Прогулки по Нью-Йорку с томиком О’Генри

В жаркие дни зеленые лужайки Центрального парка, усеянные голыми телами, напоминают пляж. Многолюдно и в других зеленых оазисах, которых, кстати, в самом большом городе Америки не так уж много. И лишь в одном сквере, который мне приходилось видеть, аллеи даже в пик полуденного зноя оставались пустынными. Это Грамерси-парк, находящийся на пересечении Лексингтон-авеню и 21-й улицы.

Если это и не самая выдающаяся достопримечательность Нью-Йорка, то самая, на мой взгляд, причудливая. Малолюдность парка объясняется тем, что пользоваться им имеют право только жильцы окружающих особняков. У каждого есть свой персональный ключ, которым отмыкаются высокие железные врата единственного в Нью-Йорке частного парка.

Краткая история его изложена на мемориальной доске, прибитой у ворот. В 1831 году, когда нижняя часть Манхэттена, так называемый Даунтаун, активно застраивалась, некоему Самуэлю Б. Рагглзу пришла в голову идея нарезать земельные участки вокруг Грамерси-парка и распродать их так, чтобы покупатели стали совместными владельцами этого зеленого уголка.

Мысль оказалась удачной, потому что благодаря ее реализации вокруг парка быстро выросли особняки один нарядней другого. Сегодня это островок элегантной красоты Европы XIX века посреди кварталов достаточно однообразных каменных громадин. Чисто американских.

Владельцы особняков многократно менялись, но из рук в руки, как эстафе та времени, передавались заветные ключи от парка.

В двух шагах от Грамерси-парка я набрел на симпатичную таверну "У Пита", на витрине которой крупными буквами выведено: "Это место обессмертил О’Генри, который написал здесь рассказ “Дары волхвов”".

Конечно, я сразу же вспомнил остроумную и трогательную новеллу. У молодых супругов Джима и Деллы было неважно с деньгами, но имелись два сокровища, составлявших предмет гордости: у него – карманные золотые часы, доставшиеся от отца и деда, у нее – каштановые волосы, ниспадавшие до самых колен. В канун Рождества Делла, решив сделать подарок мужу, тайком продала за 20 долларов свои роскошные волосы и купила платиновую цепочку для часов Джима. Тех самых, которые он, в свою очередь, продал, чтобы при обрести набор черепаховых гребней, так подходивших к каштановым волосам Деллы. В общем, подарки пришлось на некоторое время отложить подальше. Но главное сокровище осталось при наших героях - их любящие сердца. А причем здесь волхвы? "Они-то и завели моду делать рождественские подарки", – заканчивает свой рассказ О’Генри...

Я же, вернувшись из литературных воспоминаний, решил заглянуть в таверну. Небольшие выгородки слева, именуемые почему-то будками, были заняты, поэтому пришлось сесть на высокий табурет у стойки бара. Таверна, основанная в 1864 году, стилизована под то время, когда в нее заходил О’Генри, – старинные гравюры, фотографии, пожелтевшие газеты. На стене передо мной – фото легендарного мэра Нью-Йорка Ла Гуардия Фьорелло, имя которого носит один из городских аэропортов. "Цветочек", (как ласково называли его ньюйоркцы), вооружившись бейсбольной битой, некогда свирепо колошматил по батареям бутылок с подпольным виски - на дворе был "сухой закон".

На полках рядом с бутылками вижу еще один раритет – черную деревянную доску с надписью "Как прожить на 15 долларов в неделю". Ниже – подробный расклад, как именно: "Виски и пиво – 8 долларов; пиво и бренди для жены – 1.40; мясо, рыба, бакалея – в кредит; рента – заплатить на следующей неделе; виски в середине недели – 1.50; страховка для жены – 50 центов; сигары – 1.20; кино – 60 центов; пинокль в клубе (разновидность карточной игры) – 50 центов; ставки на ипподроме через букмекера – 50 центов; еда для собаки – 60 центов; нюхательный табак – 40 центов; покер – 1.20. Итого: 16 долларов 40 центов. Подсчет показывает: придется залезать в долг. Поэтому пиво и бренди для жены вычеркиваем".

Расчеты такого рода, наверное, занимали немалое место в жизни героев О’Генри, людей не слишком богатых, но со своими духовными запросами. Помните "трех мушкетеров", которые, сидя на скамейке в Юнион-сквере – кстати, неподалеку от "Пита", – составляли заговор, как завладеть долларом, имевшимся у миссис Питерс, жены Д’Артаньяна, их вожака? Этот доллар был "целым, настоящим, имеющим законное хождение, годным для уплаты пошлин, налогов и страховки"... и, конечно же, для того, чтобы опрокинуть стаканчик ("Предвестник весны").

Потягивая пиво, спрашиваю у бармена, где любил сидеть О’Генри? "Всегда в первой будке", – отвечает он, должно быть, в тысячный раз. Первый от угла столик – открытый – располагался у окна с отличным видом на оживленный перекресток. Но писатель облюбовал следующий столик, в будке у глухой стены, – видимо, не хотел, чтобы суета за окном отрывала его от рукописи. Здесь и сочинял свои занимательные истории Вильям Сидней Портер, в прошлом бухгалтер маленького банка. Он сбежал накануне ревизии, поняв, что в кассе недостает денег. Добрался до Мексики, но вернулся, узнав о болезни жены. Наручники на его руках защелкнулись сразу после ее похорон. В тюрьме Портер поверх полосатого халата носил белый, – еще мальчиком он помогал дяде-провизору, поэтому его и определили в тюремную аптеку. За решеткой узник написал свой первый рассказ "Рождественский подарок Свистуна Дика", поставив под ним случайно пришедшее на ум имя – О’Генри. Дебют оказался успешным: новелла зэка была опубликована в рождественском номере "Журнала Мак-Клюрс".

Выйдя в 1901 году на свободу, О’Генри перебрался в Нью-Йорк, где в одном из журналов получил заказ – писать каждую неделю по новелле. Вот тогда-то писателю, жившему недалеко от "Пита", и пригодилась для занятий литературным трудом уютная первая будка. Всего за свою жизнь О’Генри написал 273 новеллы и роман "Короли и капуста".

Заинтересовавшись моими расспросами о самом знаменитом завсегдатае таверны, бармен, в свою очередь, спросил, какое произведение О’Генри мне нравится больше всего. Желая доставить бармену удовольствие, я назвал "Дары волхвов" – судя по вывеске, для "Пита" это главное блюдо.

– Это лучшее, – одобрил тот тоном бакалавра литературы. – А что еще?
– "Последний лист", – ответил я почти как школьник.

Помните эту новеллу? Молоденькая девушка чахнет от туберкулеза. Осень, холодный ветер, дождь. Больная смотрит в окно, за которым на глухой кирпичной стене дома вьется старый плющ, и считает, сколько осталось листьев. "Когда упадет последний лист, я умру", – шепчет она. И тогда ее сосед, старый неудачливый худож ник, ночью под дождем на месте упавшего листа рисует на стене новый – темно-зеленый у стебелька, едва тронутый желтизной распада. Утром умирающая девушка, как обычно, выглянула в окно и поразилась: несмотря на непогоду, листок так и не отлетел. В этом она увидела знак свыше – не сдаваться! И – выжила. А старый художник умер от воспаления легких. Но он все-таки успел написать свой шедевр. События "Последнего листа" происходят в небольшом квартале к западу от Вашингтон-сквера, в Гринвич-Вилладж, где селилась художественная богема. Рассказы нью-йоркского цикла, вошедшие в сборник "Голос большого города", обычно имеют точную топографическую привязку. Я даже обвел на карте Нью-Йорка ареал обитания героев О’Генри. В основном это Нижний Манхэттен – старый город, застроенный кирпичными домами в несколько этажей, с небольшими палисадничками, ступеньками у подъезда и пожарными лестницами на фасаде. По ним, подпрыгнув и подтянувшись, можно забраться на любой этаж. Это беспокоит полицию, но железные лестницы по-прежнему висят, а кое-где их выкрасили в белый цвет, что очень украсило темные строения.

Геометрическим центром литературных владений О’Генри стал знаменитый небоскреб "Флэтайрон", по-русски "Утюг". Впрочем, у писателя родилась и другая ассоциация. В рассказе "Квадратура круга" решающее событие происходит "у острого угла здания, которому смелый замысел архитектора придал форму безопасной бритвы". Именно здесь, у подножия "Флэтайрона", на углу Бродвея, 5-й авеню и 23-й улицы, заклятые враги Кол и Сэм, предки которых на протяжении многих поколений устраивали вендетту в горах Кэмберлена, бросились в объятия друг другу. Они почувствовали себя родными в круговерти множества неизвестно куда спешащих чужих людей.

Строительство 21-этажного "Утюга" – самого старого из сохранившихся небоскребов Нью-Йорка – завершилось через год после пере езда О’Генри в этот город. И судя по всему, необычное здание, выросшее у Мэдисон-сквер-парка, произвело на него огромное впечатление. Об "Утюге" он вспоминал постоянно. В новелле "Персики" рассказывается о герое, который проходит через невероятные приключения, чтобы раздобыть персики для своей возлюбленной, – на пороге ночи она почему-то возжелала именно их.

Наверное, в начале XX века снабжение в Нью-Йорке было поставлено хуже, чем сегодня, потому что заполучить этот плод Малышу Мак-Гарри никак не удавалось. Вместо персиков, для которых был не сезон, ему упорно предлагали апельсины.

И все же продовольственный заказ был выполнен, хотя Малышу изрядно намяли бока. Забежав по пути в аптеку, он попросил проверить, все ли ребра у него целы. И услышал обнадеживающий ответ: "Ребра все целы. Но вот здесь имеется кровоподтек, судя по которому можно предположить, что вы свалились с “Утюга”, и не один раз, а по меньшей мере дважды". А теперь вспомните, что сказала молодая супруга, когда Мак-Гарри уже под утро вложил ей в руку персик? "Гадкий мальчик! Разве я просила персик? Я бы гораздо охотнее съела апельсин"...

Между прочим, небоскреб, напоминавший одновременно утюг и безопасную бритву, был постоянно на устах не только у О’Генри, но и у его современников. По Нью-Йорку прошел слух, будто на перекрестке у "Утюга" гуляет сквозняк, задирающий дамам юбки. И мужчины валом повалили к этому месту!

Любопытно, что оценку "Флэтайрону" в рассказе "Мишурный блеск" дает и профессиональный архитектор. В свои 22 года Чандлер "считал архитектуру настоящим искусством и был искренне убежден – хотя и не рискнул бы заявить об этом в Нью-Йорке, – что небоскреб "Утюг" по своим архитектурным формам уступает Миланскому собору". Однако не будем переоценивать компетентность этого заключения: О’Генри в Милане никогда не был, его герои – тем более, так что их любовь к "Утюгу" оставалась непоколебимой.

Гуляя перед отъездом в последний раз по территории О’Генри, я подумал о том, сколько новых забавных сюжетов подарил бы писателю современный Нью-Йорк. Ведь "этот город, – по мнению одного из героев О’Генри, – сплошной официант. Если дать ему на чай слишком много, он станет у двери и будет острить на ваш счет с мальчишкой при вешалке...".