Кордова: мавры сделали свое дело

Удивительны и полны превратностей судьбы человеческих поселений. Когда-то (в X— XI веках) Кордова — центр единственного мусульманского халифата в Европе — была, вероятно, крупнейшим городом мира, с полумиллионным населением против нынешних трехсот тысяч. Пока в остальной части континента правили в основном неотесанные тираны, а народ пребывал в суеверии и невежестве, здесь процветали науки и искусства, имелось уличное освещение, работали общественные бани (с утра мылись мужчины, вечером — женщины). Использовались столовые приборы и стеклянные стаканы. Ко двору халифов стекались астрономы и врачи, философы и музыканты, историки и просто мудрецы. Ну и конечно, тут мирно сосуществовали три веры — исламская, иудейская и христианская, а также множество этносов, среди которых упоминаются обращенные в магометанство славяне "сакалибы". Так всегда бывает в просвещенных обществах.

Однако, как гласит арабская пословица, "все достигшее своего предела начинает убывать".

Ретроспекция 1. Римляне и вестготы

В некотором роде столицей Кордова стала еще при своих основателях — римлянах. Точнее, когда в III веке до н. э. римский претор Марк Клавдий Марцелл дошел до среднего течения полноводной реки Бетис ("по-нашему" — Гвадалквивир), где собирался заложить очередной город республиканской провинции Испания Дальняя (Hispania Ulterior), он уже нашел там большую деревню со смешанным населением. На плодородных равнинах проживали — и поочередно, и одновременно — кельты-иберы, левантийцы, греки, карфагеняне и прочие "законные дети Средиземноморья".

Не встретив особого сопротивления, римляне проложили по соседству свои классические магистрали "кардо" (с севера на юг) и "декуманос" (с запада на восток), которые, пересекаясь, образовали форумную площадь — получился город. Название ему пришельцы, вопреки своему обыкновению, выдумывать не стали, а оставили прежнее, иберийское — Кордуба. Клавдий Марцелл вряд ли мог предполагать, что маленькое колониальное укрепление вскоре станет процветающей столицей всей провинции с соответствующими привилегиями и даже правом чеканить собственную монету. Однако так случилось — и продолжалось до V века, когда германское племя вестготов, воспользовавшись дряхлостью Римской империи, в полном составе хлынуло в ее западные области.

Римскую Кордубу вестготы разрушили не сразу. Более того, сперва они, напротив, активно спасали ее латиноговорящих жителей от набегов еще более диких вандалов и свевов. Более ста лет не мешали германцы римско-испанским патрициям спокойно доживать в своих виллах. А поводом к распрям, все-таки приведшим бывшую провинциальную столицу к полному разорению, стало, как ни странно, массовое обращение ее жителей в католицизм. Сами завоеватели исповедовали арианство, христианскую ересь, осужденную на первом Никейском соборе — причем лично епископом Кордубским Оссием, который там председательствовал. Верное римским папам население города восстало, когда готский король Агила около 550 года устроил конюшню в базилике покровителя города — Святого Ацискла. Восстание даже имело успех, однако вовлекло несчастных кордубцев в вялотекущую войну. Времени на заботу о малой родине не осталось, частные и общественные здания пришли в упадок, и отчасти германизированный город погрузился в унылую дремоту на задворках истории вплоть до 711 года — года великого арабского нашествия, принесшего стране горе, а ему — славу.

Андалусийская сковорода

Гостиница, в которой мы остановились, находится на улице достославного Клавдия Марцелла. Там же помещается мэрия, к которой, словно ее естественное продолжение, примыкает колоннада старого римского храма Августа Цезаря. Коринфские колонны правильным прямоугольником взмывают в, увы, не голубое небо, хотя, вообще-то, Кордова "официально" носит титул "андалусийской сковороды" — самой жаркой точки Испании. Здесь больше всего солнечных дней в году, а все три летних месяца температура держится за +40. Но, похоже, весь мизер дней пасмурных, отпущенных на год, выпал на нашу долю. Фотограф опечален — белесый купол над головой не позволяет красиво снять белоснежные развалины.

Кстати, о белом цвете — он в городской застройке традиционно доминирует. Всем испанцам известно, что Севилья — "желто-бурая", Гранада — "золотая", а Кордова — вот, известковая. Муниципальные службы строго следят за тем, чтобы "фирменная" облицовка не теряла яркости — на улице нам то и дело попадаются бригады маляров.

— Во-первых, известь дезинфицирует, — сообщил один из них, видя нашу заинтересованность, — во-вторых, отражает солнце — в таких домах всегда менее жарко. Удобно!

Случайный знакомый — как выяснилось, бригадир — сразу проявил словоохотливость, свойственную большинству андалусийцев, а узнав, что мы готовим репортаж, и вовсе вызвался сопровождать нас по старому городу.

Нашего нежданного компаньона зовут Диего Ромеро, и он знает о городе очень многое. За разговорами петляем мы по старой Кордове, где мгновенно забываешь о геометрически-рациональных римских формах. Пути здесь такие узкие, что в стенах некоторых из них выдолблены полукруглые углубления — для колесных осей. К тому же все эти улочки и проулки запутаны в лабиринт, и многие заканчиваются тупиком, что стратегически выгодно при обороне от любого врага (а вдобавок — создает дополнительную тень). Вообще, несмотря на преимущества извести, кордовцам пришлось придумать массу приемов для спасения от жары: на окнах вместо жалюзи плотные циновки из эспарто (род ковыля) — на ночь их смачивают водой, освежая тем самым помещение. Кое-где противостоящие дома на уровне второго этажа соединены балконами — так одновременно увеличивается жилплощадь, а пешеходы защищаются от палящих лучей.

…Пожалуй, самый узкий из всех узких переулков Кордовы носит имя Фигового дерева (Кальеха-де-Игера). Как и многие другие, прежде чем оборваться тупиком и стать для нескольких соседских семей внутренним двориком, знаменитым "патио", он делает несколько очень крутых поворотов. Тут действительно растет огромное фиговое дерево и шумит фонтан.

— Слушай, как поет вода, — романтически шепчет Диего, специально даже отведя меня назад, за угол. — Самое "правильное" — это когда ее не видишь, а просто слушаешь… Арабы воду любили, она для них символ жизни. С арабов и повелось — в каждом патио фонтан.
— А, кстати, сейчас в Кордове много арабов?
— Нет, не много… Но есть. Вот тут неподалеку живет мой приятель. У него три или четыре жены.
— И это признается испанским законодательством?!
— Вообще-то нет. Но у него четыре жены, и он с ними живет.

Ретроспекция 2. Арабы

Наместник южных земель вестготского королевства и граф Сеуты Дон Хулиан ненавидел своего сюзерена Родриго — по-видимому, за то, что тот, мягко говоря, нехорошо обошелся с его дочерью (обманом овладел ею). Он выступил посредником в переговорах между кордубскими противниками короля и эмиром всего Магриба Мусой ибн-Нусияром. Араба призывали на помощь против тирана.

Муса испросил разрешения у дамасского халифа аль-Валида, который затею не одобрил: "Остерегайся подвергать мусульман опасностям моря неистовых бурь".

Однако искушение завладеть казной германцев пересилило. Ослушник решил действовать на свой страх и риск.

Весной 711 года отряды берберов и регулярные эмирские части под командой полководца Тарика бен-Зияда пересекли узкий пролив, отделяющий Африку от Иберии. 19 июля того же года в битве на реке Гуадалете войска Родриго потерпели полное поражение. За четыре с небольшим года воины пророка заняли всю территорию бывшего королевства вестготов. Уже в 716 году эта огромная территория со временной столицей в Севилье стала известна как аль-Андалус — такое именование значится на монете, отчеканенной тогда на юге полуострова (это слово напоминает нам о полузабытом уже к VIII столетию народе вандалов — они в самом деле некоторое время проживали тут до "переезда" в Северную Африку).

Назначенный из Дамаска андалусийский эмир аль-Хурр перенес центр новоиспеченного эмирата из Севильи в Кордову. "Младенческие годы" аль-Андалуса прошли в некоторых усобицах, но воцарившиеся вскоре (746 год) уже полностью независимые Омейяды в лице Абдаррахмана I навели порядок, и страна вышла на путь созидания…

…а мы — прямо к парадоксальной вывеске, грубо намалеванной на старинном фасаде: "Арабские Бани Святой Девы Марии". Сейчас это единственные в городе действующие "мавританские" бани, и, по словам Диего, там очень красивый патио ("Нет-нет, я здесь не моюсь, упаси Боже! Но крашу…").

А вот во времена халифата таких терм в Курубе (Кордове) насчитывалось до девятисот, не говоря уже о 600 или 3 000 (по разным данным) мечетей, 200 публичных библиотек и более чем 80 000 торговых лавок. Они грудились на крупных площадях, которых, в свою очередь, в мусульманской Кордове имелось не менее 21 — по числу районов. И почти в каждом скромно прятался маленький христианский храм для "мосарабов" (не пожелавших перейти в ислам)…

Арабское членение на районы ("аррабали" — термин закрепился в современном испанском языке) структурирует внутреннюю жизнь Кордовы до сих пор: это и минимальная, и основная урбанистическая и общественная единица. Кордовец на вопрос "Не подскажете, где находится…" выдает именно название аррабаля, а названия улицы чаще всего и не знает. Спросишь, например, где находится Музей тавромахии (то есть боя быков), а он в ответ — в Еврейском квартале. Вот и ищи.

Хорошо, что у нас есть Диего, для которого весь город — как собственная квартира. Налево — Медина, бывший район арабской знати, прямо — Ахаркия, где селились "мулади" (новообращенные мусульмане), левее — Худерия, "место" для евреев. Тут, кстати, всегда сутолока: лавочники продают сувениры, цыганки предлагают веточки розмарина, уличный музыкант перебирает струны расстроенной гитары, пытаясь изобразить что-то сефардское — хотя иудеи уже 500 лет как изгнаны из Испании... А в центре:
— Наша самая-самая главная достопримечательность, Большая Мечеть, центр трех кварталов. Ее я тоже покрывал известью, — на однообразной ноте завершил свою экскурсию Диего и заспешил к оставленной без присмотра бригаде из пятнадцати маляров. А мы— куда-нибудь перекусить.

…Время обеда давно прошло, и в баре из еды остался только бычий хвост. Очень вкусная еда — тушеный бычий хвост с картошкой, мы даже заказали двойную порцию. Довольный хозяин крошечной забегаловки, исполняющий одновременно функции повара и официанта, но тем не менее охочий до болтовни, проявил между делом недюжинные познания в археологии и сообщил, что его заведение — очень древнее. В нем-де производились раскопки, и колонны, которые его украшают, — древнеримские. XV века!

С трудом удержавшись от улыбки (смертельное оскорбление!), вызванной этой несуразной датировкой, я подумала: такое вольное обращение кордовцев со своей историей вполне закономерно. Осевшие на берегу Гвадалквивира народы, а вместе с ними их верования, обычаи и слова, преобразовались в многослойный культурный миф, в котором реальное время и пространство, как водится, совершенно не важны. Так что "римские колонны XV века" — это нормально. Не стоит удивляться и тому, что свой кафедральный собор набожные, как все иберийцы, жители Кордовы без тени смущения называют "Ла Мескита" — мечеть.

"Крестники" Архангела Рафаила

Однако не лучше ли отложить знакомство с мечетью-собором на завтра и сходить на репетицию, куда нас пригласила моя старая кордовская знакомая Элоиса? По вечерам она (кстати, мать восьмерых детей) ходит петь в церковный хор "Ла Фуэнсанта". И естественно, прекрасно разбирается во всех нюансах религиозной жизни Кордовы: от первых покровителей, св. Ацискла и св. Виктории, до наших дней. Правда, по ее словам, в народе больше почитают двух других святых: Фуэнсанту (Деву Марию Святого Источника) и Архангела Рафаила. Именно его изваяние украшает высокие колонны, которые мы встречаем по всему городу — в тех местах, где он совершил то или иное чудо. В его же честь местных мальчиков доныне чаще всего называют Рафаэлями. Поведением андалузские подростки, завзятые футболисты и хулиганы, впрочем, мало походят на святых. Да и хор, хоть действует при церкви, в репертуар в основном включает светские народные песни. Получается по-любительски, но, что называется, с душой. Первым номером звучит старинный гимн города в сопровождении звонких кастаньет Элоисы: "Кордова, горнило нашей нации и факел, озаривший весь мир…" Нации. "Кстати, все-таки, какой же, из скольких "элементов" она составлена", — рассеянно размышляю я, проваливаясь в сон уже ночью, в гостиничном номере. Мне снятся колонны.

Полумесяц или крест?

На следующее утро колонны (они меня преследуют) материализуются — на сей раз в количестве восьмисот пятидесяти. Все они находятся в гигантском молитвенном зале кордовской мечети, второй по величине в мире. То есть, конечно, собора, прошу прощения. Для христианских богослужений он используется с XIII века, когда мусульманам просто запретили здесь молиться, ничего не изменив в архитектуре, и даже теперь, после того, как здание слегка, но многократно перекраивали для удобства литургии, оно менее всего походит на католический храм. Снаружи об этом новом предназначении свидетельствует лишь барочная башня-колокольня конца XVII века, увенчанная изваянием неизбежного архангела Рафаила — да и то, ее стены скрывают внутри себя шестиугольный минарет. Внутри же в заблуждение вводит то, что церковь, встроенная в огромную мечеть, занимает лишь незначительную часть всего пространства.

В этом таинственном месте даже туристы не мешают представить, как по призыву муэдзина заполняли сумрачные нефы мавры, собираясь на пятничную молитву. Последним появлялся халиф — он попадал на предназначенное для него специальное место, максуру, по отдельному переходу прямо из дворца. Тогда имам принимался читать из Корана, а слышно его было даже во дворе — благодаря хитрой акустической уловке, придуманной еще греками, — купол михраба выполнен в форме раковины. Она служит мощным резонатором. "Даже во дворе" я говорю потому, что шутка ли: вместе с ним молельный дом занимает два с лишком гектара (22 400 м2). Сейчас, между прочим, до внешних ворот даже с микрофоном не докричишься, но это потому, что широкие арки, через которые люди проникали вовнутрь после омовения, давно замурованы. А когда-то ряды колонн просто продолжались рядами деревьев — но не апельсиновых, посаженных в XVI веке и давших двору его нынешнее название "Апельсиновый" (Патио-делос-Наранхос), а других.

Ретроспекция 3. Первые пальмы Европы

Первого из знаменитых кордовских эмиров Абдаррахмана I прозвали "ад-Дахиль" — "Пришельцем", что и неудивительно, ведь он укрылся в аль-Андалусе от преследований династии Аббасидов, свергнувших в 750 году дамасских Омейядов. Новые повелители методично вырезали всю семью своих предшественников — один Абдаррахман успел бежать. И вот, заручившись военной поддержкой мусульман полуострова, он объявил его независимым государством со столицей в Кордове. Но монарх-пришелец очень скучал по родной Сирии и двор возведенной им кордовской мечети засадил диковинными растениями из-за моря. Так в Европе появились первые пальмы.

Там, где Омейяд задумал построить главный молитвенный дом города, уже стояла раньше вестготская базилика Святого Винсента. В 785 году эмир выкупил (заметьте, не отнял) у германцев эту церковь вместе с землей и, используя старый фундамент, кстати, неплохо сохранившийся до наших дней (получается три "слоя" культов), в том же году возвел мечеть по всем правилам ислама. Вернее, почти по всем. Единственное отклонение было навязано как раз использованным фундаментом: готская базилика, понятное дело, не была ориентирована алтарем на Мекку, то есть на юго-восток от Кордовы. Так что и мечеть оказалась повернутой слегка "правее".

Я уже освоилась в этом густом пространстве и кроме колонн замечаю множество других деталей, относящихся к христианскому периоду: готические своды над часовнями, закрашенный библейскими сюжетами красно-желтый узор подковообразных арабских арок, типичные для католических церквей плиты надгробий в каменном полу (мусульмане в мечетях не хоронят). Наконец, сам "встроенный" собор — Вознесения Богоматери. Он кажется карманным, хотя если бы стоял отдельно, то являл бы собой сооружение внушительное. Внутри тоже все как полагается: крестово-купольная структура, алтарь, деревянные сиденья хоров с резными сюжетами из Библии. Только стен нет...

Назвать гармоничным этот курьезный интерьер сложно, а вот другая попытка архитектурного симбиоза — небольшая часовня против "входа" в церковь — лично мне кажется более удачной. Энкарна, наш гид, тем временем рокочет над ухом: "Королевский придел. Первое христианское сооружение в центре молитвенного зала мечети. Построено Альфонсом Х, сыном Фердинанда Святого, в 1260 году. Выполнено в стиле мудехар". Вот и любимое знакомое слово, которое меня всегда смешило. Сначала так называли мусульман, живших на христианской территории, — от арабского "муаджан", то есть "прирученный". И поскольку на большом католическом строительстве работали именно они — других мастеров на только что завоеванных землях было не найти, — термин метонимическим способом "переполз" на архитектурный стиль — уникальный, с яркими элементами мавританского декора на ясной испанской "идейной платформе". Мудехар так своеобычен, что угадать его можно с первого взгляда в Толедо ли, в Сарагосе ли, в Мадриде, в Кордове. Вот и здесь стены выложены от пола узорчатыми керамическими плитками, от середины и до потолка — резной растительный орнамент.

Ретроспекция 4. Нет Кордовы без мечети

Рыцари торжествующей Реконкисты — воины Фердинанда III Святого — домчались до Кордовы в 1236 году. Тогдашний правитель принц Абу Хасан вручил королю ключи от города практически без сопротивления в обмен на уговор — сохранить жизнь всем гражданам. Мавры собрали свое движимое имущество и побрели прочь из города, который за полтысячелетия стал единственной родиной для их семей. Место для кастильских колонистов освободилось практически мгновенно.

Фердинанд же оказался не только набожным человеком, но и большим ценителем красоты — формы исламского храма произвели на него такое впечатление, что он отказался от мысли его разрушить (а многие ведь громко этого требовали). Король распорядился устроить лишь небольшую часовню в боковом приделе.

Чары мечети безотказно действовали на христиан триста лет, но в конце XV века епископ Иньиго Манрике решил, наконец, покончить с безобразием — огромный "столп ислама" в центре города! И задумал преобразовать мечеть в собор. Кордовцы во главе со своими магистратами, как ни странно, встали как один на защиту здания — они к нему привыкли. Нет Кордовы без мечети! Спор зашел в тупик, дело было передано на рассмотрение императору Карлу V. Тот в городе не бывал, мечети не видел и, подивившись пустому спору, дал добро на преобразования. Но в 1526 году случай привел его сюда, и, увидев последствия своего решения, монарх запоздало о нем пожалел: "Вы построили то, что можно было построить где угодно, и разрушили то, что было единственным в мире". Правда, он преувеличивал: собор вписался в мечеть почти незаметно.

Вокруг полумесяца и креста

Если выйти из мечети к реке, то глазам предстанут сразу несколько тысячелетий кордовской истории.

Почти от стен южного фасада через Гвадалквивир перекинут арочный мост, известный под нехитрым названием "Римский". Действительно, первое сооружение в этом месте построили в I веке до н. э. по личному указанию Юлия Цезаря. Потом его, конечно, перестраивали и арабы, и испанцы, но несущие опоры остались нетронутыми.

Как это ни удивительно, до 1953 года Римский мост оставался единственным в городе, и его древние конструкции стойко выдерживали автомобильное движение, которое запретили два года назад. Триумфальная арка XVI века заняла место старинных городских ворот, сразу за которыми начинается мост, а на противоположном берегу его "встречает" массивная башня-крепость Калаорра (что по-арабски и значит "укрепление"). Эту чудом сохранившуюся в вихрях войн и революций зубчатую конструкцию в стиле мудехар возвел в XIV веке на "останках" мавританского вала Энрике II, причем защититься он тем самым пытался отнюдь не от мавров, а от собственного сводного брата, Педро Жестокого.

По длине Римского моста прекрасно видно, насколько шире раньше была река. Гвадалквивиру наших дней 16 пролетов совершенно не нужны — он давно и сильно обмелел, "разобранный" крестьянами на полив рощ и виноградников выше по течению. Даже мельничное колесо так называемой Альбулафии тут же, в Кордове, висит высоко над водой. Водяные мельницы такого типа арабы, кстати, использовали не только для зерна, но и в качестве подъемника для воды — ее и при них на выжженных равнинах Испании было мало. Для этого к лопастям прикреплялась специальная цепь с черпаками. Так вот, хозяйственное сооружение некоего Альбулафия (это латинизированное арабское имя дает хорошее представление о том, каким смешанным наречием пользовались кордовцы Средних веков) находилось прямо под стенами халифского дворца и поставляло влагу для его садов. Работало оно и после изгнания мусульман, но уже "на" епископа. Только в XV веке знаменитая королева Изабелла, та самая, которая поклялась не снимать и не стирать свою белую рубашку, пока не изгонят последнего араба из Иберии, приказала остановить колесо, не выдержав его беспрестанного скрипа по ночам. Воительница страдала мигренью. Впрочем, ее просьбу можно понять. Скрип эмблематической мельницы, изображение которой украшает современный герб Кордовы, казался таким невыносимо громким обитателям Алькасара оттого, что располагалась она гораздо ближе к реке, чем бывшее жилище халифов. Алькасар поныне замыкает панораму центральной части города "справа", если смотреть от реки. Построенный в 1328 году на месте, где когда-то стояли римская речная таможня и резиденция Цезаря, он принимал в своих стенах с десяток поколений испанских монархов — приезжая в Кордову, они всякий раз останавливались только здесь. И здесь же имело место, можно сказать, ключевое событие национальной истории, определившее все ее развитие на века (примерно как у нас — свержение Ига). В 1486 году в Алькасаре переселенец из Лиссабона и генуэзец по рождению, некто Кристофоро Коломбо (по кастильски — Кристобаль Колон) представил Фердинанду и Изабелле проект своего путешествия (имеется соответствующий памятник этой сцены). Позднее в королевском замке располагался "офис" Святой Инквизиции, затем тюрьма, сейчас — археологический музей. От резиденции же халифа со знаменитыми садами не осталось и следа. Сохранилось только название квартала "Старый Алькасар". Правда, о нем помнят одни карты города да старожилы. Широким же массам населения он больше известен как Сан-Басилио — так "зовут" его центральную улицу, особо знаменитую своими патио.

Интроспекция 1. Патио

Типичная для всей Испании градостроительная деталь — внутренний дворик — восходит еще к римским атриумам. Арабы только добавили к прямоугольному внутреннему пространству без крыши свой "сагуан", некоторого рода темные "сени", призванные настроить входящего на "семейный" лад. Кордовские патио пользуются особенной и заслуженной славой в Испании: история сложилась так, что их украшение стало для горожан делом чести. Во вторую неделю мая здесь с 1918 года проходит открытый конкурс: праздные туристы, взволнованные соседи, просто любопытные, а главное — беспристрастная комиссия "Общества друзей кордовских патио" — высшего законодательного органа "дворового" движения, — обходят один за другим дворики по всему городу. А там — буйство цветов и ароматов, шум воды или спокойствие замшелого колодца, сотни цветочных горшков на стенах. Победитель получает не только памятную дощечку, но и солидную премию — на дальнейшее поддержание статуса патио высокой культуры быта.

…Накрапывает мелкий дождь. Местные радуются ему как дети: с каждым годом проблема засух становится все актуальнее. В поисках укрытия просто ныряем в открытую дверь дома № 50 по улице Сан-Басилио и попадаем в самый настоящий кордовский патио, где становимся свидетелями несколько несообразной с погодными условиями и нашими представлениями о садоводстве сцены. Весьма крепкий дедушка из очень длинного зеленого шланга поливает развешанные по стенам растения в горшках. Нисколько не удивившись нашему вторжению, он предваряет все недоуменные и одобрительные восклицания, которыми мы готовы разразиться. "Здесь у меня 600 емкостей, а дождик мелкий — не польет, только листья намочит. Я-то знаю. Уже 16 лет за этим патио ухаживаю, а мне самому, как думаете, сколько лет? Сейчас принесу свидетельство о рождении, а то не поверите".

Пока он ходит, мы робко осматриваем чудо-сад. Теперь понятно, почему шланг такой длинный: горшки покрывают все четыре стены патио во всю высоту. К оросительному прибору прилагается длинная палка с кольцом — если продеть в него шланг, можно дотянуться до самого верха. Старик возвращается с пожелтевшей от времени бумагой: Мануэль Санчес Кольменеро, родился 29 декабря 1913 года…

93-летний дон Мануэль живет по соседству, сразу за стеной. Сам же дом № 50, где ютились тринадцать семей, расселили несколько лет назад — ему требовался капитальный ремонт, "все-таки еще арабы строили". (Тут, как и полагается в Кордове, старик впадает-таки в мифологию: "при арабах" здесь стоял один из флигелей Старого Алькасара.) После реконструкции здание отдали народным умельцам под мастерские, а в патио обосновался официальный штаб "Общества друзей".

Тем временем день клонился к закату, а мне хотелось именно в сумерках увидеть другой важнейший символ Кордовы. Если мечеть-собор видна в городе отовсюду, то синагогу в недрах Еврейского квартала, на улице тоже Еврейской — придется еще поискать. Она совсем незаметна снаружи: туристы зачастую проходят мимо по десять раз, пока кто-нибудь не "настроит" их внимание. Впрочем, и внутри тоже мало что сохранилось (да и было-то мало: по канону иудейский молельный дом должен выглядеть аскетически) — только фрагменты резных гипсовых панелей с надписями на иврите, выполненными, как вы догадались, в стиле мудехар. Значит, строили дом по заказу состоятельной (и при христианах) еврейской общины арабские мастера…

Интроспекция 2. Синагога

Десятки синагог Кордовы времен халифата были разрушены после его распада: наводнившие полуостров невежественные берберы не терпели иных образов Бога, кроме собственного. Евреи с надеждой ждали прихода христиан — даже не потому, что уповали на их большую толерантность. Они просто знали, что могут оказаться им очень полезны. Так и случилось — кастильские короли занимали у иудейских ростовщиков деньги и пользовались их знаниями арабских обычаев для успешной борьбы с оными. Новые правители были поначалу столь милостивы к сынам Авраама, что позволили возвести им в центре города новую просторную синагогу.

В ней, однако, не слишком долго звучали слова Торы и Пророков — архитектор Ицхак Мохеб завершил свое творение в 1315 году (о том свидетельствует одна из сохранившихся надписей), а в 1492-м Фердинанд с Изабеллой "передумали" и издали пресловутый в истории указ: все, кто не пожелает принять христианство, на вечные времена изгоняются из Испании.

Истреблялись и архитектурные свидетельства былого еврейства. По всей стране сохранились только три средневековые синагоги: две в Толедо и одна в Кордове. Этому, как и в случае с мечетью, мы обязаны "наслоению": вначале она была приспособлена под церковь при городском дурдоме, примыкавшем к ней. Затем ее отдали гильдии башмачников, которые посвятили еврейский молитвенный дом своим башмачным покровителям: святым Криспину и Криспиниану. На западной стене среди надписей на иврите различим поблекший католический крест…

"Для тебя пойдет снег"

С утра мы едем в Медину-аль-Захру, что в переводе (с арабского, естественно) — цветущий город. "Город" — это, конечно, громко сказано. Руины города. Вернее, пригорода современной Кордовы. А еще вернее, самой обширной (по статистике!) из когда-либо построенных государственных резиденций.

Согласно легенде, Абдаррахман III построил этот загородный дворец для любимой жены — красавицы аль-Захры, которую "вывез" из Гранады. "Для тебя пойдет снег в горах, любимая, сила моей любви заставит его пойти", — пообещал он прекрасной девице. И действительно, засадил склоны аль-Аруса миндальными деревьями. Их белые стволы издали напоминают заснеженные вершины Сьерры-Невады, которую она покинула.

По другой версии, строительство Медины было задумано Абдаррахманом сразу после того, как в 929 году он провозгласил себя халифом. Кроме того, что теперь в пятничной молитве всем правоверным полагалось упоминать его имя, ничего не изменилось — на деле Кордовский эмират уже давно был политически независим от Багдада или Дамаска. Однако в нем самом уже рождались амбициозные планы североафриканского похода на враждебных Омейядам Фатимидов и требовалась достойная резиденция для встречи будущих послов, размещения многочисленных служб нового расширившегося государства и демонстрации всему миру мощи аль-Андалуса.

Строили Медину с миру по нитке. В буквальном смысле: камни добыли в Пиренейских карьерах, мозаику и утварь доставили из Византии, колонны — мраморные, слоновой кости, эбенового дерева — из Карфагена, Фракии, Рима... По терпеливым подсчетам современников, в городе имелось более четырех тысяч колонн и полутора тысяч дверей. За один день работы в дело шло 6 000 каменных плит разного размера, которые подвозились на четырехстах верблюдах и тысяче мулов. Вершиной арабского инженерного гения стал 15-километровый водопровод, подававший во дворец воду из горных источников…

В общем, Медина-аль-Захра оказалась слишком прекрасна для долголетия — она не простояла целой и ста лет. В 1010 году во время гражданской войны, положившей конец халифату, ее разграбили и разорили все те же берберы. Варвары, что и говорить. Сейчас кругом одни обломки. Вот нечто вроде каменной тумбы с крышкой. Оказывается, унитаз 950-х годов. К нему по керамическим трубам постоянно подавалась вода. Мусульмане всегда трепетно относились к вопросам гигиены.

Впрочем, Медина все же перестраивается потихоньку в грандиозную реставрационную лабораторию. На территории в 112 гектаров ученые кропотливо, камень за камнем, раскапывают, угадывают, восстанавливают. Десятую часть вот только восстановили — не хватает оригинального материала, за тысячу лет разошелся по стране. Приходится создавать тысячи деталей-копий, а это — дело десятилетий.

Каким должен быть тореро. Эпилог

…Кордовский таксист браво салютует нам, прикладывая руку к непокрытой голове, и подруливает прямо к Альмодоварским воротам. Мы выходим здесь — у памятника всем известному философу, наставнику Нерона, Луцию Аннею Сенеке Младшему, который родился в этом городе в 4 году до н. э. Понятное дело, что до 1965 года, когда скульптор Амадео Руис де Ольмос лепил свою статую, он не дожил. Пришлось в качестве натурщика использовать популярного в районе персонажа Пако Эль Рубио (то есть Пако Рыжего), очень похожего на античного мыслителя, как того изображали на бюстах. Заказал же и оплатил памятник знаменитый тореро, любимец города и всей Андалусии Эль Кордовес (просто Кордовец), которому, видимо, оказались близки идеи стоицизма. А может, он просто хотел таким образом подчеркнуть связь между древнеримскими игрищами с дикими животными (venatii), которые одобрял Сенека, противопоставляя гладиаторским, и традицией испанской корриды.

Интроспекция 3. От гладиаторов — к корриде

Археологи считают, что в римской Кордубе цирков и арен для разнообразных боев людей с животными и людей с людьми имелось больше, чем в самом Риме. Впоследствии пришлым мусульманам такие забавы были в диковинку, но и они с удовольствием устраивали состязания с участием диких испанских быков — породы, до того им тоже неизвестной. А уж христиане… Метанием копья в многострадальное иберийское парнокопытное, по преданию, занимался даже сын Фердинанда и Изабеллы принц Хуан — прямо во дворе Алькасара.

Арена для профессиональной корриды появилась тут одной из первых в Испании, в 1779 году. Кордовская земля родила немало отважных тореро, память о них жива в сердце каждого горожанина (и этот патетический штамп я употреблять не боюсь, поскольку он точно отражает положение вещей).

Испанцам нравятся даже суеверия тореадоров. Например, такое: перед боем, если выходишь на арену в Кордове, нужно зайти в церковь Санта-Марина, где крестили знаменитого мастера корриды Манолете, пройти мимо памятника ему, и ни в коем случае не поворачивать налево всю дорогу до Арены, которая является третьей по величине в стране и вмещает 17 000 зрителей.

О романтической встрече с тореро я мечтала практически с детства.

Рафаэль, по прозвищу Чикилин, судя по рассказам, мне "подойдет". Правда, он уже "в отставке", но из профессии ушел молодым. Впрочем, хотя коррида — и спорт, но, скорее, такой, как шахматы. Возраст тут ни при чем. Эль Кордовес — легенда испанской тавромахии — побивает быков до сих пор, а ему скоро 70…

…Холл гостиницы быстрым шагом пересек высокий и статный молодой мужчина в синем костюме и ярко-оранжевом галстуке. Представить его себе попирающим тушу быка сразу как-то не удалось. "Тореро должен быть длинным, — сказал он, взглянув на меня сверху вниз, — иначе в самый важный момент он не сможет подпрыгнуть достаточно высоко, чтобы вонзить шпагу в правильное место и под правильным углом… Ну, конечно, многое зависит и от покрытия арены… Кстати, если хотите, можем съездить на площадь. Посмотрите, как она устроена".

Площадка для боя быков покрыта специальным песком — альберо. Его буро-желтый цвет давно стал "национальным" в Андалусии. Дома в Кордове — белые, декоративные элементы фасадов — непременно альберо… Войти можно через несколько ворот, каждые из которых имеют определенное назначение: здесь заходят зрители, там — быки, отсюда выезжают кареты "скорой помощи", а отсюда с победой выходят герои. Перед "воротами почета" — бюсты пяти халифов от корриды (одному из них — прижизненный). И это в данном случае не метафора, а звание, прижившееся с легкой руки одного газетного обозревателя. Славный "квинтет" кордовских мастеров тавромахии — это Лагартихо, Геррита, Мачакито, Манолете (погиб "при исполнении") и Эль Кордовес.

Интроспекция 4. Халифы наших дней

Величайшая честь для кордовского тореро (а не кордовский не может о таком даже мечтать) — быть причисленным к "халифату тавромахии", который из "стихийно-народного" стал вполне официальным. Последняя, пятая церемония присуждения этого уникального титула прошла в 2002 году в мэрии в присутствии представителей двухсот заинтересованных организаций и ассоциаций. 66-летний Мануэль Бенитес Перес "Эль Кордовес" принял высокое звание "из рук" доньи Росы Агилар, главы городского муниципалитета, кстати, той самой деятельницы, что добилась образования кафедры таврологии в местном университете.

С 2005/06 учебного года эта кафедра работает к вящей радости "желающих всесторонне изучить интересный культурный феномен" (цитата из прессы). Часть занятий проходит непосредственно на Арене, которая, естественно, называется "Халифской".

Рафаэль Эль Чикилин (Малыш) расчехляет принесенную для демонстрации настоящую шпагу-эстоке и в деталях изображает последний, самый сложный и опасный для тореро момент корриды. Тот самый, в котором немаловажную роль играет его рост. Торероматадор встает прямо перед быком и, стараясь избежать непосредственного контакта с рогами, в прыжке должен вонзить шпагу между третьим и четвертым позвонками животного. Чикилин встает в позу, входит в роль и, слегка покачиваясь на носках, смотрит невидящими, "змеиными" глазами на обоюдоострый, звенящий от напряжения кончик шпаги. Я в ужасе вижу, как этот кончик едва не касается позвонков фотографа, который, вдохновленный преображением человека в бойца, пытается запечатлеть его — как раз с той позиции, где в "боевых условиях" находится разъяренный зверь. Я — против таких жертв искусству и боюсь холодного оружия, поэтому стараюсь отвлечь "мою воплощенную мечту" вопросами:
— Не страшно, когда рога прямо перед тобой?
— Люди моей профессии боятся только позора. Этого не прощают ни коррида, ни Кордова.

Чикилин говорит все это совершенно просто, без видимой позы, от его слов веет каким-то древним мужским безрассудством.

И тут наконец впервые за все наше пребывание в Кордове из-за туч проглядывает солнце, и желтый песок альберо на минуту становится обманчиво золотым, словно пляжный. Или, если угодно, таким, как будто на него пролилась кровь.