Корейский язык и китайская традиция

Всем, кто бывал в Корее, известно, что эта страна всегда находилась под сильным влиянием Китая. Чтобы убедиться в этом, достаточно просто оглядеться по сторонам. Однако только историки понимают, насколько велико было это влияние.

На протяжении полутора тысячелетий корейской истории - от возникновения первых корейских государств в III-IV н.э. и до конца XIX века - государственным языком страны был древнекитайский. На древнекитайском осуществлялась вся деловая переписка, составлялись огромные корейские летописи, выходили законы, писалась и печаталась вся литература для верхушки. До самого конца XIX века никому не могло и в голову придти, что королю можно направить официальную бумагу, написанную по-корейски. На корейском выходили лишь книги для простонародья, отдаленный аналог нынешних дешевых детективов и дамских любовных романов в бумажных переплетах, причем даже и эти дешевые издания появились сравнительно поздно, только в XVII веке. Вся "серьезная" литература - от интеллектуальной прозы до справочников и энциклопедий - писалась только на древнекитайском или, как его называли в Корее, ханмуне (то есть, в буквальном переводе, "ханьских письменах"). Не случайно, что даже корейская письменность в те времена презрительно именовалась "бабьим письмом" - имелось в виду, что ей владели женщины и простолюдины, в то время как образованны мужчина должен был читать и писать исключительно на языке культуры, то есть на древнекитайском.

Разумеется, любой образованный кореец до начала XX века совершенстве владел ханмуном. Речь шла только о письменной форме языка, об умении читать и писать. На ханмуне не говорили и в самом Китае, где языком устного общения был современный китайский (точнее его многочисленные диалекты) - далекий потомок древнекитайского. Сам древнекитайский - это китайский язык I тысячелетия до нашей эры. Именно на этом языке писали классики конфуцианской философии, в том числе и сам Конфуций. С течением времени живой китайский язык, изменяясь, отдалился от своего предка примерно так же, как, скажем, французский от латыни, но сохранил за собой статус языка культуры и бюрократии. Как и в Корее, в самом Китае на живом языке писались только развлекательные романы да сочинения проповедников, которые должны были зачитываться вслух неграмотным простолюдинам. Вся официальная документация велась на древнекитайском, который также был и языком серьезной литературы. Китайские простолюдины древнекитайского не понимали - также как и корейское или японское простонародье. Владение древнекитайским языком во всех этих странах было одним из важнейших признаков, отличавших образованного человека от простолюдина.

Основная задача старой корейской школы заключалась именно в обучении ханмуну и тому, что было с ханмуном связано. Самым трудным было вовсе не заучивание нескольких тысяч иероглифов (это-то, как раз, не так сложно, как кажется непосвященным), а овладение грамматикой и образной системой языка, который по своему происхождению очень далек от корейского. Вдобавок, корейский интеллигент или чиновник должны были не только свободно владеть древнекитайским языком как таковым, но и хорошо разбираться во всей классической китайской культурной традиции. Образованный кореец должен был знать хитросплетения китайской политики полуторатысячелетней давности, помнить наизусть сотни страниц китайских поэтических произведений, разбираться в запутанных (и, на мой взгляд, весьма заумных) философских построениях неоконфуцианства. В корейской школе в старые времена учили именно этому. Учили неплохо, так что в результате китайская классическая культура для образованного корейца становилась родной. Многие корейские ученые, поэты и писатели получили международное признание именно благодаря тому, что писали они на ханмуне, так что их труды могли прочесть не только в самой Корее, но и в остальных государствах региона. Древнекитайский был государственным языком не одной только Кореи, но также и Вьетнама, и Японии и, конечно же, самого Китая.

Собственно говоря, в особой роли Китая и древнекитайского языка нет ничего особенного. Похожую картину можно было увидеть также и в других местах, и в иные эпохи. Новорожденные королевства средневековой Европы в меру сил копировали Римскую Империю, создавали свои законы по образу и подобию римских и в качестве государственного языка использовали латынь (на которой к тому времени уже никто не говорил). Государства Южной Азии точно также копировали древние индийские королевства и придали статус государственного мертвому языку священных текстов - санскриту. Страны Ближнего Востока подражали первым арабским халифатам, и объяснялись на литературном арабском, который очень далек от та называемых "диалектов арабского", то есть живых языков, на которых говорят жители нынешних арабских государств. Подобные примеры можно приводить до бесконечности:

Причина такой тяги к заимствованиям вполне понятна. Когда первобытные племена только начинали создавать государство, их вожди и жрецы всегда предпочитали учиться у более развитых соседей. Действительно, зачем изобретать велосипед? Соседняя великая держава всегда давала наглядные уроки - и технические, и военные, и политико-административные. Уроки следовало перенимать и. Как правило, преуспевал тот, кто перенимал их наиболее эффективно.

Нет ничего удивительного и в использовании иностранного языка в качестве государственного. В средние века никто в принципе и не ожидал, что простолюдины будут читать и писать, грамотность была привилегией чиновников и священников, которые составляли, самое большее, 3-4% населения (обычно - меньше). Эта небольшая группа всегда могла выучить иностранный язык, владение которым служило и почетным знаком принадлежности к избранным, и давало доступ к Священному Канону, который в те времена воспринимался как истина в последней инстанции (в зависимости от региона таким Каноном могла быть и Библия, и Коран, и Веды, и Классики Конфуция). До наступления эпохи индустриализации и капитализма, языком культуры и образования почти всегда становился священный язык - тот, на котором были составлены священные тексты главной религии данного общества. В Европе эту роль играла латынь (язык католической Библии), на Ближнем Востоке - классический арабский (язык Корана), в Индии - санскрит и пали (язык Вед и буддистских сутр), а на Дальнем Востоке - вэньянь (язык конфуцианского канона). Низы, простонародье, конечно, говорили на своих родных наречиях, из которых со временем возникнут современные "литературные языки", но до поры до времени эту речь низов никто всерьез не воспринимал.

Эта система ушла в прошлое только с началом индустриализации, когда возникла необходимость обучать грамоте не только будущих чиновников и жрецов, но и простолюдинов - будущих рабочих и мелких клерков. Обучать их священному языку было и не нужно, и дорого, отсюда - переход в образовании на национальные языки, который в Европе произошел в XIV-XVI веках, а в других регионах - много позже. На Дальнем Востоке первым от древнекитайского отказался Вьетнам - и не по своей воле. Когда французские колонизаторы в середине XIX века захватили Вьетнам, они ввели там латинскую письменность. Цель этого мероприятия никто особо не скрывал: новый алфавит отрывал молодежь от старой традиции и национальных корней, способствовал ее вестернизации и офранцуживанию. Практически одновременно ханмун потерял статус государственного языка и в Японии. Дольше всего древнекитайский сохранял положение на своей исторической родине: переход на современный язык начался в Китае только в 1919 г. и завершился уже при коммунистах. В Корее же корейский язык стал государственным в 1894-1896 гг. Однако еще много десятилетий владение древнекитайским было обязательным для любого образованного корейца, а китайские иероглифы широко использовались в текстах на корейском языке для написания заимствованных слов до самого недавнего времени.

Понятно, что влияние Китая на Корею не сводилось к языку и литературе. Корейская государственная структура на протяжении многих веков копировала китайскую, хотя и с небольшими отклонениями - примерно так же, как госструктура "братских социалистических стран" в шестидесятые и семидесятые годы копировала советскую. Количество и функции министерств, основные принципы деятельности бюрократии, государственные ритуалы - все это в старой Корее создавалось по китайскому образцу. По сути, государственный аппарат Кореи времен династии Ли (Чосон, 1394-1910) представлял из себя уменьшенную копию государственного аппарата Китая времен династий Тан и Сун. Совпадали названия большинства органов управления, их задачи, подчиненность, принципы контроля - правда, штаты в Корее были много меньше. Любопытно, что сейчас корейские историки, великолепно зная об этом факте, стараются о нем не упоминать (по крайней мере, в изданиях, предназначенных для массового читателя) и пишут о корейском аппарате так, как будто его структуру разработали в самой Корее.

Не удивительно, что в политическом отношении Корея была близким союзником Китая. Формальной основой ее внешней политики на протяжении XV-XIX веков был принцип "садэчжуи" (в переводе с китайского "служение сильному"). Корейское правительство признавало верховенство китайского императора, его претензии на роль Повелителя Вселенной, и обязывалось оказывать ему помощь во время тех военных кампаний, которые Китай изредка вел поблизости от рубежей Кореи. В обмен на это Китай брал Корею под свое покровительство, защищал ее от внешних вторжений (и, главное, не нападал на нее сам). Сейчас эта политическая линия дружно осуждается историками. Интересно, как бы вели они себя на месте корейских правителей лет триста-четыреста назад? Даже если забыть о культурных связях и искренним уважении, которое корейская верхушка испытывала к китайской классической культуре, все равно ясно, что конфронтация с Китаем была бы для Кореи в те времена просто самоубийством.

Тем не менее, нынешние обвинения историков отражают стремление (продиктованное в основном национализмом) преуменьшить иностранные влияния на Корею. Похожее происходит не только в Корее, нот и в других странах, некогда входивших в серу культурного влияния Китая - во Вьетнаме, в Японии. Некогда единое культурное пространство делится на национальные квартиры - примерно так же, как сейчас делят российско-советское наследие вновь возникшие республики СНГ. Можно ли говорить об украинской философии или литературе так, как будто они не была частями единой философии и единой литературы всей Российской Империи или СССР? Нельзя - если хочешь быть честным ученым. То же самое относится и к старой Корее, которая издавна была частью единого восточноазиатского культурного пространства (чтобы по этому поводу не писали сейчас официальные издания).