Пролетая над гнездом феминизма

Пару лет назад с помощью Агентства международного развития США (USAID) мы с группой россиянок почти на месяц летали в Америку. Нашу разношерстную команду объединяло одно: все имели некое отношение к проблеме женской эмансипации, которая у нас в стране то ли есть, то ли нет – мнения сильно расходятся. В любом случае нам предложили взглянуть на то, что без всякого сомнения существует – могучее, как воды "томсойеровской" Миссисипи, движение американских женщин за равноправие. А заодно – и это "заодно", наверное, и было главным – мы открыли для себя Америку, которая с самого колумбова плавания для каждого – своя.

Америка, как водится, началась с вешалки, точнее, с самолета, по которому безостановочно сновали как на подбор обаятельные стюардессы, чьи радостные улыбки свидетельствовали об одном: слава Богу, теперь все их беды позади, потому что они повстречали нас. Подавленные счастьем стюардесс, крахмальными салфетками на креслах и многочисленными экранами, ненавязчиво ослепляющими пассажиров красотами Америки, феминистки притихли, переваривая вчерашний инструктаж. Инструктаж, проведенный накануне в патронирующем поездку Национальном Демократическом Институте, был строг: феминисткам наказали вести себя прилично. Американцев просили не перебивать и не рассказывать каждому встречному историю государства российского от царя Гороха, как это мы, русские, чего уж греха таить, любим. А то у них от наших рассказов глаза стеклянные делаются, а улыбка – еще более искренняя. С чувством юмора у американцев не очень, шуток про себя, любимых, они просто не понимают, а шутки про Россию им не интересны. Так что держите себя в руках, особенно в магазинах. У людей и покрепче вашего в Америке нервишки пошали вают. Инструкторша загадочно улыбнулась, и мы поклялись беречь честь смолоду.

Быстрый и толстый

Америка встретила нас дождем, нещадно поливавшим Капитолийский холм, по которому бежали насквозь мокрые, но несгибаемые марафонцы. К этому дню они готовились весь год, пояснила нам переводчица Марина, лет шесть назад отбывшая в Америку за отставным красавцем-офицером ВВС США. В стоявшем стеной дожде бежала чуть ли не вся американская нация – юные и престарелые, поджарые и пышнотелые, грациозно пружинящие шаг и едва перебирающие ногами...

Бегать американцев заставляет суровая необходимость – иначе атрофируются, не находя себе применения, те части тела, которыми природа снарядила человека для передвижения в пространстве. Те, кто не бегает, – толстеют. Каждый пятый американец – это не толстый, нет, а необъятный квадратный или конусообразный "слоноужам" или "ужепотам", как говаривал бессмертный Винни-Пух.

Первые несколько дней российские феминистки крепились, потом вдруг всех разом прорвало: где они, стройные, высокие, белозубые красавцы, к которым нас приучил Голливуд? Где они, длинноногие белокурые красавицы, безупречным своим сложением подогревающие в русских женщинах исконный комплекс неполноценности? Настоящая, неголливудская Америка на поверку оказалась в изобилии заселена мастодонтами, нисколько, впрочем, собствен ным внешним видом не травмированными, а наоборот – предпочитающими обтянуть свои исполинские формы велосипедными трико и безостановочно, увлеченно жующими на ходу.

Такого количества "тяжелых людей", как бережно называют их здесь, мне не доводилось видеть никогда и нигде. "Вы, русские, ужасно много едите", – сообщила нам сопровождающая нашу группу упитанная практикантка Мэг, азартно уплетая в кафе третью пиццу размером с автомобильное колесо. "Ну да, – сказала она, заметив наши переглядывания, – а пиццу я очень люблю. Могу съесть штук десять". Лишь одна из наших дам ощутила в себе силы поднять брошенную в лицо русских женщин перчатку и сходила за второй пиццей. На этом она надорвалась и выбыла из строя почти на неделю.

Вероятно, дискриминация толстых в Америке действительно существует, "тяжелым людям" затруднительно продвигаться здесь по службе, однако на взгляд стороннего наблюдателя в Америке создаются все условия для того, чтобы они, не дай Бог, не почувствовали себя дискомфортно. В распоряжении "тяжелых" целая сеть магазинов под деликатным названием "Биг энд толл" ("Большой и высокий"), где продаются наимоднейшие наряды начиная с нашего 48 размера и заканчивая чем-то весьма смахивающим на палатку человек на пять поджарых туристов. Забота американцев о ближнем проявляется в том, что продавцы в этих магазинах – все как на подбор – могли бы претендовать на звание "мистер" или "миссис Тонна". Глядя на этих жизнерадостно улыбающихся гаргантюа и пантагрюэлей, на пышных боках которых трещит магазинная продукция, любой покупатель, примеривая тот же наряд, ощущает свое совершенство и, расслабившись, "раскалывается" на покупку.

Люди без юмора

На следующий день после прилета в девять утра нас выгрузили у здания Национального Демократического Института, где нам, еще не вполне переварившим девятичасовую разницу во времени, предстояла ознакомительная лекция о политической системе США. Рассевшись вокруг длинного стола, мы приготовились погибать медленной смертью – ибо чего еще можно ожидать от подобной темы, когда к микрофону бодро вышел багрового цвета дядечка с рыжими кустистыми бровями. "Уильям Кимберлинг, лучший лектор Соединенных Штатов", – представился он. Вот он, американец без чувства юмора, решили мы. После чего лучший лектор снял пиджак, распустил узел галстука, закатал рукава и залпом осушил стакан кока-колы. "Значит, так, – сказал он. – Вам предстоит поездка по разным штатам, так что я расскажу вам о них, чтобы вы не сильно заблуждались на наш счет. Штаты у нас – совершенно свободные, живут себе как отдельные государства, поэтому легко мирятся с кое-какими мелочами, которые их государство делать не разрешает. Например, они не могут печатать собственные деньги, не могут иметь собственные деньги, не могут иметь собственную внешнюю политику, в собственной Конституции не могут иметь пунктов, которые противоречат Федеральной Конституции. А в остальном – пожалуйста, все совершенно свободны. Самый у нас неприятный – это штат Нью-Йорк, в нем живут нахальные, задиристые типы, которые обовсем имеют собственное мнение, вычитанное из газет, и этим мнением достают всех окружающих.

Вашингтон стоит на болоте, мы специально посадили туда правительство. Даже в жару там все ходят в костюмах с галстуками, как будто от них зависит судьба земного шара. Впрочем, все эти правительственные чиновники абсолютно безвредны, поэтому мы на них не обращаем никакого внимания.

Во Флориде делают вид, что они до сих пор повстанцы. Ужасно надоедливо размахивают у всех под носом своим флагом. Но мы придумываем законы, чтобы постоянно напоминать им, кто все же выиграл войну. В Майами кубинцев больше, чем у Кастро. Это большой латиноамериканский торговый центр.

Техас – самый грубый из наших штатов. У техасцев нет никакой культуры, кроме шляп, сапог и пряжек, которые заставляют звенеть аэропорты всего мира. Оттуда Джонсон, и этим все сказано. Калифорния – тоже непростой случай. Континент сместился, и все сумасшедшие скатились туда. Они не знают, что такое галстук, ходят все расстегнутыми до пупа, волосы на голове торчат, будто их никогда не причесывали. Это я о женщинах говорю. Они вместе с мужчинами сидят в горячих ваннах и время от времени присылают нам президентов. Чтобы оградить нас от этих психов, Бог придумал Скалистые горы, по другую сторону которых живут очень милые люди. Я это точно знаю, потому что сам там живу. В штате Миннесота скандинавы делают пиво, сыр и занимаются любовью. Для этого Бог и создал скандинавов. Особенно они хороши тем, что не плюют на улицах. В Массачусетсе, наоборот, живут сплошные итальянцы, которые только и думают, как бы смошенничать на выборах. А вообще, суть нашей политической системы сводится к тому, что мы следим, чтобы все амбициозные люди были заняты в политике, дрались бы друг с другом и не мешали бы нам жить. И еще я вам расскажу пару анекдотов...". С анекдотами у Уильяма Кимберлинга вышло хуже, потому что заливающуюся слезами от хохота переводчицу пришлось вывести из зала. После чего лектор рассказал, что конгрессменам и сенаторам совершенно не обязательно присутствовать на заседаниях в Капитолии. Они сидят в своих офисах и смотрят заседания по телевизору. Перед голосованием им дается 15 минут, они спускаются под свои офисы, под которыми проложено специальное метро, очень похожее на детскую железную дорогу.

В открытых вагончиках конгрессмены и сенаторы несутся в Капитолий голосовать лично. А с Верховным Судом все куда сложнее, продолжил Кимберлинг, так как там заседают старые либералы, но никто не знает, живы они или нет. Когда один из них умер – чего, впрочем, долго никто не замечал, – на его место выбрали отшельника, который живет в лесу. Мы надеемся, что он хоть немного понимает, что происходит в стране. Это было при старшем Буше. При Рейгане его бы ни за что не выбрали, потому что Рейган любил бородатых. И достаточно было отрастить бороду, чтобы тебя назначили куда-нибудь. "При Клинтоне все было по-другому, – вздохнул “лучший лектор Соединенных Штатов”, обводя взглядом наше феминистское собрание. – Вперед выдвигали женщин. Неважно – с бородой или без бороды"...

Стеклянный потолок

Таким образом Уильям Кимберлинг ненавязчиво ввел нас в тему нашей поездки: феминизм, эмансипация и участие женщин в политике. Мне лично эмансипированные американки представлялись двухметровыми сухопарыми мужененавистницами, своим пламенным взором разящими на месте разного рода сексуальных притеснителей.

Неизгладимое впечатление на российских феминисток произвела в этом смысле лидерша "Женской организации Остина" – огромная дама с косматой седой гривой, в шортах, несвежей ковбойке, в которой полоскался съехавший вниз бюст размера, не подлежащего уточнению. Горячо заклеймив противников абортов, дама скинула мужскую сандалию и почесала гигантскую пятку – вылитая атаманша из "Снежной королевы"! У атаманши было доброе лицо, к ней льнули две тоненькие тростинки-активистки, которых та дружелюбно похлопывала пониже спины. "Все говорят, что я – лесбиянка, – оглядывая нашу притихшую группу сказала она, – у нас здесь всех, кто борется за права женщин, готовы записать в лесбиянки. Поэтому я даже не опровергаю слухов. А мой третий муж над этим только посмеивается".

Впрочем, все, что говорила амазонка, насмерть перепугавшая отечественных феминисток, было умно, толково и гладко: руководимая ею женская организация в партию себя превращать не собиралась, а прятала по приютам избитых жен от сатрапов-мужей, заступалась за несправедливо уволенных женщин, помогала трудоустроиться излечившимся алкоголичкам и наркоманкам – короче говоря, пыталась спасать тех самых утопающих, которые в наших условиях выплывают и тонут исключительно по собственному усмотрению.

Все остальные американские феминистки оказались женщинами самого обычного вида, что неудивительно, ибо поборницей женских прав считает себя на сегодняшний момент каждая вторая американка. По большому счету, американским женщинам и впрямь есть за что бороться: по сей день в США существует понятие "стеклянный потолок" – когда видна уходящая вверх служебная лестница, а продвинуться по ней дальше определенного рубежа почему-то никак нельзя. На один доллар заработной платы, получаемый американским мужчиной, американская женщина получает 65 центов. Усилиями феминисток дискриминация женщин воспринимается в настоящее время в Америке столь же остро, как расовая дискриминация, в результате чего статистические данные показывают довольно занятную картину: среди имеющих высшее образование первое место по трудоустроенности занимают белые мужчины, второе — темнокожие женщины, третье — белые женщины, четвертое — темнокожие мужчины. Из чего следует, что в начале третьего тысячелетия в "самой демократической стране" не угнетают, пожалуй, одних лишь белых мужчин...

С чем означенные белые мужчины категорически не согласны, ибо полагают, что американки сами не знают, чего хотят, и замучили их, бедных, своим феминизмом окончательно.

Символ американского феминизма

Среди американских борцов с насилием нам вообще встречались исключительно сердобольные люди. Техасская организация "Анонимные родители", взвалившая на себя неблагодарный труд ограждать детей от раззудившегося родительского плеча, отчего-то полюбила нашу феминистскую команду, будто своих малолетних страдальцев. Хорошенько подкормив на дружеской вечеринке, рейнджеры решили осчастливить нас, показав символ американской эмансипации женщин. Для знакомства с символом мы встали ни свет ни заря, и "анонимные родители" на личном автотранспорте отвезли нас за пределы города Остина... в тюрьму. И не какую-нибудь, а мужскую, носившую гордое название "Новый взгляд".

Все как положено: мы прошли через три ряда проволочных заграждений в вестибюль, напоминавший театральное фойе. Нам выдали нагрудные знаки интенсивного канареечного цвета, за километр изве щавшие, что мы – посетители, отобрали сумочки, ручки, блокноты и вежливо поинтересовались, нет ли при ком огнестрельного оружия. После чего мы гуськом потянулись в кабинет начальника тюрьмы – вернее, начальницы, поскольку командовала этим американским "Светлым путем" бровастая дама с выправкой кадрового военного. По мнению сияющих "анонимных родителей", эта дама и являла собой символ американского феминизма. "Наша тюрьма считается образцово-показательной, здесь заключенные проводят последние два года перед выходом на свободу, работаем по экспериментальным программам. Вопросы есть?" – гаркнула дама.

Притихшие российские феминистки вжались в стулья. "Вопросов нет, – хмуро сказала дама. – А теперь наши охранники проводят вас в столовую, где заключенные приготовили вам завтрак".

Выйдя в коридор в сопровождении двух вполне дружелюбных громил в новенькой с иголочки форме, мы уткнулись в огромный стенд с многочисленными кубками. "Это призы нашей начальницы по стрельбе", – уважительно пояснил громила, вылитый боксер-тяжеловес Тайсон. Вдоль стен огромной столовой за дымящимися котлами, грилями и бачками с кофе, горами булочек, печенья и всего того, о чем томится душа феминистки, застыли заключенные в белых перчатках. Вспомнилась пьеса "Случай в зоопарке" известного драматурга Эдварда Олби: американские зэки и российские феминистки уставились друг на друга с одинаковым ужасом и любопытством. Пройти вдоль фуршетного стола никто не решался. "Отравят или изнасилуют?" – "Размечталась!" – послышался шепот из задних рядов. Наконец, представительница маленькой, но элитарной партии, отважно дегустировавшая в Америке все изыски национальной кухни, махнула рукой - "Где наша не пропадала!" — и вышла с тарелкой на передовую. Зэки заулыбались и наперебой стали накладывать на тарелку то, что послал перевоспитывающимся американским правонарушителям американский Бог. Феминистки рванули к столу.

Завтрак сопровождался выступлением двух раскаявшихся убийц, рассказавших про то, как они работают над собой, отчего впредь больше никого убивать не будут. Откушав булочек, некоторые из нас всплакнули. После завтрака всех разделили на две группы и повели по тюрьме. Нам в сопровождающие достался раскаявшийся убийца Патрик, гордость местной администрации, ходивший "в гражданке" и перевоспитывающий своим примером других убийц.

Рассказывать про то, что мы увидели в образцовопоказательной тюрьме, мне не хочется, потому что на родную действительность этот образ никак не ложится. Что толку трепать нервы согражданам описанием компьютерных классов, по-мичурински заботливо взращиваемых цветочков в теплицах, спортивных залов, парикмахерской, художественных мастерских, где зэки пробуждают в себе дремавшие прежде таланты? Добавит ли согражданам счастья знание того, что каждый зэк остинской тюрьмы может получить здесь высшее и специальное образование, а один такой ушлый узник столь блестяще отштудировал в местной библиотеке юриспруденцию, что, выйдя на свободу, сумел доказать несправедливость вынесенного ему приговора и отправил в места лишения свободы собственного судью? Феминистки уходить из тюрьмы категорически не желали, многие обменивались с полюбившимися зэками адресами, три дамы раскокетничались с Патриком. "Наверное, и домой не хочется из такой-то тюрьмы?" – звонко спросила одна. – "У меня нет дома", – ответил Патрик. – "Тем более!" – подхватила вторая. – "Здесь нет свободы", – сказал Патрик, и глаза его на мгновение подернулись неизбывной волчьей тоской...

Ковбои и ковбойки

Из правил обычно запоминаются исключения. Вот и нам из нашей "женской" программы почему-то больше всего запомнились непонятно как затесавшиеся туда мужчины. И образ экс-убийцы Патрика примостился на скамеечке нашей памяти рядом с ковбоями из ковбойского клуба, в который мы попали совершенно случайно, просто перепутав номер дома и открыв не ту дверь.

Огромный зал со столиками по краям и танцевальной площадкой посредине, окруженной крепкими деревянными столбиками с перилами и напоминающей загон для родео, был битком набит ковбоями - теми самыми, из вестерна: Голливуд все-таки настиг нас и сокрушил своим реализмом. Крутые парни в ковбойских шляпах, тугих до скрипа джинсах, остроносых сапогах со скошенными каблуками, кожаных жилетках с бахромой и стаканом джина в руке настолько точно соответствовали нашим киношным представлениям о ковбоях, что хотелось, ущипнув, пробудить себя ото сна. Осознав, куда попали, феминистки стали пятиться кормой, но сзади уже напирали новые ковбои, и пришлось спрессованным от ужаса, как пчелиный рой, гуртом продавиться сквозь узенький коридорчик в зал. Ковбой-билетер потерял дар речи, когда наша почуявшая мужское общество переводчица Марина, уже вконец было закисшая от феминистских речей, радостно поведала ему, кто мы и откуда. Громко звякнув шпорами и нагрудными цепями, ковбой встал, сдвинул на затылок шляпу и наотрез отказался принимать от нас плату за вход. Когда мы, натянув юбки на колени, словно барышни-институтки в портовом кабаке, присели за крайний столик, из всех динамиков грянуло: "Сегодня у нас в гостях группа леди из России! Поприветствуем их!". По залу прокатился дружный рев, ковбои завертели головами, но отовсюду полной мощью вдруг хлынула музыка, и ковбои бросились танцевать.

Минут через пять нас вычислил дюжий бармен Марк, принесший на нетвердых ногах к нашему столу огромный поднос с ковбойскими напитками. "Я льюблу тьебя. Пей до дна", – напрягши под шляпой могучий лоб, членораздельно сказал он каждой "российской леди" и внимательно проследил, чтобы ни одна рюмка не осталась пустой. Оказалось, что ковбой Марк когда-то чему-то учился в Москве, после чего его стали одолевать приступы совершенно неамериканской кручины, но теперь он счастлив, потому что наконец представился случай употребить в дело две сакраментальные фразы, которыми он некогда обходился в России. Подразбавленная соком огненная вода Марка освободила наших девушек от оков феминизма, и, раскрасневшись, они дали жару на танцевальной площадке. Хотя переплясать здешних танцоров было затруднительно: они не просто топали ногами, пытаясь удержать в равновесии измученный нарзаном торс, как это происходит на отечественных танцплощадках, они по-разному танцевали разные танцы – от ковбойских полек до виртуозного рок-н-ролла. Вскоре кавалеры расхватали российских дам, несмотря на выразительный прищур местных красавиц – тоже в шляпах, бахроме и сапогах.

А меня внезапно разобрала вовсе не белая зависть: американские магазины, сервис, автомобили – Бог с ними, все это можно пережить. Но то, что молодые здоровые люди, одетые, в общем-то, в национальные костюмы, проводят свой досуг, не в порядке художественной самодеятельности, а по доброй воле отплясывая национальные танцы, – в этом было что-то обидное для моего великорусского самосознания.

Наверное, впервые в жизни я увидела в ковбойском клубе не книжный, не трибунный, а самый обыкновенный, "бытовой" патриотизм нации, настолько естественный в этих крутых ребятах, что им и в голову никогда не приходило драть за него глотку на площадях. Просто они живут в нем так же, как в своих джинсах и шляпах. Просто это и есть их Америка...