это всегда здесь так", индейцы закивали головами, и испанцы решили остановить свой выбор на этом месте, на отвесном берегу Тихого океана.

В кафедральном соборе Лимы стоит гроб, одна стенка которого сделана из стекла. Это для того, чтобы все могли увидеть Франсиско Писарро. В 1532 году этот испанский конкистадор, бывший свинопас, пришел в Перу из Панамы с вооруженным отрядом (62 кавалериста и 102 пехотинца) и завоевал многомилионное государство инков, оборвав развитие этой уникальной цивилизации. Около гроба всегда полно народу. Глядя на запыленную мумию, люди спорят о давней истории. Но только почему-то шепотом, словно и сегодня все еще боятся грозного конкистадора.

Спорящие сходятся на том, что он завоевал империю инков хитростью, коварством и жестокостью. И все это Писарро пытался оправдать догмами католической религии, которая пришла вместе с ним. Испанцы насильно, огнем и мечом крестили солнцепоклонников инков. Индейцы не раз пробовали восставать против пришельцев, но были жестоко подавляемы. Большая их часть, спасаясь от окончательного уничтожения, отступила в труднодоступные горы. Люди вымирали от нового порядка и от завезенных из Старого Света болезней. За первые 50 лет владычества Испании население Перу уменьшилоось в 6--8 раз.

В центре Лимы расположена площадь Оружия -- Пласа де-Армас. Здесь 28 июля 1821 года была провозглашена независимость Перу. Здесь же стоит бронзовый основатель Лимы Франсиско Писарро в стременах на вздыбленном коне, с поднятым забралом и стальным копьем в правой руке. Индейцы из глубинки в пончо, переброшенных через плечо, благоговейно взирают на всадника. Появилась и вереница школьников, которые пришли посмотреть на основателя города. Ведут они себя тихо, как мыши, и смотрят прямо в рот учительнице, рассказывающей об истории города и государства, в которой перемешано много горечи и славы.^END: