На высоких берегах Амура, ч. 2

Фуюань одновременно изумляет и приводит в полное недоумение. По возвращении кажется, что тебя крупно надули. Вывернули наизнанку, постирали и повесили сушиться на прищепках, как наволочку. Я бы никому не советовал начинать знакомство с культурой Китая с Фуюаня. Хотя, с другой стороны, почему бы и нет?..

В Китае что-то происходит. А что именно – точно никто не знает. Все слышали про экономический подъем и полеты в космос. Народ в Поднебесной стал жить сытнее, лучше, города у них растут как грибы после дождя. Но все это птичий газетный язык. А вот впечатления очевидца…

Теплоход, уходивший из Ха-ба-ровска в Фуюань, назывался "Полесье-18". Я был единственным туристом на борту, то есть отправлялся на тот берег лицезреть достопримечательности. Все остальные пассажиры ехали на рынок за товарами. Фуюань, как и Хэйхе напротив Благовещенска, и Суйфэньхэ напротив Пограничного в Приморье – главные закупочные базы дальневосточных челноков.

Через час и пятнадцать минут петляния по рукавам Амура открылась земля. На ней высился город. Он был похож на московский жилой массив типа Черемушек времен хрущевской оттепели, только архитектура чуть посовременнее и материалы поцветастее. Красные и синие крыши пятиэтажек, окна с пластиковыми рамами, балконы застеклены, а лестничные пролеты закрыты непрозрачным голубым стеклом. Видно, что строили недавно. Жилье свежее, необжитое.

На выходе из таможни стоит руки по швам китайский солдатик в мятом зеленом кителе. Стоит неподвижно, не моргая, словно перед мавзолеем.

Если со стороны город похож на Черемушки, то внутри, в центре – это Лас-Вегас с поправкой на китайскую специфику. (Казино у соседей запрещены.) Развлечения китайцам заменяет торговля. Это работа, отдых, образ мыслей, предел чаяний и сама жизнь.

Десятки, сотни, тысячи лавочек, рядов, магазинов, универмагов, лотков, подвалов, киосков и даже корыт и тазиков, приспособленных для торговли на велотележках. Вывески, плакаты, щиты, перетяжки, флажки, тряпки и фанерки, обтянутые простынями с названиями заведений и перечислением ассортимента... Все это заполняет улицы Фуюаня сверху донизу, слева направо, во всю глубину и ширь. Будь возможность, они и небо застили бы. Да пока нет такой китайской уловки.

Все безумно ярко и дешево. Словно торт, где на тонкий корж плюхнули пять кило жирного крема в виде розочек и завитков.

Улицы вымощены разноцветной плиткой, деревьев почти нет, только иногда из бетонных проемов торчат голые обрезанные палки с двумя-тремя куцыми веточками. Зато строительных кранов на квадратный километр – больше десятка. Отовсюду несется китайская музыка вперемешку с русской попсой и блатняком про Магадан, стрекочут отбойные молотки, с грохотом катятся по улицам трехколесные грузовички – все как один синие. Моторикши орут в громкоговорители… И, конечно, продавцы в тысячи глоток зазывают покупателей: "Корифана! Ивана! Трусы надо! Подруга шуба надо!"

Как только глаза привыкают к драконьей яркости и мишуре, замечаешь, что все вокруг знакомое, все вокруг мое… Этот город своим вторым лицом (или дном?) повернут к русским челнокам. Все надписи дублируются по-русски.

В китайском изложении язык наш чудовищно карикатурен. В этом есть какая-то военная хитрость, иначе невозможно объяснить, почему за 15 лет схватывающие все на лету жители Поднебесной не удосужились выяснить, как писать самые простые слова и предложения. Поначалу смешно: "Монопольный магазин механизма металлов… Железные туфли не портятся… Лучшие мужские женские белья… Магазин трусы и торты… Полина и Ваня сковородка... Массаж в голову 20 юаней, массаж в ногу 10 юан-ей. Наступать спину ногой… Дом здравохранений успокоение изнурений..." И т. д.

Через час смеяться уже не хочется. Это они прикидываются…

Главная достопримечательность фантомного города – рынок. К нему автобус подвозит русских и выпускает, как охотников в угодья. Вернее, как охотниц – женщин среди челноков большинство. На "Полесье" самой заметной фигурой была золотоволосая и белолицая Афина лет сорока пяти. Богато оформленная дама неуемного жизнелюбия и деловой хватки. Она громче всех болтала, спорила и ругалась с товарками. Меня зацепила мгновенно. Я не собирался ничего покупать, следовательно был первым кандидатом в "помогаи" – перевозчики товара. С этого года нашим гражданам разрешено посещать Китай с шоптуром не чаще раза в месяц и вывозить не более 35 кг.

– Ничейный мужчина! – воскликнула охотница, узнав, зачем я собрался в Китай. И добавила без тени смущения:
– Будешь моим два дня. – Она поправила воротник моей рубашки. – У меня сын, как ты, семнадцати лет…
– Мне тридцать три, – попытался отвертеться я.
– Да? Ой какой миленький!

Хорошо, что я вызываю у женщин исключительно материнские чувства. Это помогает в работе.

Можно было бы послужить дальневосточной фемине за один только образ. Но родители еще наградили ее именем, звук которого способен привести в трепет любого: Венера Ивановна…

Автобус остановился. Увидев шубы, Венера Ивановна с криком "Ой, какая красота!" бросилась в атаку. Это была ее стихия. А я отправился искать жизнь в этом городе из сновидения.

Четкий линейный порядок. Улицы прямые, как доски. Никаких закруглений, неровностей, кривых переулков. Вот только западная часть города чуть выше восточной, поэтому кварталы спускаются вниз наподобие ступенек. Ближе к реке возводятся пятиэтажки и административные здания, дальше рядами тянутся одноэтажные домики, похожие на наши совхозные. Одна крыша на 2–3, а где и на 5–10 семей.

Центр утомителен и бездушен. Ни одной лавочки, чтобы посидеть, отдохнуть. Может быть, это и не требуется рвущемуся в космос китайскому труженику?

Рынок – сердцевина города. Вокруг него лепятся улочки с магазинами и "сковородками" (кафе), жилые массивы, две школы, две воинские части и административные здания. Во дворе таможенного управления высажен пластмассовый кактус в рост китайского человека с пластмассовым красным цветком в иголках. Зачем?

За пределами рынка относительно чисто, но через каждые триста метров на тротуаре из разноцветной плитки стоит контейнер с мусором, источающий кислую вонь. Кажется, их не часто вывозят. В редких окнах увидишь занавески, на подоконниках этажами возвышаются кастрюли и сковородки…

Жизнь людей – настоящая, маленькая и неприметная – обнаруживается только здесь, между кирпичными "совхозными" бараками. Бараки, между прочим тоже новые, не старше пяти-семи лет, крыты свежим железом. Здесь китайцы живут, спят, сажают лук, делают детей, устраивают семейные сцены и так далее. Между бараками у каждой семьи крохотный, не больше сотки, надел земли с грядками зелени. Здесь тихо, окраин шум не достигает. Во двориках и немощеных проулках сидят старики и старухи, играют малыши, бегают редкие собаки, хрюкают в загонах свиньи, а взрослые китайцы, видимо по недоразумению не занятые торговлей, копаются в огородах. А вот детский садик: площадка 3 на 3 метра, на высоких перекладинах висят в ряд 10 качелей на веревках.

На старом диване у забора спала, свернувшись калачиком, маленькая девочка. По улице проезжала мотоциклетка с кузовом, в нем стояли в затылок друг другу и держались за плечи рабочие. Они смотрели на меня со сдержанным изумлением. В этой части города русские туристы – редкие гости. Нерусских туристов в Фуюане вообще не бывает.

Обходя барачный квартал, я попался на глаза моторикше – въедливому как клещ дедку. За двадцать юаней он обещал прокатить по всему городу и показать достопримечательности. Их три. Памятник 27 советским воинам, погибшим за освобождение Фуюаня в 1945 году. (Говорят, до 1995 года город состоял из одной улицы с глинобитными мазанками. В дождь по улице к Амуру текла глина.)

Вторая местная достопримечательность – храм на сопке. К нему ведет новая бетонка. На вершине холма врыты четыре столба, обтянутые мешковиной, внутри – четыре огромные фигуры Будды, прикрытые красной тканью. Перед ними ставят свечи и ароматические палочки. Никого нет. Только старик в лавке торгует сувенирами.

На обратном пути я видел буддийского монаха в оранжевой тоге. Он задумчиво смотрел вниз на свой город. Я бы многое отдал, чтобы узнать, о чем он думает…

Рикша всю дорогу бормотал что-то, поворачиваясь ко мне и отпуская руль. В конце концов я понял: дед настаивает на моем вступлении в связь с китайской женщиной.

– Класивая молодая деуска – 300 юаней (1000 рублей). Некласивая немолодая – 100 юаней, – и рикша затормозил у неприметного домика с зашторенным окном. Видимо, это и была, по его мнению, третья достопримечательность Фуюаня.
– Не надо, – сказал я.
– Тебе не надо, мне не надо, плосто посмотлим! – хитрил дедок.
– Без меня посмотришь.
– Холосо, – покладисто согласился рикша, и мы вернулись к рынку.

Фуюань живет, удовлетворяя русские потребности. Каждый день из-за реки приезжают 300–500 россиян и скупают барахло тоннами. Вечером челноки отдыхают. Фуюаньская индустрия развлечений бедна, зато доступна: кафе-сковородки с лягушачьими лапками и личинками шелкопряда, сауны, массаж, дискотеки и фотостудии. Последние пользуются особой любовью россиянок. Китайские фотокудесники одевают наших дам в наряды на все вкусы и времена, гримируют и снимают. Судя по образцам, каждая вторая видит себя ангелом: белое платье, крылья за спиной, веночек, потупленный взор. Следом идут невесты (нежные расцветки, декольте, фата) и принцессы. Для отчаянных – костюм американской cowgirl. Заламинированный фотопортрет в образе королевы стоит 200 рублей. В рамке. Это ли не воплощение девичьих грез?

В одной студии я наткнулся на Венеру Ивановну. Затяжные торговые войны на рынке ничуть не отразились на ее боевом духе.
– О, москвичок! Застегни-ка мне молнию.

Из вороха сказочных нарядов Венера Ивановна выбрала красную китайскую кофточку с драконами, флейтами и цветами. Вдвоем с продавщицей мы затянули молнию на белой спине соотечественницы.

Какой же счастливой выглядела эта хабаровская женщина, увидев себя в зеркале! Кажется, только ради этой минуты она ехала в Фуюань, нервничала на таможне, ругалась с хитрыми китайцами на рынке, а завтра потащит неподъемные баулы с вещами на Родину…

Какими счастливыми кажутся эти бабоньки на фотографиях: принцесы, графини, ангелы, тигрицы, воительницы, невесты, жрицы, китаянки с рязанскими глазами…

Но самое поразительное – ноги. Почти все фотографируются босиком. Может, сложно подобрать обувь к платью английской королевы XVII века. И безжалостная фотокамера – мастеру некогда заниматься мелочами, у него поток – фиксирует растоптанные, помятые, усталые за день беготни ступни со следами застежек и тесемок, мозолями и распухшими крестьянскими пальцами…

До самого вечера я бродил вокруг рынка, убивая время. Темнело, зажигалась неоновая реклама, китайцы закрывали лавочки. Торговля перемещалась на тротуары – ночная распродажа. Я зашел в парикмахерскую побриться. За двадцать юаней молодой китаец, измяв мне пальцами все лицо, сбрил двухнедельную щетину. Все вокруг почему-то хихикали. Брил он плохо, спасибо что не поранил опасной бритвой.

Я поднялся на второй этаж в массажный салон. За занавесками на узеньких кроватках лежали две женщины. Меня они не видели.

– Ну что ты, Ксюха, – негромко говорила одна. – Все не так плохо. Вспомни, стихи твои в прошлом году по телевизору читали. Как передача-то называлась?
– "Антропология", – отвечала другая. – С Дибровым…
– Вот, видишь. Читали твои стихи. Говорили: написала семнадцатилетняя девчонка с косичками…
– Это я на фотке так выгляжу.
– Неважно. Все путем! Приедем домой, хряпнем с тобой водки… Ты оглянись, как тут живут? Ну разве это жизнь? А у нас с тобой?..
– А что у нас? – слабо переспрашивала вторая.
– А у нас с тобой – жизнь! – уверенно отвечала первая.

На причале в Хабаровске даже хмурый спросонья таможенник кажется родным. Ему радуешься, словно он освободил тебя из плена. Или разбудил от странного сна про неживой город с разноцветным асфальтом…