Отношения двух Корей

Военно-демаркационная линия, которая отделяет Северную Корею от Южной, всегда тщательно охранялась и после Корейской войны была практически непроницаема для перебежчиков. Только очень подготовленный и очень везучий человек мог преодолеть несколько километров минных полей, колючей проволоки, контрольно-следовых полос, избежав, вдобавок, столкновений с многочисленными патрулями. В то же самое время граница КНДР с союзным Китаем, по большей части проходящая по рекам Амноккан (Ялу) и Туманган (Тумэнь), никогда не была оборудована столь же тщательно - это КНДР было просто не по карману. Контрабандная торговля, равно как и нелегальное движение через границу, происходили в этом районе всегда, хотя особо это обстоятельство и не афишировалось. Технически переход границы особого труда не составляет: Туманган на большей части своего протяжения - достаточно мелкая река, которую во многих местах можно перейти вброд. Зимой, когда Амноккан и Туманган замерзают, пересечь границу еще проще. Все возможные трудности связаны не с условиями местности, а с действиями пограничников и, следовательно, зависят от желания и возможности властей охранять границу.

С начала 1990-х годов ситуация в китайско-корейском приграничье стала осложняться. Экономический кризис в КНДР привел к тому, что правительство заметно ослабило контроль над населением, стало терпимее относиться к частной торговле и поездкам по стране без официального разрешения. Вдобавок, кризис привел к ослаблению и без того не слишком строгой охраны границы, к росту коррупции как среди северокорейского чиновничества, так и среди пограничников и военных. Наложились на него и реформы в Китае, а также установление дипломатических отношений между КНР и Южной Кореей. Поскольку в Манчжурии живет около 2 миллионов этнических корейцев, многие из которых имеют родственников в КНДР, сведения об этих переменах быстро попадали на Север. В результате движение через корейско-китайскую границу - как легальное, так и нелегальное - стало быстро возрастать.

Тем временем, наступил 1995 год - возможно, самый трагичный во всей северокорейской истории. Катастрофические наводнения в Северной Корее вызвали беспрецедентный неурожай, за которым последовал крупномасштабный голод. Пик голода пришелся на 1997-1998 годы. Масштабы этого бедствия сложно определить и по сей день, оценки количества жертв колеблются от нескольких десятков тысяч до нескольких миллионов. Однако бесспорно одно: голод 1996-1999 годов был величайшей гуманитарной катастрофой, которая, вдобавок, осталась почти незамеченной мировым общественным мнением. С особой силой бедствие ударило по северным приграничным провинциям КНДР. В результате уже в 1996 году в Китае появились первые северокорейские беженцы, спасающиеся от голодной смерти. Скоро их количество стало измеряться десятками тысяч, а в скором времени - и сотнями тысяч.

По данным проведенного весной 1999 года исследования, численность беженцев весной тогда составляла от 143 тысяч (минимальная оценка) до 195 тысяч (максимальная оценка) человек. По опубликованным в августе 2000 года оценкам Верховного Комиссариата ООН по вопросам беженцев, в Китае нелегально находилось примерно 100 тысяч граждан КНДР. Наконец, в сентябре 2000 г. газета "Чунъан ильбо", которая традиционно отличается неплохой осведомленностью о северокорейских делах, сообщила, что в Китае находится "до 300 тысяч" беженцев из Северной Кореи.

Среди беженцев преобладают женщины, которые составляют три четверти от их общего числа. Основными районами расселения являются деревни этнических корейцев КНР, причем чем выше процент корейского населения в том или ином населенном пункте, тем больше там и доля беженцев. Поскольку среди беглецов преобладают женщины, то неудивительно, что значительная их часть по прибытии в Китай вступает в брак с местными жителями.

В большинстве случаев такой брак заключается при участии связанных с организованной преступностью местных посредников, которых часто называют "торговцы людьми". В некоторых случаях посредники через родственников устанавливают контакт с девушкой и ее семьей еще в то время, когда та находится в Северной Корее. После этого посредники организуют доставку потенциальной невесты до границы, переход ею Амноккана или Тумангана и путешествие по китайской территории. В таких случаях речь идет о вполне добровольном решении, хотя и продиктованном бедственным экономическим положением семьи. Чаще, однако, беженки попадают в руки брачных посредников и их партнеров-бандитов уже в Китае, после перехода границы. Временами женщины идут на такой контакт вполне добровольно и даже сами активно ищут его, ведь для беженки возможности трудоустройства очень ограничены, и брак является едва ли не самым надежным способом найти средства к существованию.

Посредники продают свой "товар" в жены местным жителям. Цены, упоминаемые в опубликованных материалах, колеблются в весьма широком диапазоне - между 1 и 10 тысячами юаней, но кажется, что наиболее типичная цена женщины 20-29 лет - 3-4 тысячи юаней (400-600 долларов). Сумма эта выплачивается по получении "товара" и целиком поступает в распоряжение посредников. Происходит это даже в тех случаях, когда будущая невеста и ее семья сами изъявили согласие на такую сделку - интерес северокорейской семьи заключается в том, что таким образом дочь спасается от угрозы голодной смерти, а дома становится одним ртом меньше. Встречаются упоминания и о продаже беженок в публичные дома, но такие случаи, по-видимому, остаются относительной редкостью - не в последнюю очередь потому, что секс-индустрия в бедных провинциях китайского Северо-Востока особо не развита.

В качестве покупателей беженок выступают местные жители, по преимуществу - те из них, кому по разным причинам сложно найти себе жену: крестьяне-бедняки, вдовцы с детьми, пьяницы, наркоманы, инвалиды. Есть среди них и китайцы, и этнические корейцы. В некоторых случаях проблемы возникают и не по вине мужчин: в большинстве сел Манчжурии массовый отъезд в город молодых женщин привел к острейшему "дефициту невест". Разумеется, китайскими властями такие браки не признаются, ведь нелегально находящаяся на территории КНР кореянка не может зарегистрировать брак с гражданином КНР официально. Поэтому с юридической точки зрения речь идет о простом сожительстве, в лучшем случае - скрепленном какими-то традиционными свадебными обрядами и, таким образом, вполне легитимном для односельчан, но не для государственных учреждений. Сказывается это и на юридическом положении детей, которых, как правило, вообще нельзя формально зарегистрировать - со всеми вытекающими из этого последствиями.

Как видно из многочисленных интервью, очень многие беженки довольны своими новыми мужьями, говорят о них с теплотой и благодарностью, и порою выражают желание оставаться с ними до конца дней своих. В прессе неоднократно описывались случаи, когда депортированные обратно в КНДР женщины вновь - и часто с немалым риском - пересекали границу и возвращались к своим мужьям. С другой стороны, многие из проданных женщин оказываются в полной зависимости от пьяниц или игроков, которые часто их избивают и попрекают каждым куском хлеба. Нередко все это кончается бегством кореянки, которая либо пытается найти какую-нибудь работу, либо же опять (добровольно или нет) оказывается сначала в руках брачных посредников, а потом - в доме следующего мужа. Жаловаться властям и невозможно, и просто опасно: во-первых, кореянки в своем большинстве не владеют китайским языком, а, во-вторых, боятся депортации, которой подобная жалоба наверняка и закончится.

Остальные беженцы зарабатывают на жизнь разнообразной поденной работой. Наиболее типичными занятиями являются работа официанткой в столовой, подсобным рабочим в ресторане или на стройке, домашней прислугой, батраком у богатого крестьянина. 18% обследованных весной 1999 года беженцев получало за свой труд деньги, а 12,4% - работало просто за кров и питание. К последней группе надо добавить и 10,7% беженцев, которые живут в Китае у своих родственников - можно предположить, что они также активно помогают по хозяйству приютившей их семье, фактически отрабатывая таким образом свое питание и кров. Как правило, в качестве работодателей выступают этнические корейцы, что и понятно: китайским языком беженцы, как правило, не владеют.

В целом нанимать беженцев на работу небезопасно. В пограничных провинциях действует система штрафов - от 1 до 5 тысяч юаней - за укрывательство беглецов или наем их на работу. Однако нельзя не отметить, что в своем большинстве беженцы с огромной симпатией говорят об отношении к ним местного населения - как корейского, так и китайского. В интервью с беженцами часто можно прочесть о том, как, несмотря на все официальные запреты, совершенно незнакомые им местные жители снабжали их едой и одеждой, помогали добраться до нужного места, брали на работу даже тогда, когда особой необходимости в рабочих руках не было, давали на несколько дней приют в своем доме обессилевшим от голода путникам. Вот рассказы, выбранные в самом буквальном смысле слова наугад: "Мы вчетвером (четыре беженки, только что переправившиеся через Туманган - А.Л.) подошли к одному из домов. Ворота были закрыты, но хозяин зажег свет и пригласил нас войти. Мы рассказали о нашем положении, и [хозяин] сказал, что, раз дела обстоят так, мы можем поесть и остаться на ночь". Вот другой пример - потерявшая при переправе через Туманган дочь беженка выбралась на китайский берег: "Когда рассвело, меня увидел старик, который пришел к реке ловить рыбу. Он подошел ко мне, выслушал мой рассказ, и отдал мне ту еду, которая у него была. Он дал мне 10 юаней и объяснил, как добраться до места". Подобных историй в интервью с беженцами можно найти сотни.

На первый взгляд, наиболее логичным решением проблем для большинства беженцев был бы уход в Южную Корею. Однако такие случаи носят единичный, исключительный характер. Вызвано это рядом причин, самой важной (но не единственной) из которых является откровенное нежелание самой Южной Кореи видеть беженцев у себя. Поскольку беженцы находятся на территории КНР нелегально, выехать в Южную Корею официальным путем, с надлежащим образом оформленными документами, они не могут. В тех случаях, когда беженцу удается каким-то образом установить контакт с южнокорейским посольством или консульством, его встречают там отнюдь не с распростертыми объятиями, хотя Сеул по-прежнему официально считает, что все граждане "самопровозглашенной" КНДР являются, по определению, гражданами Южной Кореи. Понятно, что подобная осторожная позиция во многом вызвана желанием избежать проблем в отношениях с Китаем. Однако у пассивности Сеула есть и иные, более серьезные, причины: ясно, что беженцы - в своей массе малообразованные крестьяне - имеют очень мало шансов на то, что им удастся успешно ассимилироваться в южнокорейское общество. Оказавшись в Южной Корее, они, скорее всего, станут дополнительным источником социальных проблем и на всю жизнь останутся на казенном довольствии. Подтверждением этому служит опыт тех перебежчиков, которые добрались до вожделенного Сеула: на конец 1999 г. примерно 50% всех находившихся в Южной Корее перебежчиков с Севера были безработными.

Из этого правила возможны три исключения. Во-первых, южнокорейские организации и "органы" охотно помогают перебраться в Сеул тем из беженцев, которые представляют какую-то разведывательно-информационную или пропагандистскую ценность. Во-вторых, шансы имеют и те беженцы, у которых в Сеуле или в странах Запада есть родственники, готовые помочь с переходом границы и обеспечить дальнейшее путешествие по китайской территории (удовольствие это не из дешевых, а успех отнюдь не гарантирован), и похлопотать об оформлении необходимых для въезда в Южную Корею документов. В-третьих, известно и несколько случаев, когда беженцам удавалось просто поднять шум и привлечь, таким образом, к себе благожелательное внимание южнокорейской прессы. После этого властям не оставалось ничего другого, как впустить их в страну.

Однако большинство беженцев вовсе не планирует отправляться в Южную Корею (возможно, потому, что понимает несбыточность подобных планов). Заметная их часть хотела бы осесть в Китае и со временем как-то легализоваться там, в то время как другая часть воспринимает свое пребывание в Китае как временное. Их цель - спастись от голода, продержаться до конца трудных времен, а по возможности - и подзаработать немного денег, чтобы помочь своей семье, бедствующей в Северной Корее. Несколько оправившись от голодовок, и обзаведясь небольшими сбережениями, такие беженцы отправляются в обратный путь.

Отношение китайской полиции и администрации к беженцам меняется в зависимости от политической конъюнктуры. Власти КНР отказываются официально признать за северокорейцами статус беженцев, и рассматривают их как обычных нелегальных иммигрантов, которые находятся на территории КНР незаконно и посему подлежат депортации. Несмотря на такую официальную позицию, в большинстве случаев китайская полиция смотрит на присутствие северокорейских нелегалов сквозь пальцы. В целом терпимо относятся местные власти и к деятельности южнокорейских общественных (главным образом - религиозных) организаций, которые занимаются помощью беженцам. Тем не менее, китайская сторона время от времени проводит операции по "зачистке" поселков, выявлению и высылке беженцев. В частности, такая кампания проводилась весной 2000 года и привела, по сообщениям южнокорейской печати, к депортации примерно 10 тысяч человек за период с 15 марта по 15 июня.

Вплоть до начала 1990-х годов переход границы считался в КНДР тяжким государственным преступлением, за которое полагалось суровое наказание - до расстрела включительно. Однако после 1996 года северокорейские власти существенно смягчили свою политику в отношении пойманных беглецов - вероятнее всего, из-за их крайней многочисленности и явного отсутствия политических мотивов в их поведении. По сути, нелегальный переход границы сам по себе в КНДР сейчас воспринимается как достаточно мелкое правонарушение. Хотя есть отрывочные сведения о показательных расстрелах перебежчиков, эта мера применяется лишь в порядке исключения, к тем из них, кто (с основаниями или без оных) был обвинен в шпионской и подрывной деятельности. Большинство же из тех, кого задерживают при переходе границы, отделывается лишь коротким заключением в специальном проверочном центре. Такая же судьба ожидает и тех, кто попадает в руки китайской полиции и депортируется обратно в Северную Корею. От неудачливых перебежчиков требуют признания в сотрудничестве с южнокорейским спецслужбами и иных серьезных грехах, но делают это, похоже, без особого рвения, так что большинство задержанных, пройдя проверку, через несколько недель выходят на свободу (и, случается, тут же опять переходят границу).

С внешнеполитической точки зрения беженцы представляют из себя немалую проблему для всех заинтересованных сторон (при этом о самих беженцах всерьез беспокоятся только некоторые общественные организации). Для Пхеньяна, их существование является лишним напоминанием о полном крахе пресловутой "чучхейской экономики" и бедственном положении подавляющего большинства народа. Кроме того, беженцы, возвращаясь в Северную Корею, приносят с собой нежелательную информацию о жизни в других государствах. У властей Китая наличие на территории страны многих десятков, а, возможно, и сотен тысяч нелегальных иммигрантов также не вызывает особого восторга. Южнокорейские власти также находятся в непростом положении. С одной стороны, им приходится что-то делать для беженцев, которые являются их соотечественниками и даже, теоретически, гражданами. С другой стороны, принимать беженцев у себя южнокорейские власти не хотят, отлично понимая, что этот акт гуманизма в перспективе обойдется им весьма дорого.