Остров везения-2

Краеведческий музей на острове Сентоса – еще одно чудо из чудес Сингапура. Я с детства привыкла к тому, что краеведческие музеи – это всегда скучно, но здесь – сплошной аттракцион. При входе испуганно отшатываешься от вспышки синего пламени, из которого вырисовывается воздушная женщина-джинн. Дальше начинаются длинные коридоры рукотворных джунглей. Среди лиан виднеются таблички "Дерни мартышку за хвост" и "Осторожно! Ядовитая змея". Дергая за резиновый хвост, слышишь издевательское хихиканье, а, если все же наступишь на пластиковую змею – угожающее шипение. Посетители музея из всех сил дергают, наступают, визжат и отпрыгивают.

Здесь много восковых фигур, изображающих в лицах разные периоды истории страны. Вот Сингапур – свободный порт: слышен шум волн, крики матросов, скрипение корабельных мачт. Вот Сингапур – британская колония, в ярко освещенных окнах дворца мелькают изящные викторианские силуэты. Вот Сингапур периода японской оккупации: черно-белые хроники шокируют ужасами войны. Вот 1965 год, Сингапур получил независимость, на стене красуется огромная надпись: "A Nation is born", "Рождение нации". Вот вышла газета Straits Times – и по сей день главное и чуть ли не единственное средство массовой информации в стране. Газета огромная, во всю стену, а черно-белые фотографии в ней движутся и разговаривают.

В одном из последних залов мы наталкиваемся на нечто совсем уж запредельное: из длинного традиционного сингапурского платья торчит металлический каркас, на который насажены шурупы, шестеренки, глаза и зубы. "Добро пожаловать на свадьбу "баба"! – пищит гомункул, страшно моргая глазами и шевеля ртом. – Посмотрите на мою отличную работу. Жених и невеста так хорошо подходят друг другу! Они раньше никогда не виделись, а я, сваха, их познакомила, хи-хи-хи-хи-хи!"

Только через несколько мгновений мы замечаем за спиной робота живого сингапурца, который что-то подкручивает в неисправном механизме. В руках у него "шпаргалка": "движение правого запястья, движение левого запястья, движение правого плеча..." Рядом лежит резиновое лицо свахи. "Слепок сделали пятнадцать лет назад с лица одной из сотрудниц музея, – объясняет мастер, нежно натягивая маску на металлический череп. – Сейчас она уже на пенсии. Она тоже "баба" – дочь малайца и китаянки. Сейчас в музее работает ее сын".

Я пытаюсь вообразить, каким видит мир человек, который каждый день проходит мимо куклы своей матери, зазывающей гостей на сингапурскую свадьбу. Нет, не могу себе представить. Другая планета.

Мне приходит в голову, что китайской культуре, наверное, вообще свойственно преклонение перед рукотворным, точно так же, как у европейцев зашита в голове презумпция естественного. Кажется, это противоречие замечено еще в "китайской" сказке Ганса Христиана Андерсена: "Что касается живого соловья, то никогда ведь нельзя знать заранее, что именно споет он, у искусственного же все известно наперед! Можно даже отдать себе полный отчет в его искусстве, можно разобрать его и показать все его внутреннее устройство – плод человеческого ума, расположение и действие валиков..." У Андерсена механический соловей служит не только эстетическим образцом, но и гарантом единства нации: "Император, весь двор и даже весь народ знали наизусть каждую нотку искусственного соловья, но потому-то пение его им так и нравилось: они сами могли теперь подпевать птице. Уличные мальчишки пели: "Ци-ци-ци! Клюк-клюк-клюк!" Сам император напевал то же самое".

Такое ощущение, что жителям современного Сингапура наконец удалось средставами хайтека реализовать мечту об идеальном обществе. Отцу нации Ли Куан Ю оно напоминает компьютер. "Тысячи инженеров, управляющих и других специалистов, прибывших из-за рубежа, способствовали развитию Сингапура и стали дополнительными мегабайтами в сингапурском компьютере", – пишет он.

Мы идем по длинному пляжу, со всех сторон увешанному табличками, объясняющими, что здесь можно делать и чего нельзя: ночью не купаться, костров не разводить, палатки не ставить, а собак держать на поводке не длиннее 8 футов. Ну и, разумеется, убирать все продукты их жизнедеятельности. За купающимися зорко наблюдают в бинокль смотрители пляжа.

– Все здесь хорошо, но чего-то не хватает. Я знаю чего – романтики, – говорит фотограф Сергей Максимишин. – Я вырос в морском городе, в Керчи, там было много романтики, мы в детстве строили плоты и играли в Тура Хейердала. И еще недавно Сингапур был этим наполнен: представь себе, свободный порт, контрабанда, притоны, "Янаки-Ставраки-папа Сатырос"... Это была такая азиатская Одесса.

– А что, собственно, мешает? Здесь, в общем-то, все можно. Захотел – поехал за границу, заработал денег – купил машину, не нравится ходить на работу – стань фрилансером, как Юсоф. Книжки и музыку не запрещают, газеты заграничные продают – кроме тех, которые плохо пишут о Сингапуре. В каждом доме бесплатный интернет – читай, высказывайся сколько тебе влезет – английский все знают. Не Северная Корея. Вон, специально для тебя на пляже флажки "Плавать здесь". Не пишут же: "Не плавать". Что, бросать окурки – романтика? Жевательная резинка – романтика?

– Ну да, хочу пить портвейн на берегу Финского залива и бить бутылки... Серьезно, может жвачка это объективное зло, но в конце концов это мое личное дело. Почему государство, например, решает за меня, как мне тратить мои сбережения?

– А может, это мы сами, – говорю я, – изобрели всю эту романтику и диалектику, весь этот индивидуализм? Почему культура, которая в сто раз древнее нашей, должна ориентироваться на европейские ценности последних двух столетий? Ведь все эти права человека, забастовки, свобода собраний – не такое уж давнее изобретение.

Ли Куан Ю, человек, надо сказать, чрезвычайно ум­ный и образованный, это вполне подтверждает. "Су­ществует фундаментальное различие между обществами, основанными на конфуцианских ценностях и западных либеральных ценностях. В кон­фу­ци­ан­ских об­ществах люди верят, что индивидуум су­ществует в контексте семьи, родственников, друзей и общества, – пишет отец сингапурской нации. – Поддержание в обществе порядка и традиций бережливости, трудолюбия, уважения к старшим, послушания детей, а также уважения к образованию и науке зависят от крепости и влияния семьи. Такие ценности способствуют повышению производительности труда и экономическому росту. Свобода может существовать только в государстве, в котором существует порядок, а не там, где господствует анархия и непрекращающаяся борьба в обществе. В восточных государствах главной целью является поддержание строгого правопорядка, с тем, чтобы каждый мог наслаждаться свободой в максимальной степени. Поэтому Америке не стоит без разбора навязывать свою систему ценностей другим обществам, в которых эта система не будет работать".

В возрасте 45 лет Ли Куан Ю, уже будучи премьер-министром, поехал на стажировку в Гарвард. В Америке был поражен тем, что тамошние профессора действительно исходят из того, что для всякой культуры годится один и тот же рецепт демократического устройства социума.

В Сингапуре проблемы, над которыми западное общество билось бы годами, ликвидируются простыми и понятными гражданам решениями: "Во время празднования китайского Нового года два невооруженных полицейских были жестоко избиты, когда они попробовали запретить группе людей взрывать петарды. Мы пошли дальше и запретили импорт фейерверков вообще". То же самое в политике – здесь недопустимы даже малейшие проявления политической энтропии: запрещены митинги численностью свыше пяти человек, забастовки, оппозиционные фильмы. В парламенте у правящей Партии народного действия абсолютное большинство – 82 члена ПНД против двух оппозиционеров. А прямо перед выборами все граждане Сингапура получают государственные субсидии, после чего не проголосовать за правящую партию становится не то чтобы преступно, но как-то неудобно... Кроме того, любого сингапурца можно "вычислить" по именному бюллетеню.

– Чего боятся власти? Нет, конечно, не революции, какое там, – объясняет лидер оппозиционной партии Чи Сун Чжуан. – Скорее, нестабильности. Боятся, что в государство, где идет борьба, проходят забастовки и демонстрации, никто не будет инвестировать. Наше общество и так очень послушное, а они это поддерживают. Когда в 1990-х на выборах однажды прошло четыре оппозиционера, Ли Куан Ю озаботился этим и изменил саму систему выборов: теперь голосуют не за партию в целом, а за каждого из кандидатов.

Партия SDP очень маленькая, формально в ней около двухсот членов, реально активных среди них – десятка три. Офис оппозиционеров помещается в крохотной трехкомнатной квартире. Чи Сун Чжуан живет, продавая на улице свои книги по десять долларов. За оппозиционную деятельность он уже пять раз сидел в тюрьме – но недолго, всего по несколько недель.

– Почему вы не уезжаете за границу? – спрашиваю я двух студентов-оппозиционеров. Себастиан провел год в университете в Лондоне, а Белл успела поучиться в Нью-Йорке. Там они "заразились" западными ценностями и, вернувшись после стажировки в Сингапур, обнаружили, что в жизни родного острова им многое не нравится.

– А мы не можем! Мы привязаны. Годовую стажировку за границей нам оплатили с условием, что после получения диплома мы шесть лет должны будем отработать на государство. Нет, почему бесплатно? За нормальную зарплату. Но сменить работу нельзя – иначе деньги придется возвращать, а это где-то полмиллиона. Система хитрая: ведь за шесть лет человек, скорее всего, привыкнет к месту, обзаведется семьей. Да и сбережения свои терять не захочет.

– Мы просто хотим убедить людей свободно высказываться, – говорит Чи Сун Чжуан. – Все наши акции мирные: в последний раз мы, например, раздавали детям на улице воздушные шарики. И за это нас штрафуют. В прессу у нас тоже нет доступа. Все что нам остается – это книжки и интернет.

Залезаю на сайт партии в интернете и обнаруживаю любительский видеоролик, демонстирующий одну из нелегальных "акций". Человек семь или восемь китайцев в красных футболках, взявшись за руки, нежными голосами поют старинный гимн "We shall overcome", "Мы преодолеем". Вот она, утраченная сингапурская романтика.

Суэ По познакомилась с мужем-сингапурцем через интернет –она выросла в китайской семье в Малайзии, до которой отсюда ехать всего час. "Сначала я послала ему вот такой портрет, – Суэ По показывает смешную нарисованную рожицу с высунутым языком. – Если понравится – значит, друг. Потом вот такую, – и она демонстрирует на дисплее мобильного телефона красавицу-актрису. – Это уже романтично. А потом уже только показала свое настоящее лицо".

Той Линь съездил в Малайзию и привез невесту с собой. Сначала пришлось нелегко: Суэ По считалась гастарбайтером. "По закону я не имела права вступать в отношения с сингапурцем. Но ведь я из-за этого и приехала! Мы написали петицию с просьбой нас поженить. Нам разрешили".

На деньги, накопленные Той Линем, супруги купили трехкомнатную квартиру в кондоминиуме с бассейном и подземной автостоянкой. До брака почти все китайцы остаются в доме родителей – поодиночке жить не принято.

– Новая квартира – а столько дефектов, – жалуется Суэ По. – Вот, сама посмотри – видишь занавески совершенно разные: одна бежевая, а другая с разводами…

Той Линь и Суэ По очень веселая добродушная семейная пара, они все время смеются, между собой говорят на "синглише" – ведь родными языками для них являются разные диалекты китайского. Угощают меня удивительной сингапурской едой: тростниковым соком, котлетами из тофу и легендарным фруктом дурианом – с отвратительным запахом и восхитительным вкусом. Той Линь, преподаватель истории, дарит мне школьный учебник по истории Сингапура со своим автографом.

Мы обедаем в китайской забегаловке. За столом я неуклюже пытаюсь подцепить палочками скользкую изворотливую креветку.

– Я тоже так в детстве держала палочки, – смеется Суэ По. – И мой дядя всегда делал вот так, – она легонько щелкает меня палочками по руке. – Надо держать вот этим пальцем и вот этим… Я вообще была очень непослушной девочкой. Могла украсть, грубила. В наказание меня привели в буддистский храм, где были какие-то медиумы. Один из них взял мои руки и окунул их в кипящее масло. Боли я уже почти не помню, но помню, что было очень страшно. А потом он взял нож и притворился, будто сейчас будет меня резать. Наверное, поэтому, когда выросла, я стала христианкой – знаешь, среди китайцев много pentecostal, пятидесятников. Мой бог добрый, я разговариваю с Ним, Он меня понимает…

– Вообще-то буддизм подобной жестокости не предполагает, – объясняет Той Линь. – В Сингапуре ничего подобного нет – это, наверное, была какая-то секта. Но традиционное китайское общество относится к детям довольно репрессивно. От них требуют тотального почтения ко всем взрослым и неукоснительного соблюдения правил. Везде жесткая иерархия и дисциплина. Например, в школе я не имею права наказывать детей палками, а директор школы – имеет. За что? Ну, например, в последний раз наказали мальчишку за то, что поцеловал одноклассницу. Ее отец возмутился и пожаловался директору. Самое обидное, что виноват был другой мальчик – он пообещал неслуху денег за этот поцелуй.

Мы прощаемся. "Ты не будешь против, если мы за тебя помолимся?" И Той Линь и Суэ По, взявшись за руки и закрыв глаза, произносят: "Спасибо тебе, дорогой Иисус, что ты познакомил нас с Юлией, помоги ей благополучно добраться до дома, поддержи в России ее и ее семью". В этом сдержанном обращении нет никакого сектантского экстаза – спокойные благонравные молящиеся. В шесть утра сингапурцы встают на зарядку – занимаются ушу или тай-чи. Юсоф привел нас в Ботанический сад – красивое место, бурной растительностью напоминающее планету Альфа из фильма "Кин-дза-дза".

Для занятий собираются группами человек по двадцать – как правило, это жители одного дома или квартала, могут быть и коллеги из одного учреждения. Занятия проводит лидер, которого избирают тайным голосованиям. Магнитофон исполнят попурри из "Оды к радости", "My darling Clementine" и других позитивных песен.

Поверх синтетического Бетховена на пленку записаны спокойные монотонные команды: "Чи – Конг... Чи – Конг..." Это значит: "Энергия-дисциплина". Китайцы медленно раскачиваются, наклоняются в разные стороны. В некоторых группах занимаются с мечами и веерами. Лица у всех непроницаемые, медленная сосредоточенная зарядка сродни медитации. Что это? Утопия или антиутопия? Не могу понять. Потом все дружно делают себе массаж лица.

В том же парке мы с удивлением обнаруживаем в группе упражняющихся Юсофа.

– Юсоф, но ты ведь не знаешь китайского! Что тебе в этом "Чи – Конг"?
– Зато полезно для здоровья! – смеется наш гид.

Мы отправляемся пить кофе – после утренних упражнений все трое ужасно вялые. За окном такси китайцы в белых рубашках спешат в свои офисы, многие несут в руках пакетики с завтраком.

– Юсоф, – не выдерживаю я, – вот ты, похоже, знаешь ответы на все вопросы, скажи нам, что такое счастье?
– Счастье? Очень просто. Сейчас я тебе объясню: счастье для сингапурца, во-первых, – Юсоф загибает пальцы, – это хорошая работа. Во-вторых – собственный дом. В-третьих – машина. Если у сингапурца есть все это, он счастлив.

Мы проезжаем ровные ряды одинаковых одноэтажных домов – это казармы.

– А ты служил в армии? – спрашиваем мы. – А как же? Все служат! Два года, от звонка до звонка. Очень весело! Yes, Sir! No, Sir! И ни о чем думать не надо – а вечером – спать! – наш гид неожиданно оживляется, в глазах появляется веселый блеск. – Да еще тебе платят триста долларов в месяц! Не много, конечно, но на выходные хватает. А в остальное время – Yes, Sir! Все здесь одинаковые, кто профессор, кто студент, кто богатый, кто бедный – Left-right, left-right, правой-левой, и – спать!

Юсоф страшно развеселился: похоже, это было самое увлекательное приключение в его жизни. Может, в этом и в самом деле состоит истинное счастье сингапурца?

В Сингапуре есть два места, где можно беспрепятственно мусорить. первое – отель Raffles, очень красивое здание в колониальном стиле, названное по имени британского предпринимателя, основавшего Сингапур в XIX веке. В баре отеля сохранилась атмосфера Британской империи: старое дерево, опахала, кресла с витыми ручками, а главное – на каждом столике стоит тарелка с арахисом, скорлупу от которого полагается бросать на пол. Она приятно хрустит под ногами, чувствуешь себя королем.

Второе место – это Little India, индийский квартал в центре Сингапура. На мой вкус, самое приятное место в городе. Здесь все действительно очень похоже на Индию – шумно, людно, грязно и дешево. Вообще-то государство проводит последовательную политику по смешиванию этнических общин в одну нацию. Действуют квоты, например, в одной высотке не должно жить больше 25 процентов малайцев. Чтобы не обособились. Здесь действительно нет нетерпимости к нацменьшинствам. "Мы маленький остров, если начнем ссориться и делиться, страна развалится", – говорят здесь. Кстати, 96 процентов населения считают себя именно "сингапурцами". Но на гастарбайтеров это не распространяется – они привезли свою Индию с собой.

На улицах то и дело встречаешь спящих – это не нищие, просто им так удобнее. Большая часть населения "Маленькой Индии" – приезжие, они работают на сингапурских предприятиях за 14 долларов в день, по индийским меркам это очень много. За каждого работника фирма ежемесячно платит государству 300 долларов – а всего их в Сингапуре около 70 тысяч.

По выходным, кажется все 70 тысяч встречаются в своей "Маленькой Индии", и машинам приходится постоянно сигналить, пробираясь через толпы на улицах. Есть храм, где бедные индусы целый день ждут ритуальной раздачи ведической еды на банановых листьях. Я тоже попробовала – есть невозможно, очень остро, зато бесплатно.

А вот каморка, где ютятся тамильские торговцы – они возят из Сингапура в Индию подержанную электронику. Заходим прямо с улицы: можно у вас пофотографировать? "Пожалуйста". В комнате живут человек десять индусов, вскладчину платят за жилье 1500 долларов. Они неторопливо собираются на работу – бреются, пьют чай с молоком, сушат одежду под вентилятором. "Сколько твоя камера стоит? Может продашь?" – спрашивает меня толстый усатый индус с золотыми зубами.

По тому, как они движутся, оборачиваются простынями, перебирают свои товары, чувствуется – это свободные люди, им чужды местные правила. "У меня были в подчинении и китайцы и индусы, – рассказывал мне один бизнесмен. – От китайца невозможно добиться собственного мнения, он всегда с тобой соглашается. Если ему что-то не нравится, он тихо скажет это тебе после работы, но ни в коем случае не в присутствии других. А индус, наоборот, будет спорить до потери пульса". Наверное, то же и в политике: китаец стесняется публично изъявлять свои чувства, но он может быть уверен в том, что власти, как заботливые родители, его поймут и позаботятся о его благе.

Начинается дождь – не искусственный, как в птичьем парке, а настоящий тропический ливень. Через несколько секунд тротуары превращаются в реки. Люди бегут, накрывшись газетами, женщины задирают выше колен свои яркие сари, снуют рикши в полиэтиленовых плащах. Какой-то индус, высунувшись из своего грузовичка, протягивает мне зонтик. Я улыбаюсь и радуюсь: мне нравится и то, что здесь, среди туризма и футуризма, можно найти "внутреннюю Индию" – и то, что в Сингапуре бывает настоящий дождь.

Сингапур вызывает очень много вопросов. Я бы сказала - экзистенциальных. Это общество, построенное с нуля, по проекту одного человека. Соседи, где власть не держит все без исключения под контролем, давно проиграли маленькому Сингапуру – не только по экономическим показателям, но и по коэффициенту счастья на душу населения. Спокойный прагматичный взгляд Ли Куан Ю на общественные процессы в его стране и во всем остальном мире ставит вопрос о том, насколько стихийные устремления человечества адекватны его реальным задачам. Что бы ни говорили критики, сингапурский эксперимент чрезвычайно успешен. И своим существованием он ставит вопрос не только о том, что нужно людям – не только китайцам, но и людям вообще.