Солнце в оленьих рогах

Какой дух двигал целыми народами и бесчисленными племенами? Какие катаклизмы гнали их из родимых мест? Какое новое счастье угадывали они в голубой дымке необъятной дали? Такие мысли посещают каждого, кто попадает на Алтай в Уймонскую степь.

Дымок над юртой

Оставив Бийск, машина помчалась по всхолмленной равнине. Было лето, и в желтой траве под палящим солнцем горожане собирали землянику, а справа, сверкая, неслась Катунь, стекая с гор на горизонте. Вскоре дорога привела в село, замелькали дома, в просветах которых, словно в кино, мерцают поток. "Сростки", - прочел я на дорожном указателе. Родина Шукшина...

Когда-то на этой равнине стояли ойротские (их называли еще "калмыцкие") стойбища, паслись табуны лошадей и дымились юрты. Но раньше, еще до калмыков, здесь жили хунны. Теперь они покоятся в холмах, которые плывут за окном машины.

После хуннов в этих местах жили древние тюрки, и история их удивительна. Никому не известный народ пришел на Алтай, чтобы плавить железо. По легенде, вначале они жили в ямах и поклонялись березам. Но за короткое время житья на Алтае народ этот настолько окреп, что уже в VI веке Тюркский каганат взял контроль над караванной дорогой, по которой китайский шелк тек в Константинополь в обмен на византийское золото. Державы давно уже нет, но здешние народы до сих пор говорят на языках, произошедших от древнетюркского.

Дорога подняла машину на перевал, в центр расколотых надвое гор, за которыми грезилась, словно во сне, голубая долина. Вход в нее сторожили три березки, похожие на сгорбленных нищенок, одетых в лохмотья. С их сучьев свисали клочки одежды.

Натужно гудя, на перевал поднялся грузовик. У трех березок остановился. Из него высыпали женщины и гурьбою пошли к этим странным березкам. Опустились перед ними на колени и что-то зашептали. Потом достали из сумок бутылки с молоком и окропили им землю. А уходя, оставили на ветках лоскутки, клочки своей одежды. Такие святые места называются на Алтае "обо".

Проезжаем алтайский аил. Это деревня с обычными русскими избами, в которых алтайцы живут зимой. А во дворе стоит юрта из бревен там проводят лето.

Юрта из бревен вместо войлока! Какое странное сооружение! Такую юрту никуда не перенесешь. Алтайцы давно перестали кочевать, но тоска по воле осталась. Костер, как и прежде, постоянно горит в центре юрты и будит горькие воспоминания.

Когда-то весь Горный Алтай входил в состав могучего царства джунгаров, которое простиралось отсюда чуть не до Волги. Но в 1757 году Джунгарию разгромил Китай, а население ее подверглось массовому уничтожению. Часть джунгаров, спасаясь, укрылось в горах. Следом за ними, вырезая аилы, прошло по Алтаю китайское войско. Оставшиеся в живых джунгары бросились под защиту России. Правительство Елизаветы Петровны немедленно отправило в Пекин протест. Преследование прекратилось, но Великая степь опустела. Джунгарское царство исчезло с исторической арены. Вольной жизни степняков пришел конец. Они осели. Так появился на свет удивительный реликт истории бревенчатая юрта, на пороге которой сидят сейчас две старухи, а из дверей другой юрты выходит хозяин и издали машет нам рукой.

Я иду к его юрте, похожей на большую тюбетейку, над которой вьется дымок. Хозяин встречает меня у входа и приветливо просит войти. От былых времен осталось у кочевников древнее поверье, что путник приходит от Бога и приносит с собой счастье. Что не пригласить его в юрту, отказать в гостеприимстве великий грех. Так завещал им Чингисхан в своей знаменитой "Ясе" своде степных законов.

Вхожу в это странное жилище и останавливаюсь слева у двери. За моей спиной висит рукомойник, под который подставлен таз, нечто вроде банной шайки.

Предо мной - вся внутренность юрты. Прямо напротив входа, на самом почетном месте, стоит железная кровать, на которой сидит хозяин. Справа от двери - женская часть, столик и шкаф с посудой. Юрта имеет форму шестиугольника, как пчелиные соты. Великий американский архитектор Франк Ллойд Райт считал, что помещение в форме пчелиных сот гораздо удобнее для жизни, чем просто квадратная комната: шестиугольник создает иллюзию большего объема.

В центре у костерка сидит сосед. Дым поднимается к потолку и покидает юрту сквозь круглое отверстие. Сосед встает навстречу посланцам Бога.

- Кумыс хочешь? - говорит мне устами хозяина Чингисхан, ибо степной закон начинает действовать. И приказывает жене: - Налей.

И я, чувствуя себя как бы в двух временах сразу, выпиваю кумыс до дна и с благодарностью возвращаю пустую плошку хозяину.

Мне предлагают скамейку у костерка. Хозяин садится на кровать и провисает на сетке.

- Куда едешь? - спрашивает он после вежливого молчания.

- В Верхний Уймон.

- А зачем?

- Там искал русскую Шамбалу Рерих.

- Шамбалу трудно найти, - замечает сосед. - Но один наш буддийский лама там был. Шамбала лежит внизу, в долине. Когда этот лама поднялся на гору и увидел Шамбалу, навстречу шли тибетские купцы. Целый караван яков. Они прошли совсем близко от Шамбалы, но никто ничего не видел. Нужно уметь смотреть.

- Был такой случай, - продолжает хозяин. - Вышла из гор наших девушка. Волосы черные, как у него, - он показывает на соседа. Лицо строгое. Пришла на базар в Турфане. Хотела купить цветы. А вместо монеты дает продавцу раковину. Это же тысячу лет назад вместо денег было! Тогда догадались она из Шамбалы.

- А почему ее трудно найти? спросил я.

- Потому что тогда, со всех сторон к Шамбале будут идти люди... Они наводнят эти уединенные места и потревожат мудрые занятия ее жителей.

Я выхожу из юрты. Кто они? Буддисты? Но в их избах висят иконы. Алтай - огромный людской котел, в котором переплавились и народы, и религии, и культуры. Здесь живут и телеуты, и лебединцы, и шорцы, и кумандинцы, и чуйцы, и тубалары... Реликты былых народов. Местное русское население называло их и "ойротами", и "калмыками", и даже "чудью", хотя известно, что финно-угорская чудь в этих краях не бывала. Скорее всего, первые русские, которые сюда пришли, хотели как-то уложить эти многочисленные народы в свои представления. И все вместе они называются "алтайцами".

А в Уймонской долине живут староверы.

Уймон - страна утопия

...Горы медленно расходились в стороны, как складки гигантского занавеса собираясь у кулис. Предо мной открылась долина Уймона. Овалом ее окружали другие горы зеленые рядом и синеющие вдали. Казалось, лежит не долина, а огромное горное озеро, которое высохло в незапамятные времена. И только тонкая кисея облаков все еще висела над ним, как пар. Берега "озера" были изрезаны многочисленными "бухточками", а на дне этой чаши ветвилась Катунь с притоками, которые стекали в нее из бухточек. Так выглядела сегодня эта страна Беловодье, которую нашли здесь некогда русские мужики.

...После разгрома Джунгарии Горный Алтай оказался на нейтральной территории, между нечеткими государственными границами России и Китая. Так перед русскими староверами словно с неба опустилась заветная страна, куда можно бежать, чтобы начать "по правде жить". Тогда и возникла легенда о Беловодье. Дороги вели мужиков в глухие места, к верховьям рек или горным озерам. Они свято верили: Беловодье появится неожиданно, прямо среди тайги. Сначала откроется озеро, а заветная страна будет видна на другом берегу...

"...И увидел я новое небо и новую землю. И зовется она Беловодьем. Понеже сам я там был с двумя достойнейшими иноками, грешной и недостойной старец Марко!"

Так начинался "путешественник", то есть маршрут, по которому следовали русские мужики. Я отыскал его в библиотеке. И прилагалась к нему даже карта.

"А лежит та земля на озере Лове на островах семидесяти. И растут на них горы великие, а малых островов и исчислить невозможно. Народ же, проживающий на вышеозначенных островах, бежал туда из Соловецкой обители и прочих мест Российского государства во время изменения церковного чина сволочью Никоном, оттого и наполнились те места.

Там древа дивные с высочайшими горами равняются. И земные плоды весьма изобильны бывают, родится виноград и сарацинское пшено, и другие без числа сласти. Сеют раз хлеб, и одного урожая хватает на четыре года, потому что страна сия лежит близко к раю, и оттуда живьем всех берут на небо.

Во святую страну Беловодье надобно ехать от Москвы до Казани, от Казани до Екатеринбурга, а оттуда до города Бийска. От Бийска поднимитесь вверх по реке Катуни.

На Катуни ищите деревню Уймонку. В ней инок Иосиф содержит обитель. Он покажет вам путь через горы каменные, снеговые. Возле обители той пещер множество, и живут в оных скрытники. А повыше пещер ледяные горы, а на главах снега от Адама стоят и сияют в своем первом виде.

Любители Христовы, грядите же означенной стезею!"

...Но жизнь первых поселенцев Уймонской долины была трудна. Потому что попали они отнюдь не в рай. Жили разбросанно, скрытно, в ущельях - по одному, по два дома. Зимой избу заносило на несколько саженей, и только вырытая в снегу яма указывала на вход. Оди угол жилья нависал над ключом, и можно было брать воду, не выходя наружу. Сеяли мало, хлеб пекли из пихтовой коры вперемешку с травами и кореньями.

Беда пришла в Уймон с неожиданной стороны. В конце XVIII века весь Горный Алтай постигает непредвиденный трехлетний неурожай. В долине начинается голод. И тогда посылают гонца в Петербург. Дескать, под царскую руку хотим. Помогите! И вот рескриптом Екатерины II от 15 сентября 1791 года Уймонская степь входит в состав России, а старообрядцы объявляются "ясашными инородцами", то есть туземным населением, обязанным платить дань. Екатерина делает столь неожиданный шаг для того, чтобы присоединить эти земли к империи без единого выстрела. Ведь получается, что запросили убежища не русские поселенцы, а какие-то инородцы, которые к России никакого отношения не имели. Это один из актов так называемого мирного завоевания Сибири, не стоивший правительству ни денежных затрат, ни дипломатических усилий.

Постепенно долина превращается в сборный пункт всех стремящихся в Беловодье. Плодородные земли ее начинают распахивать. Появляется первый поселок - Уймон. Но живут его жители отнюдь не хлебом единым. Вокруг много дичи, и самая ценная из них - марал. За маральи рога - панты - на пограничном посту Чингистай китайцы дают серебра столько, сколько весят сами панты.

Сын-бас - олений камень

...У подножия заросшего лесом холма стоят три палатки. Это археологи Бийского краеведческого музея. Старший научный сотрудник Борис Хатмиевич Кадиков показывает мне фотографии алтайских петроглифов, на которых изображены олени. Голова у них, как у птиц, вытянута вперед, рога, словно крылья, закинуты за спину, а на концах рогов сияет солнце. Вся фигура оленя выражает полет, свободу. Он словно в танце завис над землей, а ноги его собраны в пучок, как в галопе.

- Откуда в них столько экспрессии? - спрашиваю я, возвращая фотографии Кадикову.

- Из этих вот самых рогов, - отвечает Борис Хатмиевич. - Весной они очень мягкие, наполнены кровью, а в критических ситуациях выбрасывают в организм огромное количество энергии. В этот период олень спокойно уходит от любой волчьей стаи. Он способен бежать без устали не десятки, а сотни километров.

- Сколько лет этим рисункам?

- Две с половиной тысячи.

Именно в это время на гигантских просторах Евразии обитали племена, которых китайцы звали "юэчжи", а иранцы - "саками". Тотемным животным у саков был благородный олень. Его так и звали: сак, сака.

- Олень был у них мерой всех вещей?

- Именно так! У саков были солнечные календари и часы-гноманы в виде вертикально вкопанной стелы. Таких камней весом в несколько тонн полно и у нас на Алтае, и в соседней Монголии, и в Казахстане. И когда спрашиваешь местных жителей - что это такое? - тебе отвечают: "сын-бас" - оленный камень. На них имеются великолепные изображения оленей. Но прежде всего - это календарь.

- Календарь?

- И не только. Вот мы говорим: соха, сохатый. Сохой пашут. На Памире до сих пор пашут оленьими рогами. У них соха сделана из оленьих рогов. И вот вам готовая пара: олень, как тягловое животное, и его рога для вспашки земли. На некоторых петроглифах можно разглядеть элементы сбруи. Олени и лоси настолько близки к человеку, что на некоторых наскальных рисунках изображена женщина, а над нею возбужденный марал. То есть связь на тотемном уровне.

- Читал я, что эти рога необычно быстро растут. Чем это объяснить?

- В этих рогах сконцентрирована масса самых разнообразных микроэлементов. Возьмем, к примеру, такое растение мятлик, - Борис Хатмиевич оглядывается по сторонам и вытягивает из травы тоненький стебелек с метелочкой на конце. - Коню, чтобы досыта наесться, надо шесть килограммов овса. А этого мятлика ему хватает 700 граммов. И марал, питаясь мятликом, срезает самую энергоемкую часть его - он берет соцветие. Марал лучше нас знает, что помогает быстрее расти рогам. А таких растений на Алтае тысячи.

Склон горы зарос кедром, березой, пихтой, лиственницей, а под ними - малинник, шиповник, таволга.

- В этой чаще марал и прячется, - мы поднимаемся с Кадиковым на холм. - Ниже тысячи метров над уровнем моря он вообще не живет. Вот эта штука, - останавливается

Кадиков у цветка, похожего на собачью морду, - знаете, как называется? Салеп! Хан Батый заставлял своих военачальников-темников высушивать корешки, и воин, съев их, мог скакать неделю. В этом растении масса энергии. Вот почему монголы преодолевали без устали такие большие расстояния - они даже до Италии доходили...

Отдышавшись, опять начинаем подъем.

- А это что за растение? - останавливаюсь я перед винным стеблем, на верхушке которого вокруг розовых цветков вьются пчелы.

- О, это знаменитая саранка! Тоже съедобный мучнистый корень, похожий на чесночную головку. Староверы запасали его бочками. А это - лук-слизун. - Борис Хатмиевич нагибается и срывает тонкий, как лезвие ножа, лист. - Хотите по-пробовать?

Мой рот наполняется пузыристой кашей с острым чесночным вкусом. Лук-слизун растет вперемежку с какими-то странными кактусами, похожими на зеленые розетки. Розетки лепятся прямо к склонам скал, подернутых лишайником. Возможно, что это не кактусы, но очень уж хочется их так назвать.

Борис Хатмиевич раздвигает травы, которые прут из трещин.

- Смотрите, какое буйство! Здесь есть и бадан, - он поднимает зеленую плеть, на которой через равные промежутки сидят широкие жесткие листья. - Вот бадан! Но собирают и заваривают не свежие листья, а прошлогодние - черные, жухлые. Те, которые прошли естественную ферментацию, - Борис Хатмиевич протягивает мне целую охапку листьев, которыми набиты щели скал.

Я снимаю штормовку и в нее, как в мешок, собираю хрупкие листья, свернутые в трубочки. Это душистый сибирский чай - тоже сильный тоник.

- И заметьте, что марал знает эти травы лучше нас с вами, - усмехается К-адиков. - Поэтому больше нигде, кроме как на Алтае, марал не водится. Эндемик!

Мы возвращаемся снова к палаточному лагерю. Археологи пьют чай.

- Что за активное вещество в пантах? - спрашиваю я.

- Китайцы считают, что кровь, которой они набухают. Так написано в их "Сводной фармакопее" Ли Ши-чженя. В этом манускрипте 1593 года очень много забавных вещей. Взять хотя бы такую болезнь: Яо-Мэй Мяо-Гуй.

- А что это?

- "Одоление человека "кошачьим дьяволом". Больной не может четко выговорить слово "гуй". Что делать? Маралий рог растереть в порошок, скатать его в шарик и пить. Пока не начнешь выговаривать правильно "гуй".

Археологи у костра хохочут.

- Каждый китаец считал своим долгом подарить дочери, выходящей замуж, хотя бы пару маральих рогов. Их оправляли в золото и серебро. А дочь подсыпала порошок из них в пищу мужу. На базарах в Китае всегда продавалось надежное средство: "пилюли красного дракона". Только им можно было поправить крестец, который даосы называли "вместилищем семени". А в харчевнях, подвыпив, пели:

Я не щадил крестца, и мой дракон опал, Ночной порой он в яшмовую залу не попал, Пей пантовый настой родник жемчужных струй, Пока не выскочит кошачий дьявол "гуй"!

Кержаки Нижнего Уймона

...Если по Далю, то слово "уймон" значит "пропасть", "пространство", "простор". "Уемистый" - емкий, огромный, вместительный. Я попадаю в Нижний Уймон...

Летний день. Бреду по селу, по знойной и пыльной улице, заглядываю во дворы. Белые стены украинских хат окружают сады, под сенью которых рассыпаны ульи. В конце улицы строится деревянная церковь.

Я открываю калитку и вхожу за ограду церкви.

- ...Здесь, на Мульте, живет самое кержачье, - говорит священник Сергей Андреевич Кудрявцев, кивая на плотников, которые, оседлав бревна, стучат топорами на крыше церкви. - Вот их деды и ходили искать Беловодье.

Мы сидим с ним на досках во дворе церкви, а за ней вырастают лесистые горы.

- А с чего вдруг? - спрашиваю я. - Ведь от добра добра не ищут?

- Какой-то Болдыш приехал нас переписывать, - продолжает Кудрявцев, - чтобы в солдаты брать. Тогда и решили ехать.

- Все село?

- Все решительно, - мотнул головою он. - Вот на этой горе инок Иосиф жил, им дорогу показывал, продолжает Кудрявцев. - Сейчас избушка его развалилась. Из дворов выезжали караваном-аргышем большим. По двадцать, по тридцать коней. Поднялись на этот елбанчик, показал он на гору, - а оттуда Китай видать. Их в Китае ограбили. Отняли ружья, муку, лошадей, остригли их, как китайцев, оставив на затылке длинную косу, и выгнали на дорогу.

- Нашли Беловодье-то?

- Да что ты! Попали в какие-то пески. Им там чудились города. Но пока к ним шли, все терялось. Но верили, что Беловодье они не видят, потому что погрязли в грехах. Половина, считай, померла. Вот тогда и решили вернуться. Пешком, босиком, в рванье... Кудрявцев вздохнул и поднялся:

- Как сказано в Писании? Иудеям соблазн, а еллинам - безумие...

- Строительство скоро закончите? - спросил я, вставая вслед за ним.

- К святому пророку Илье. Это старообрядческая церковь. Крест у нас один, а перстосложение двуперстное. Как в старину. Ничего не изменилось.

Я посмотрел на его упрямый и выпуклый, как у всех здешних старообрядцев, лоб.

- Спасибо вам, - сказал я. прощаясь.

- Спаси Христос, - поклонился он, не протягивая руки. На этом мы и расстались.